Боярин - Гончаров Олег (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
На рассвете, незадолго перед заутренней молитвой, в тяжелые дубовые ворота монастыря Святого Мамонта постучались. Стук был едва слышен, но привратник Никодим чутко нес свое послушание. Вот уж который год он ждал, что игумен наконец-то даст благословение на постриг, но игумен отчего-то все тянул, и Никодим так и ходил в послушниках, честно и старательно выполнял свою работу и тихо мечтал о том дне, когда сможет примерить на себя монашеский клобук.
– Господи Иисусе, – привратник перекрестился, зевнул и пошел к воротам. – Кто же это в такую рань пришел?
Он открыл маленькое окошечко в воротной калитке и вгляделся в предрассветную мглу:
– Кто там?
Тишина в ответ.
– Почудилось, что ли? – пожал плечами привратник и уже собрался окошко прикрыть, как из темноты слабый голос послышался:
– Господом тебя молю, добрый человек, к милосердию твоему взываю.
– Кто там? – вновь переспросил Никодим и почувствовал, как оторопь его пробирает.
– Пусти меня, добрый человек, – голос едва слышался, но говорившего, сколько ни старался привратник, разглядеть не мог.
– Отступись, нечистый, – перекрестился послушник. – Нечего меня речами приманивать да голоском женским прельщать.
– Разве я на нечистого похожа? – И увидел в окошко свое привратник, как с земли поднялась фигура.
Потому и не приметил ее Никодим сразу, что уж больно она в рубище своем на кочку дорожную походила. Теперь, когда встала да волосы запыленные с лица убрала, разглядел, что вовсе не враг человеческий, а девка-простоволоска его о помощи просит.
– Тем более ступай, – успокоился привратник. – Здесь обитель мужская и нечего братию понапрасну смущать.
– Я монахов смущать не собираюсь, – сказала женщина. – Мне гостей ваших повидать надобно. Разве не здесь архонтиса русов с посольством своим остановилась?
– Здесь, – кивнул Никодим.
– И купцы русские с ней?
– Так, – согласился привратник.
– Вот их повидать мне надобно.
– Это зачем тебе скифы понадобились? Или думаешь, что они себе получше да почище женщин не найдут?
– Ты пусти меня, добрый человек, – взмолилась простоволоска. – А я уж там сама разберусь.
– Ладно, – сжалился Никодим, – тут подожди, а я пойду позову кого-нибудь из них.
Я как раз на воздух выбрался. Душно в келье, сил никаких нет, вот с утра пораньше и вышел. Люблю это время. Нравится мне тишина, которая в ожидании восхода солнца по миру разливается. Воздух перед рассветом вкусный, свежий. Дышать легко, и думается хорошо. Прошлое вспоминается, о будущем мечтается. Стоял я, представлял, как домой вернусь, тихонько на двор пройду, дверь в дом отворю, в горницу поднимусь, а там Любава. Интересно, как встретит она меня? Заждалась, небось. И я соскучился…
– Господин… господин… – это было так неожиданно, что я дернулся и потянулся рукой к поясу, но меч остался в келье и пальцы схватили пустоту.
– Чего тебе? – обернулся я на голос.
Монахи никогда не заговаривали с нами первыми. Старались как можно реже попадаться нам на глаза, а если случалось такое, спешили поскорее скрыться. