Собрание сочинений в 10 томах. Том 8 - Хаггард Генри Райдер (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Через несколько минут раздались крики; Вульф вернулся, говоря, что колесо телеги сломалось при первом же обороте и теперь она лежала на боку во дворе. Сэр Эндрью и Годвин пошли посмотреть, в чем дело, и увидели Георгия, который так ломал руки, как на это способен только восточный купец, и сыпал проклятия на каком-то иностранном языке.
— Благородный рыцарь, — воскликнул он. — Что мне делать? Уже почти совсем стемнело! Как я проеду через этот крутой холм? Бесценные вышивки, мне кажется, должны остаться здесь на ночь, так как до завтрашнего утра колесо невозможно поправить…
— Да и вам тоже лучше остаться здесь, — ласково предложил ему сэр Эндрью. — Полно, полно, не печальтесь; тут у нас, в Эссексе, сломанные оси и колеса — дело обычное… Вы же и ваш слуга можете так же посидеть за рождественским столом здесь, как и в Соусминстере.
— Благодарю вас, сэр рыцарь, благодарю от души. Но могу ли я, простой купец, находиться в вашем благородном обществе? Позвольте мне с моим слугой Петросом пообедать с вашими слугами вот в этом сарае, где, как я вижу, они уже приготовили для себя стол.
— Ни за что, — возразил сэр Эндрью. — Пусть ваш слуга сядет с моими людьми, которые позаботятся о нем, вы же войдите в залу и, пока нам не подадут обедать, что будет очень скоро, поговорите со мной о Кипре. И не беспокойтесь о ваших товарах. Их отнесут в сохранное место.
— Хотя я чувствую себя недостойным, я повинуюсь вам, — почтительно произнес Георгий. — Петрос, ты понимаешь? Этот благородный господин принимает нас к себе на ночь. Его люди покажут тебе, где можно поесть и выспаться, и помогут позаботиться о лошадях.
Петрос, который, по словам купца, тоже был уроженцем Кипра и летом занимался рыбной ловлей, а зимой служил погонщиком мулов, низко поклонился и пристально взглянул на Георгия своими черными глазами, сказав ему несколько слов на непонятном языке.
— Слышите вы, что говорит этот глупый малый? — спросил Георгий. — Что? Вы не говорите по-гречески, а только по-арабски? Ну, он просит у меня денег, чтобы заплатить за обед и за ночлег. Простите его, ведь он простой крестьянин и не может себе представить, чтобы кто-либо мог дать даром ночлег и обед. Но я уверю этого невежу.
И, говоря на высоких нотах, он принялся объяснять что-то своему слуге, но никто, кроме Петроса, не понял его слов.
— Теперь, сэр рыцарь, не думаю, чтобы он посмел снова оскорбить вас таким образом. Ах, смотрите-ка, он уходит, он сердится, ну, оставим его. Он придет к обеду, этакая свинья! Сырость и ветер? В своей овчине киприот не боится ни того, ни другого, в ней он заснет хоть в снегу…
Все вернулись в замок; по дороге Георгий продолжал бранить глупость своего слуги. В зале разговор скоро перешел на другие предметы, между прочим, на различие между верованиями греческой и латинской церквей — вопрос, в котором купец, казалось, был весьма силен; заметил он также, что кипрские христиане очень опасались, как бы Салах ад-Дин не завоевал их остров.
Наконец часы показали пять, Георгия отвели к умывальнику — простому каменному желобу, где он вымыл руки, а потом пригласили обедать, вернее ужинать, за столом, который стоял на помосте против входа в солар. Тут было шесть мест: для сэра Эндрью, его племянников, Розамунды, капеллана Метью, который по праздникам служил обедни в церкви, а ужинал в замке, и, наконец, для уроженца Кипра купца Георгия. Ниже помоста стоял другой стол, за которым уже собралось двенадцать гостей — главные арендаторы земель старого д'Арси и управляющие из других его имений. Обыкновенно слуги, охотники, свинопасы и другие служащие сидели за третьим столом, рядом с камином, но они непременно напивались хорошим пивом в праздничные дни, и хоть многие дамы не обращали на это внимания, Розамунда особенно ненавидела пьянство, а потому теперь их всех отправили пировать в сарай, который стоял во дворе.
