Варяжский круг - Зайцев Сергей Михайлович (книги онлайн txt) 📗
На следующий день половину тюрок увели на продажу. Остальным дали много еды и угостили вином. Крышку трюма оставили открытой под охраной красивого белолицего араба по имени Али – наввата-стрелка. Тот Али был человеком добрым и беспечным, и, сидя на виду у невольников, он свесил вниз ноги и спел о том, как жалеет всех этих людей в трюме, а затем пересказал свою песнь на языке византийцев.
Тюрки спросили игреца:
– Что он там говорит? Пусть бы дал еще сыра…
Игрец ответил:
– Он говорит, что вся жизнь – рабство. Говорит, всегда на кого-нибудь гнешь спину: человек не бывает свободным, человек от рождения раб. Он говорит, что ветер по-настоящему свободен, – но зачем ветру его свобода!.. Молитесь, тюрки, молитесь, русы, чтобы господин вам попался добрый и не поскупился в цене. Говорит Али: будьте послушны своему господину и тогда будете сыты и в тепле, потому что хороший разумный раб часто становится любимее сына.
– Нам бы еще сыра, – попросили тюрки.
Навват Али принес им сыра и сказал:
– В Иерусалиме раб сам может стать господином. Но подумайте, разве это хорошо – сделаться виднейшим из видных и через год от этих же видных принять смерть? Или через два года быть осмеянным и удаленным в самый грязный и презренный квартал, где даже ленивый раб или паршивый скиталец без роду и племени может, как в собаку, кинуть в тебя палкой, может позубоскалить на счет твоего прежнего имени? Скажите, тюрки и русы, предвидя такой конец, будете ли вы стремиться к господству над себе подобными?.. Нет! – сам же и ответил Али. – Не будете! А теперь посмотрите на меня. Я давно смирился со своим рабством, поэтому я свободнее других. Впереди меня есть мой му'аллим. У него умная голова, и она высоко стоит. Но когда нас однажды поймают италийцы, эта голова слетит первая… Посмотрите теперь на мои руки. Они чистые и мягкие, они белые – совсем не такие, как у навватов. О! Я стрелок! Я хорошо делаю свое дело, поэтому я свободен. Не поднимайтесь высоко, тюрки и русы, и не падайте низко.
– Что он говорит? – спросили тюрки. – Дал бы еще сыра.
Здесь обнаженную спину наввата Али крепко припекло солнцем, и он отошел от трюма – видно, перебрался куда-то в тень.
Берест и Эйрик лежали на влажных, местами прогнивших циновках и слушали звуки, доносившиеся с пристани, – голоса людей, стук копыт, натужный скрип груженых повозок, крики чаек и плеск воды. Где-то временами звучала музыка, которой подпевали несколько человек, под которую они танцевали, шаркая по земле подошвами и прихлопывая в ладоши.
Недалеко от караба спорили двое людей.
–Я взял у тебя амфору масла, – говорил один. – Я заплатил за амфору сполна. Но едва отошел и потерял тебя из виду, как обнаружил, что амфора наполовину пуста.
– О нет, кюриос! – возражал другой. – Ты взял у меня полную амфору. Готов поклясться в этом любой клятвой…
– Мой бог! Приди ко мне в свидетели! Куда же девалось масло?
– Откуда мне знать, кюриос! Бывает, что плохо притерта затычка. Тогда при ходьбе масло вытекает на дорогу…
– Послушай, торговец! Не зли меня. Я не был пьян, я нес амфору все время затычкой кверху. И после меня на дороге не осталось ни капли масла. Пойдем, я покажу тебе ту дорогу, по которой шел.
– Но как ты докажешь мне, что это будет именно та дорога, по которой ты шел?
– Потому что та дорога ведет к моему дому, мошенник!.. Но доказывать это я не буду. Я утоплю тебя в твоем масле!
Голос этого человека показался игрецу знакомым. Но он не мог вспомнить, где уже слышал его. Человек говорил по-гречески, но это не был его родной язык. Эйрик, вначале слушавший разговор на пристани с равнодушием, вдруг изменился в лице, потом быстро поднялся с циновки и, перешагнув через ноги лежащих тюрок, остановился под квадратным отверстием в палубе. Тот человек удалялся, голос его звучал все тише:
– Я думал, уже не поймаю тебя. Но удача мне сопутствовала…
– Это Ингольф! – узнал Эйрик, и лицо его просияло, и тогда он закричал что было сил. – Ингольф!.. Ингольф!..
