Мстители двенадцатого года - Гусев Валерий Борисович (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Жози-Луизе Бургонь от Ж.-О. Гранжье.
«Представь, милая Жози, вчера мы форсировали Неман и вступили в пределы России, необъятной и дикой страны. Мы, под водительством великого полководца, пройдем ее одним маршем, равно тому, как штык французского гренадера пронзает соломенное чучело. Россия падет к ногам императора, который поведет нас дальше, на завоевание всего мира. И тогда твой верный Огюст сложит несметные сокровища к твоим дивным ножкам, которые я мысленно (сожалею о том) жадно целую до самых коленей и много выше…
Враг перед нами многочисленный, но без отваги и умения. Он будет бесславно отступать под беспощадными ударами просвещенного галла – покорителя стран, народов и женщин».
Прибыв в полк, Алексей узнал, что русская армия под водительством Барклая де Толли, маневрируя, сохраняя силы, отступает с боями к Смоленску, на соединение с армией Багратиона. Что француз идет несметной силой, что под знаменами Бонапарта – ветераны, победно прошедшие с ним многие войны, что под рукой императора – сильные полки со всей покоренной им Европы. Что Нижегородский полк выступает через два дня с целью примкнуть к армии, влиться в нее и вместе с ней начать отражение этой яростной напасти.
В отведенной ему избе Алексей устало прилег на лавку и под треск лучины и шипение угольков в лохани, под непрерывный шорох запечных тараканов, под затаенные вздохи молодой хозяйки распечатал оба письма. Первым пробежал глазами то, что писала Оленька. Среди поцелуев, пожеланий и всякого девичьего вздора мелькнула, царапнула сердце фраза: «Мари так огорчена твоим отъездом, Лёсик, что совершенно потеряла свой легкий интерес к г-ну Жану». Проговорилась-таки девчонка, поморщился Алексей.
Из развернутого письма Мари выпал засохший кленовый листок. «Помните, Алексей, мы с вами читали в беседке трогательный французский роман, и я заложила этим листком страницу, когда Вы взяли мою руку и объяснили свои ко мне чувства. Я сохранила его. Сберегите его и Вы, он не позволит Вам забыть Вашу бедную Мари, которую Вы так поспешно и бессердечно покинули»…
Алексей отложил письма, закинул руки за голову. Письмо заботливое, но холодное и пустое. В сущности, Мари еще так молода. Может ли она управлять своими чувствами и направлять свое сердце? Он притянул за ремешок ташку, раскрыл, достал записную книжку и вложил в нее письма и засохший кленовый листок. В сущности, он тоже так еще молод…
Вошел Волох, прикашлянул.
– Чаю, ваше сиятельство, изволите выпить? Самовар я вздул.
– Да какой к черту чай. Спать буду.
– И то. Полный день в седле.
– Как мой Шермак?
– Немного беспокоится на новом месте, но быстро обвыкнет, молод еще.
«И я обвыкну», – подумал Алексей. И засыпая, вспомнил почему-то не ясные глаза и теплую руку Мари, а то, как подошел к нему за воротами отец, тронул носок сапога, вдетого в стремя и тихо сказал:
– Алеша, мы, Щербатовы, честь свою ни у барьера, ни в бою никогда не теряли, запомни.
Алексей уснул…
«Что-то смутно на сердце. Растерянность донимает. Будто попал не в ту комнату, куда шел, и никак не найду нужных вещей.
Просмотрел прежние записи в дневнике, надеясь укрепиться душой и не терять надежду… Как это было?
Наш поход – это блестящая и приятная военная прогулка по чужим странам. Сейчас мы в Германии – добродушное, терпеливое, флегматичное население принимает нас ласково, гостеприимно, со свойственным ему природным добродушием. Наши войска благородно дисциплинированы, что увеличивает почтение, внимание и восхищение населения, среди которого мы останавливаемся на отдых.
В походе царят радость и веселье. Не зная, куда их ведут – в Россию, в Индию, в Персию, – солдаты знают главное: они идут в защиту справедливости. Солдаты живут весело, в довольстве. Ветераны своими военными рассказами на биваках подстрекают новичков, укрепляют в них стремление к славе. Новобранцы грубеют, что положительно необходимо в воинской службе, получают военную осанку и боевой пыл.
