Варяжский круг - Зайцев Сергей Михайлович (книги онлайн txt) 📗
И скейд отчалил от караба.
Пока шли обратно в Константинополь, Эйрик и Берест рассказали Рагнару и Гёде обо всем, что с ними произошло. А варяги, слушая внимательно, несколько раз нашли повод для похвалы и одному, и другому рассказчику. Для легкости в беседе Эйрику и Бересту дали вина, а еды на судне не нашлось – так спешили в погоню, что не прихватили еды.
Старик Гёде сказал, что если во всем рассказанном нет вымысла, а есть только правда, то такой судьбой можно гордиться и не беспокоиться за свою честь, ибо довольно часто раб может выглядеть достойней господина, а убегающий не всегда трус. Гёде сказал, что и ему приходилось побегать, но никто ни разу не назвал его трусом.
Рагнар согласился с этими словами и добавил, что даже самому отважному не удастся всю жизнь выглядеть отважным, а самого честного могут однажды запросто заподозрить во лжи, чистого же – замазать грязью; но все это не беда, если человек сумеет с достоинством выпутаться из переделки. А на взгляд Рагнара, игрец и Эйрик вели себя весьма достойно и ни перед кем не в долгу.
Здесь Рагнар задумался, как будто вспомнил о чем-то, и поправил свои слова – сказал, что за Эйриком есть один долг, но этот долг нужно заплатить в Бирке. Эйрик, слыша такие речи, сначала удивился, а потом заволновался и проявил нетерпение – просил Рагнара сказать яснее о том, о чем он только намекнул. Рагнару же, как видно, было приятно волнение Эйрика, и он некоторое время куражился над ним и не спешил с разъяснениями, а только перемигивался с Гёде да покрикивал на гребцов, которые и без его окриков делали свое дело хорошо. Потом наконец Рагнар сказал, что пришли недавно в Константинополь новые люди из Свитьод, и один из них, некто Торгильс из Лунда, принес добрые вести – будто Ингунн, дочь Гудбранда, в срок родила сына. Кроме того, Торгильс сказал, что старый Гудбранд, очарованный младенцем, уже не держит зла на Эйрика и готов выслушать его.
Не сразу нашелся Эйрик, как ответить на эти слова. Но его никто и не торопил с ответом. Дело непростое – решать заново то, что однажды уже было решено.
Обдумав все хорошенько, Эйрик решил не возвращаться в Свитьод без богатств, достаточных для того, чтобы можно было говорить с Гудбрандом на равных. Не достойным мужчины счел Эйрик такое непостоянство – отказываться от избранного пути, едва завидя другой путь, на вид более легкий и короткий. Да и Гудбранд не тот человек, с которым возможно договориться без звона монет. Гудбранд сегодня милостиво выслушает его, завтра вспомнит, что у него пустой кошель, а со следующего дня начнет попрекать его и помыкать им, пока не доведет дело до открытой вражды. Так Эйрик все и объяснил Рагнару. И Рагнар остался доволен, потому что сам хорошо знал старого Гудбранда.
Глава 3
Самый большой и красивый город вселенной Константинополь, или просто полис, как с любовью именовали его византийцы, – располагался на семи пологих холмах полуострова, берега которого омывались с севера водами залива Золотой Рог, или Судного залива, а с юга волнами Пропонтиды. Восточный берег полуострова был обращен к Малой Азии, с которой его разделял пролив Босфор. И когда первый византийский строитель начертил на песке берега этого полуострова, то присутствующие вместе с самим Константином не придали никакого значения рисунку, подумав, что строитель, отвлекшись от дел, развлечения ради изобразил на песке голову носорога. Но это был первый рисунок будущего города. Голова носорога, как бы изготовившегося к нападению, глядела на Малую Азию. Один маг, который увидел этот рисунок, сразу понял заключенный в нем тайный смысл и сказал, что носорог однажды разрушит Азию. Но маг ошибся, носорог это делал не однажды.
Никто не мог оспорить того, что Великий полис поднялся в центре вселенной. Все военные дороги, и торговые пути, и пути паломников пролегали через него. Из далекой заснеженной Свитьод и из Руси приходили сюда ладьи и приходили корабли из Египта. Здесь купцы из Кордовы и Магриба поджидали караваны с шелкового пути, здесь продавали сказочные по своей красоте камни Индии и святые реликвии из Палестины. Полис был Великим перекрестком, и полис был настолько огромен, что целая вселенная легко умещалась в нем – кроме греков здесь жили италийцы, болгары, печенеги, славяне, варяги, норманны, турки, евреи, арабы, латиняне. И многие из них с гордостью именовали себя византийцами потому, что родились здесь или потому, что здесь родились их дети. Многие выдавали себя за греков и принимали их веру и их имена.