Однако человек не отозвался, и его голоса больше не было слышно.
Навват Али заглянул в трюм.
– У меня уже нет сыра, – сказал он и закрыл крышку.
Му'аллим возвратился на караб к вечеру. Это было слышно по топоту ног его навватов и громким командам. Ни один из уведенных тюрок в трюм не вернулся. Значит, для каждого из них уже нашелся свой господин и новый кров. И теперь с каждого из них спросится по тяжести золота, положенного на ладонь Халликану.
Арабы спешно готовились к отплытию. Как будто что-то встревожило их. Суета и крики на палубе не стихали – допоздна втаскивали с берега грузы и привязывали их к бортам.
Потом долго не могли выйти из Судного залива – корабли и лодки почти сплошь покрывали его поверхность. Шли на веслах, отводя встречные суда баграми, предупреждая криками о своем движении. Только в проливе смогли поднять парус и, помогая веслами, наконец вошли в воды Пропонтиды.
Халликан, как видно, очень спешил. Его арабы всю ночь не оставляли весел. Невольники в трюме засыпали и просыпались, подолгу лежали в молчании на гнилых циновках и прислушивались к звукам извне. Но там ничего не менялось: по обшивке караба с чуть слышным всплеском ударялись волны, вслед отрывистым командам му'аллима раздавался мерный скрип уключин. С течением времени невольники заметили, что команды участились. Теперь гребцы едва успевали за ними, гребцы все чаще сбивались с ритма, впустую били лопастями по воде, сцеплялись веслами. Гребцы устали, но му'аллим не давал им передышки. И голос его звучал все злее.
Навват Али спустился в трюм и приказал Бересту и Эйрику и еще нескольким тюркам подниматься на палубу. Из добрых побуждений Али посоветовал им исправно работать веслами. Али сказал, что Халликан сейчас очень раздражен и любого, кто не подчинится ему, даже араба, – может выбросить за борт. Али хорошо говорил по-гречески.
По пути к весельным скамьям игрец и Эйрик успели осмотреться.
На море светало, звезды были бледны. Едва наполненный слабым ветром парус вяло колыхался над судном, парус путался в снастях и никак не помогал гребцам. По правому борту виднелся берег – пологие холмы, покрытые редким лесом и кустарником, да кое-где покатые черепичные крыши строений. Далеко позади сквозь легкую дымку просматривалось судно, которое также шло на веслах. И было уже достаточно светло для того, чтобы разглядеть его очертания: мачта с прямой реей, круто загнутые кверху нос и корма, очень низкие развалистые борта.
– Скейд Рагнара! – шепнул игрецу Эйрик, едва справляясь с нахлынувшей на него радостью. – Ингольф услышал!..
Теперь и Берест узнал скейд, и это вселило в него надежду.
Глава 2
Невольников посадили на весла по двое, сменили ими часть уставших навватов. В проходе между скамьями поставили надсмотрщика с кнутом. А тот надсмотрщик был человек старательный и тут же принялся нахлестывать спины и плечи несчастных тюрок. Он не показал тюркам, что нужно делать с веслами, а тюрки, люди степные, сначала не могли понять, что от них требуется. Но и когда поняли, то не сразу сумели приладиться к большим корабельным веслам.
Обучение гребцов было непродолжительным – тюрки стали делать так, как делали арабы. Кнут свистел все реже, судно набирало ход. А еще пришел навват Али и объяснил, что в этих местах часто случается разбой и многие корабли, разграбленные и сожженные, закончили здесь свой путь. Али обратился к игрецу и попросил его перевести тюркам такие слова:
– Кто ищет себе могилу в этих водах, пусть оставит весло. Рука смерти уже тянется к нему.
Тюрки, выслушав слова наввата, с удвоенным рвением налегли на весла, и караб пошел так быстро, что погоня отстала. Смуглое лицо Халликана при этом выразило удовлетворение, и му'аллим приказал своим людям принести для новых гребцов побольше вкусной еды.
Скоро взошло солнце и появился хороший попутный ветер. Но он не очень обрадовал арабов, ибо всем им было известно, что косой парус при попутном ветре значительно уступает прямому. И верно, скейд, несмотря на все усилия тюрок, теперь быстро нагнал судно Халликана и приблизился к нему настолько, что можно было, не напрягая зрения, увидеть серьги в ушах преследователей и молоточки Тора, нашитые на рукава рубах.
