Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кириллов Кирилл Валерьевич (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗

– Отчего ж не желать – желаю, – захохотал Мишка. – Глядишь, и мне на пользу будет. – Он похлопал Афанасия по отросшему животу. – А то отощал в дороге.

– Где бывал-то, из дальних ли краев путь держишь? – вежливо поинтересовался Афанасий.

– Ой, Афоня, и не спрашивай. Где только не побывал, чего только не повидал. И на Туретчине был, и у мавров, и у гишпанцев с италийцами, и у хранцузов, и у германцев, все земли, почитай, прошел. Там такое творится! Специальные места придумали, где не как на рынке живым товаром обмениваются да за деньги, а бумагами ценными [7].

– Это как?

– Вот приходишь ты на рынок, а там тюки шерсти. Штук двадцать. Ты их купи и волоки домой, как хошь. Напрягайся. А в место особое приходишь – там никакого товара нет, у людей бумажки только на руках, расписки называются, на которых помечено: «тюки шерсти, два десятка». Они стоят денег. Ты такую покупаешь и домой идешь, а потом тебе привозят. Или на другую такую сменять можешь, где написано: «шкурки соболей, пять штук».

– Что ж за ерунда такая? Бумажка. Кто ей поверит? Да и подделать можно.

– Да вовсе не ерунда. Просто так бумажку ту не подделаешь, придумали умные люди, как защититься, а выгода может быть немалая.

– Как так, не пойму, – удивился Афанасий. – На растопку зимой те расписки пустить?

– Голова садовая, – улыбнулся Михаил. – Вот прикидывай, пока ты домой ходил, шерсть та в цене упасть могла, а соболя подорожать. И на те пять соболей ты шерсти уже два десятка да еще два приобресть можешь. Или вот, например, расписками этими если заведуешь, можно свой процент со сделки брать.

– Так хорошо, когда у тебя соболя, кои в цене растут, а если шерсть, что падает?

– Значит, ты в минусе, но это пока. Волнами там все, одно дорожает, другое дешевеет. На этом изрядные деньги делать можно. Буквально из воздуха. – Глаза Михаила загорелись алчным огнем. – Многое там еще можно.

– Не, ерунда какая-то, – заупрямился Афанасий, – а не честный торг. А что тебя понесло-то туда?

– Да торговлишка, будь она неладна. Там купил, тут продал – долго и муторно, а там быстро деньги делаются, и ходить никуда не надо, сиди себе – квас попивай.

– Да уж, обленился народ, – пробормотал Афанасий без особого задора. Ему снова вспомнился свежий ветер, гудящий в снастях. Хлопанье паруса, протяжные песни гребцов на веслах и непередаваемый запах других стран. Плечи его поникли. – Давай присядем ужо, в ногах правды нет. Да и разговаривать стоя несподручно.

– Афоня, ты чего это закручинился? – спросил Мишка, поставив в углу сабельку и устраиваясь на лавке подле стола, на который расторопные девки уже несли жаркое и каши в горшках, соленья в мисках, питие в жбанах и хлеба на полотенцах.

– Да так, – отмахнулся Афанасий, втискивая грузное тело в хозяйский угол под образами.

– Чего-то, смотрю, затосковал ты в своей лавке. Закис.

– Есть немного. Когда из Ливонии вернулся в последний раз, тяжко было. Отец помер, хозяйство в разорении. Мать плачет, сестры не пристроены. Пришлось спину поломать и в кузне, и в лавке, от темна до темна. А потом настроилось все, само пошло. Люди подобрались, за коими пригляд особый не нужен. Знай себе лежи на печи да в потолок плюй.

– Хорошо дела, значит, идут? – спросил Мишка, прикладываясь к кружке с хмельным медом, которая будто сама собой появилась у его локтя.

– Не жалуюсь. До Петрова дня думаю забор переделать, а к Спасу яблочному, наверное, домом займусь, чтоб до снега успеть, а то покосился что-то. Поднять надо да бревна иные заменить. Подгнили. Ну, и крышу подлатать к зиме, как без этого?

– Весь в делах, заботах. Не узнаю былого Афоню – странника и балагура, – покачал головой Михаил.

– Да, другим стал Афоня. – Афанасий с хрустом разгрыз куриный хрящ. – Ответственность на мне, семья. За них беспокоиться должен, а не с котомкой босяцкой по миру колесить.