Секретно: немки вовсе не так холодны, как о них распространено мнение. Видимо, это мнение исходит от тех, кто не добился их расположения галантным обхождением и лаской, а только силой. Каковы-то будут русские женщины?»
Из дневника Ж.-О. Гранжье
Полк выступил. У Алексея было много забот, так что за ними забылись и отступили далеко назад мысли и воспоминания. Офицер, командир эскадрона, себе не принадлежит, полные сутки он принадлежит делам – людям, лошадям, повозкам, провианту, фуражу. Он не принадлежит себе ни днем – на марше или в бою, – ни вечером – при устройстве бивака, когда надо дать возможность отдыха уставшим за день, ни ночью – проверить караулы, знать, как ночуют, как сыты и здоровы те, кого, быть может, уже завтра он поведет в бой. Те, от кого зависит судьба сражения, успех в бою, жизнь командира. Его честь и слава…
Алексей был молод. Он еще почти не служил, не двигался в строю походным порядком, не рубился в отчаянной сабельной схватке, но те знания, что вбили в него в корпусе – где палкой, где мудрым наставлением, – верно начали служить ему. Давали возможность не задумываться, а действовать. Да и то сказать – вереница предков, воинов и служилых людей стояла за его спиной, их опыт помогал не ошибиться, их доблесть не давала смалодушничать.
В эскадроне Алексей был едва ли не самым молодым. Старые гусары полюбили его и относились снисходительно к его молодости и покровительственно к чину. С некоторым лукавством.
Бивак. Трудный день кончается – короткая ночь – и начнется новый трудный день. Может быть, еще и труднее, чем прошедший.
Полк остановился возле Покровки. В избах расположились офицеры, рядовые разбили палатки и разложили костры за околицей, на краю нежно шелестящей листвой березовой рощи. Тихо вокруг, только порой щелкнет и затихнет в ветвях запоздалый соловей. Висит в черном небе безразличная луна – смотрит на землю, не смотрит – никто не знает. Никому это не дано знать.
В ночи пылают и теплятся костры. Где-то тихонько запевают песню, она сама собой гаснет. То ли устали люди, то ли озабочены завтрашними днями. Скорыми боями, из которых кто выйдет раненым, без руки, без ноги, без глаза, а кто и останется на поле боя – поживой жадному ворону и серому волку.
– Нежный он, – говорит о командире бывалый гусар, раскуривая короткую трубочку. – Навроде девицы. Но строг.
– Не так ты сказал, дяденька, – возражает гусар помоложе, выкатывая из углей обгоревшую картофелину. – Мобыть, и нежный, а рубится исправно, рука твердая. И глаз верный.
– Оно так. – Говорит кто-то стоящий в темноте, за костром. – Давеча, ишо тогда, они с корнетом шутя рубились, так наш уж очень ловок был. Главное дело, умеет и саблей работать, и конем. Завсегда для хорошего удара коня повернет как надо. И к левому плечу у него получается.
У гусара, надо заметить, ментик совсем не зря на левом плече висит, не для фасона, внакидку. Во-первых, правая рука, в которой сабля, должна быть легка и свободна, а левое плечо должно быть защищено от противника, от пули и сабли хотя бы ментиком. И нужно большое искусство в бою, вертеть одновременно и саблей, и конем, чтобы слева тебя не сбили и чтобы справа для сабли был удобный простор.
– А я бы с нашим поручиком в бою не забоялся бы, – вставил и свое слово молоденький корнет Буслаев.
К корнету прислушивались – все-таки офицер, – но поправляли и в делах, и в словах. Как седлать способнее, как в кобурах пистолеты наготове держать, как саблю после боя чистить и вострить.
– Ты в бою, благородие ваше, больше всего себя бойся. Как бы не сробеть. Потеряешь себя – тут и погибель ждет. Смелый, он кто? – старый гусар задумчиво ковырял веточкой чубук. – Смелый тот, кто головы не теряет. Кричи, бойся, но себя не теряй. Про оружие помни. Вот, под Австерлицем опять же было. Кирасир, грузный такой, страшный, усы вразлет, палаш – в три аршина, – летит на нашего, молодого, вроде вашего благородия. А тот себя потерял и заместо чтобы саблею удар отбить, руками закрылся. Так бы и без рук, и без головы остался, но хорошо я того кирасира оченно ловко срубил.