Когда все уселись, капеллан прочел молитву, и начался пир. Кушанья были просты, но их подавали много. Прежде всего принесли приготовленную поваром на деревянном подносе большую треску, ее куски были розданы каждому по очереди, их раскладывали на ломти хлеба; ели рыбу ложками, которые лежали перед каждым. После рыбы принесли разного рода мясо на серебряных вертелах. Подавали кур, куропаток, уток, наконец, большого лебедя — арендаторы встретили его, постукивая ногами о пол, потом явились пирожные, а вместе с ними орехи и яблоки. Нижнему столу подали пиво. Но на помосте пили темное вино, купленное Вульфом, — его пили все, кроме сэра Эндрью и Розамунды; старый рыцарь воздерживался, боясь за свое здоровье; молодая девушка никогда не пила ничего, кроме воды, и ненавидела вино — это, вероятно, было у нее в крови от восточных предков.
Все развеселились. Гость оказался забавным малым; он рассказывал много историй о войне и любви. Даже сэр Эндрью, забыв тревоги и предчувствия, весело смеялся; Розамунда, которая казалась красивее, чем когда-нибудь, в своем покрывале, усеянном золотыми звездами, и в вышитой тунике, слегка улыбалась, немного рассеянно. Наконец пир подошел к концу. Вдруг, точно неожиданно вспомнив о чем-то, Георгий вскрикнул:
— А вино? Жидкая амбра с горы Троодос. Я и позабыл о нем. Благородный рыцарь, вы позволите мне разлить его?
— Конечно, милый купец, — ответил сэр Эндрью, — конечно, вы можете раскупорить ваше собственное вино!
Георгий поднялся, взял большой кувшин и серебряный жбан с боковой полки, на которой была расставлена нарядная посуда, подошел к маленькому бочонку, стоявшему в углу на козлах, наклонился над ним, вынул из него затычку и наполнил до краев то и другое. Потом он знаком подозвал к себе одного из управителей, сидевших за нижним столом, и приказал подать ему кожаный ковш, тоже стоявший на полке. Наполнив его вином, он передал его вместе с кувшином этому человеку, предложив ему выпить за здоровье его господина.
Серебряный жбан он отнес к высокому столу и собственноручно наполнил роговые кубки всех присутствующих, за исключением Розамунды, которая ни за что не захотела дотронуться до вина, хотя купец долго уговаривал ее и, казалось, обиделся на ее отказ… И вот, не желая огорчить этого человека, всегда любезный сэр Эндрью сам налил немного вина в свой рог, но когда киприот отвернулся, дополнил кубок водой. Теперь все было готово; Георгий налил или сделал вид, что налил вино в свой собственный рог, и сказал:
— Выпьем все, решительно все за здоровье благородного рыцаря сэра Эндрью д'Арси, которому я, по обычаю моих соотечественников, желаю жить веки вечные! Пейте, друзья, пейте до дна, потому что такое вино никогда больше не омочит ваших губ!
И, подняв кубок, он, казалось, пил вино большими глотками; все последовали его примеру, даже сэр Эндрью, который отпил немного из своего кубка, на три четверти полного водой; раздался долгий ропот удовольствия.
— Да, это не вино, это нектар, — воскликнул Вульф.
— Правда, — согласился капеллан Метью, — такое вино мог пить сам Адам в райском саду!
От нижнего стола послышались веселые восторженные крики.
Конечно, это было и прекрасное, и крепкое вино: точно покров опустился на ум сэра Эндрью. Но завеса эта снова поднялась, и в его мозгу зашевелились воспоминания и предвидения. Различные забытые давнишние обстоятельства сразу нахлынули на него, точно толпа детей, стремящихся играть. Это прошло, и старику стало страшно. Но чего ему было бояться в эту ночь? Ворота через ров были закрыты, и их охраняла стража. Верные люди, человек двадцать или больше, сидели за столами в различных пристройках за воротами, другие, еще более верные, окружали его в зале; справа и слева от него были сильные и храбрые рыцари, сэр Годвин и сэр Вульф. Нет, тревожиться было нечего, а между тем он все-таки чувствовал страх. Вдруг старый д'Арси услышал голос, голос Розамунды, которая сказала:
— Почему все так смолкло, отец? Еще недавно я слышала, как слуги и лучники пели в сарае, теперь они молчат, точно мертвые. О Боже, посмотри! Неужели все здесь опьянели, Годвин…