– Зачем с котомкой-то? Вон, на меня посмотри, разве ж я на босяка похож? – удивился Михаил.

– Ну, ты… – протянул Афанасий. – Ты всегда другим был. Не таким, как прочие купцы. Говорят, секрет у тебя есть.

– Правда, есть у меня секрет, – хитро глянул на Афанасия Мишка, прихлебывая хмельной мед. – Да только не заклинание какое или амулет. Ты про меня глупостей не думай. Христианин я, с колдунами да ведьмами не знаюсь. – Он нарочито размашисто перекрестился.

– Да пусть хоть и не глупости, не поделишься же все равно, – сказал Афанасий, а сам мимо воли подался вперед, смутно на что-то надеясь.

– Да зачем тебе? Ты вон осесть решил. Хозяином заделался домовитым.

– И то верно, – выдохнул Афанасий и откинулся назад.

– Хотя… – задумчиво протянул Мишка.

– Что хотя? – встрепенулся Афанасий.

– Да понимаешь, есть дело одно, но, боюсь, не справлюсь я с ним в одиночестве.

– Велика новость, – ухмыльнулся Афанасий, отправляя в рот щепоть квашеной капусты. – Сам Михаил сын Петров себе товарища в дорогу начал подыскивать. Свет белый перевернулся. С чего бы так?

– Не то чтоб перевернулся, но изменилось многое, – помотал головой изрядно захмелевший Михаил.

– Так ты что ж, меня с собой зовешь? Правильно я понимаю?

– Не пущу! – раздалось от двери. Мать влетела в горницу и загородила собой дверь. Подслушивала, значит. – Не пущу!

– Да полно, мама, мы ж просто так… – начал Афанасий. – Беседуем…

– Не пущу! – повторила она. – Девки, сюда идите, просите брата.

Сестры, как будто ждали в сенях, вбежали и бухнулись на колени. Зарыдали на два голоса, молитвенно протягивая руки.

– А ты, Михаил, уходи, нечего его смущать. Только покой обрел человек, – продолжала мать грозно.

– Э… Да я…

– Замолчи, постылый, вон из дома!

Михаил поднялся на нетвердые ноги, пошарил глазами по горнице, припоминая, где оставил саблю. Афанасий тоже встал, с проворством, давно забытым его грузным телом.

– Погоди, Михаил, сядь. А вы замолчите, дуры! – рявкнул он так, что испуганные сестры вмиг умолкли. – И вообще, прочь отседа, не видите, мужчины разговаривают.

Сестры опрометью кинулись вон. Мать постояла еще, сверля Михаила ненавидящим взглядом, потом тоже развернулась и ушла, гордо подняв голову. Дверь за ними закрылась.

– Озверели бабы, – перевел дух Афанасий. – Совсем потеряли стыд. А вот теперь и поговорить можно, – уселся он обратно, весьма довольный собой. – Так что за дело-то?

– Дело, оно как бы и не одно, из нескольких состоит.

– Выкладывай уж, не томи.

– Слышал ты, небось, что из Москвы в Ширван [8] возвращается посол, сиятельный Аслан-бек с большим караваном.

– Говорят на базаре. И что?

– А то, что холодает в тех землях, шкура зверя убитого по цене идет немалой. Если тут товар взять да по Волге до моря Дербентского [9] спуститься, многих денег выручить можно. Тогда ты к Покрову дню не то что старый латать – новый дом возводить начать сможешь.

– И что, никто про это не догадывается? Никто с караваном не идет?

– Многие купцы догадываются – и московские, и ростовские, и ржевские, и ярославские. Да не многие знают, когда Аслан-бек в путь тронется. А без каравана большого трудно по Волге пройти, разбойники в низовьях страх потеряли совсем. Не то что на суда одинокие, на флотилии нападают. Потому и мягкая рухлядь [10] в цене растет.

– А ты, что ль, знаешь день отправления?

– Знаю. На днях, почитай, потому быстро надо струг ладить, затаривать по самые борта да в Нижний гнать, встречать там посольский караван.

Афанасий опять повесил кудлатую голову.

– Да что с тобой, Афоня? – увидел его печаль Михаил. – Что за кручина?

– Чтоб струг ладить да товаром наполнять, денег нужно немало, а у меня их нет.

– Так в долг можно взять, я похлопочу, выделят тебе денег без процентов, а как вернешься, так сразу и отдашь.