Царственный город, основанный богоподобным Константином, стал городом, на который, как на столп, опиралась вселенная. Он стал новым Вавилоном, но в нем, в отличие от древнего Вавилона, люди, говорящие на разных языках, сумели договориться. Люди уняли свою гордыню и выстроили город, какого еще не видел свет. Византийцы были не только трудолюбивы, но и мудры. Они задумали Константинополь столицей Империи. А что за Империя без единой веры! Это пришло византийцам на ум, и они принялись строить свой полис, принимая на веру Христа и посвящая ему многие великолепные храмы. Византийцы высоко над миром подняли крест, который до тех пор был в руках гонимых всеми, но упорствующих в своей вере людей, – и всячески крепили этот крест и служили ему. О мудрые, мудрые византийцы! – вскоре они научились именем креста удобное неправое делать правым, ложь объявлять истиной, низкое возвышать, неугодное предавать анафеме, а значит, и позору, и изгнанию, позорное же представлять временной уступкой, а корыстное – помощью заблудшим язычникам. Вера христиан была гибка и общедоступна. И с этой верой империя могла бесконечно расширять свои границы и владеть вселенскими богатствами.
Но как ни мудры были византийцы, а и они не раз прогневили небеса. И Господь в наказание им слал на город землетрясения и пожары, мор и войны. Редкий год не воевала Империя, а стояла она сотни лет. Многие из иноверцев и язычников были настолько сильны и дерзки, что умели пробиться к полису с суши и осадить его, другие же, сидя на бесчисленном множестве судов, окружали столицу с моря. Это были авары, персы, русы, арабы. Но город, с трех сторон защищенный морем, а с суши – мощными стенами в несколько рядов и рвами, был неприступен. Кровью врагов были обильно политы берега полуострова и земля возле константинопольских стен. Многие осадные башни, суда и ладьи сожгли византийцы «греческим огнем». А залив Золотой Рог всякий раз запирали цепью, протянутой от берега до берега. И молились византийцы, молились, молились… Иногда небеса внимали этим мольбам и насылали на море страшные бури и топили неприятельские корабли. Тогда волны выбрасывали к стенам осаждаемого города тысячи трупов. За века дно Босфора и Пропонтиды сплошь покрылось вражескими костьми. Собрав их, жители полиса легко могли бы выстроить мост через Босфор или новую вавилонскую башню.
Однако, несмотря на свои бесчисленные беды, Константинополь рос и хорошел. Императоры сменялись на троне – счастливые и несчастливые, жестокие и мягкие, прозорливые, тщеславные, коварные, побеждающие врагов или побеждаемые врагами, жадные или расточительные. Какими бы византийские императоры ни были, все они желали утвердить свою династию и увековечить память о себе. Императоры возводили новые стены, стелы и столпы, дворцы и храмы, они строили повсюду монастыри, чтобы после смерти быть похороненными в них. И многое нарекали своими именами. Время шло. Императоры гибли во дни смут от рук убийц или, сосланные, ослепленные палачом, доживали свой век в мучениях в сырых подвалах монастыря где-нибудь на острове Проти, а их коварные преемники уже торопились, перестраивали на свой вкус и Большой царский дворец, и Константинополь, и саму Империю. И поднимались на площадях и улицах полиса новые памятные стелы и столпы.
Воистину велика Империя, способная дать жизнь такому городу, проходя по улицам которого невозможно даже сосчитать все его дворцы! А человек, впервые ступивший на мостовую месы, сразу ощутит это величие. Идущий же от Харисийских ворот до площади Августион, будет настолько поражен видом открывшейся ему красоты, что окажется подавленным ею и потеряет дар речи, а когда вновь обретет его, то все равно ничего не сможет сказать своему спутнику о виденной красоте, потому что не отыщет внутри себя нужных слов. Многие пытались рассказать о полисе, описывали его и так и этак, и помогали себе жестами, и чертили на песке… Греки гордились тем, что ни у одного из авторов не вышло описания полиса, достойного самого полиса. Греки говорили, что о полисе можно рассказать лишь биением сердца. Еще говорили, что если человек, пришедший к Большому дворцу, или к св. Софии, или к Ипподрому, – не византиец, то, созерцая эти великолепнейшие строения, пожелает здесь же стать византийцем, чтобы больше никогда не покидать Великого города.
