Список Мадонны - Форан Макс (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Часом позже Витторио Аргуенте аккуратно дописал последнюю букву текста и откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться своей работой. Он был горд своим мастерством, во всем Риме никто не мог писать так похоже на прекрасный элегантный каролингский минускул. В нем и намека не было на лишенные единого стиля манеры письма, которые все чаще и чаще прививались в Риме чужестранцами. Он встал, поправил рясу и окинул взглядом комнату. В ней царил беспорядок. Не было гармонии. При папе Гонории все было по-другому. Следующие несколько минут он провел в суете, наводя порядок в этой почти лишенной мебели комнате, после чего снова вернулся к своему письменному столу. Теперь здесь не осталось никаких следов его работы, если не считать стопки свидетельств. С ворчанием он взял эти документы и, тихо закрыв за собой дверь, вышел во двор.
Под свинцовым небом все еще сильно пахло дождем, когда он шел по шатко уложенным булыжникам в квадрате двора. Он был бы осторожнее с этими опасными булыжниками, если бы все его внимание не было обращено на то, чтобы не попасть в лужу. Поэтому он ступал, высоко поднимая ноги, как огромный черный аист. Внезапно его нога соскользнула, и он упал головой вперед, при этом свидетельства разлетелись на мокрые блестящие камни. Ворча про себя, с отвращением глядя на запачканный стихарь, он наклонился, чтобы собрать свидетельства. И тут с ужасом заметил, что одна страница вылетела и упала на тот край булыжника, где собралась дождевая вода. Затем он увидел размытый текст. Не важно, что почерк был ужасным и что писал не мастер. Возможно, это был монах-доминиканец. Может быть, это был один из тех несчастных фанатиков, которые даже сейчас в своих проповедях подстрекали к мятежу в Германии и которые, будь их воля, превратили бы христианский мир в земной рай для нищих.
Витторио едва взглянул на текст, поскольку слезы вины и огорчения уже собирались в его карих глазах. Мокрый голубиный помет, прилипший к странице, был более чем святотатством. Это был акт гнусного осквернения. Рука дьявола. Витторио оглянулся по сторонам, собрал разбросанные бумаги и побежал без оглядки, не обращая внимания на брызги пачкавшей его грязи.
К счастью, в небольшом помещении для переписывания рукописей никого не было. Даже в этот сумеречный полдень было достаточно рассеянного света, чтобы Витторио смог убедиться, что повреждение гораздо сильнее того, что ему показалось вначале. Налипший помет запачкал целую строку текста. Что было делать? Надругательству не надлежало находиться среди святынь библиотеки. Но в то же время изъятие или уничтожение документа, сопутствующего свидетельству священного труда канонизации, было равно невозможно, даже если этот документ был составлен доминиканцем. С дрожащими руками Витторио опустился на колени, моля Бога о напутствии.
Намек на то, что следовало делать, он нашел во фразе из Писания: «И если глаз твой соблазняет тебя…»
Он встал и осмотрел столы: пюпитры, чернильницы, отточенные перья, пемза, мел, линейки и… ножи. Он выбрал из них самый острый и, приложив линейку, чтобы не сорвалась рука, аккуратно отрезал испорченную часть листа вместе с целой строкой текста. Несколько движений пемзой, и на пергаменте, изменившемся в размерах, не осталось никаких следов. Витторио виновато посмотрел на лежавший на полу обрывок со строкой, испачканной птичьим пометом.
Ободряющие мысли летели впереди него. Бог поймет. Эта ссылка не могла быть важной. Это был последний, а значит, наименее значимый документ. Птичьим испражнениям нет места рядом с богословскими трудами. Эта бумага всего лишь что-то незначительное, связанное с каким-то скандальным доминиканцем. Последняя мысль улучшила его настроение. И он уже почти с улыбкой на лице вложил страницу в одно из свидетельств. Он был уверен, что она выпала из свидетельства покойного монаха по имени Родольф. Теперь на ней было две строчки вместо трех. После этого он запечатал свидетельства и поставил их в специальное место в глубине библиотеки, за материалами, связанными с этим нищим из Ассизи. Григорий и его канонизировал. «Возмутители спокойствия, фанатики, — ворчал он. — Они все заодно».
Выйдя во двор, он бросил злосчастное свидетельство содеянного им в лужу. И размял его своей маленькой ногой в мокрую мягкую массу.
Глава XI
Залу Реджа иногда называют святая святых Ватикана. Значительнее ее — только капеллы Сикстинская и Паолина, а также одна из двух частных церквей, сберегаемых для его святейшества. Но этим утром кардинал Луиджи Ламбрусчини едва ли был способен заметить ее величие. Обычно он задерживался, насколько это было возможно, перед висевшими там картинами, долее всего останавливаясь, будучи привлеченным чувством и силой, перед Мадонной, написанной несравненным доминиканцем Фра Анжелико, или любовался сложностью рисунка и цветом фресок Джорджо Вазари. А этим утром он получил привилегию увидеть то, что удавалось немногим. Слезы накатились на глаза, когда он смотрел на то, как его святейшество благословлял восковые ладанки, изготовленные монахами-цистерцианцами из храма Пресвятого Креста Иерусалимского. Они будут розданы верующим, и блажен тот, кому удастся получить такой медальон, поскольку их больше не будет до следующей церемонии Agnus Dei.
Да, он жил в привилегированном положении. В этом замечательном месте, куда бы он ни повернулся, были видны творения рук мастеров. Величие Рафаэля и Микеланджело. Видение Бернини, великолепие Боттичелли и Розелли. Выйдя на яркий осенний солнечный свет, он направился к Апостольскому дворцу. На его пути слева высилось несколько огромных скульптур, предназначенных для почти законченного здания Григорианского этрусского музея. Он узнал две свои самые любимые: Аполлона Бельведерского, скульптуру II века, представлявшую совершенную красоту мужского тела, и статую Лаокоона, погибающего со своими сыновьями в змеиных кольцах, созданную две тысячи лет назад. Кардинал охватил себя руками так, как он всегда делал, испытывая удовлетворение, и глубоко вздохнул. Это было место, где христианство соединялось с античностью, создавая при этом земной рай для таких счастливцев, как он. Он любил Ватикан и ценил его атмосферу настолько, насколько старался продвинуть Божий промысел среди людей.
Уголком глаза Ламбрусчини заметил Альфонса Баттиста. Было очевидно, что жирный священник спешил. Его походка напоминала походку передвигавшегося по суше пеликана. Ламбрусчини ускорил шаг. Сан священника порой давал убежище нечестивцам, которые старались под прикрытием рясы делать свои дела, ничего общего не имевшие с пастырским трудом. Ламбрусчини уже почти бежал, когда услышал высокий вкрадчивый голос:
— Ваше преосвященство, подождите!
Скорчив гримасу от необходимости уступить, Ламбрусчини остановился и подождал, не оборачиваясь. Таким образом он продемонстрировал Баттисту свое холодное презрение к нему. Он слышал, как тяжело дышал подходивший к нему человек, а потом почувствовал — нет, почуял носом — его присутствие рядом. Лоб Баттиста блестел от пота, и он уже что-то протягивал ему. Это было письмо.
— Ваше преосвященство, я рад, что смог так быстро встретиться с вами. Кардинал Гамберини полагает, что вам следует передать это лично.
Баттист бросил косой взгляд, передавая конверт Ламбрусчини, который заметил, что конверт был уже вскрыт.
— Адрес, ваше преосвященство, объясняет это. Как видите, письмо адресовано государственному секретарю Папской области. Человек, писавший письмо, очевидно, не знал о разделе наших кабинетов. — Свиные глазки не сводили взгляда с лица Ламбрусчини. Баттист напористо продолжал: — Мы… его преосвященство был весьма удивлен, прочитав это. Простите меня за любопытство, ваше преосвященство, но не ваш ли кабинет занимается возможным явлением Богоматери в Скандинавии? Мой бывший коллега по Святой Сабине, святой отец Бернард Блейк…
Ламбрусчини почувствовал сильное раздражение, но никоим образом не показал его внешне. Ему довольно часто приходилось делать это с той поры, когда он прибыл в Ватикан.
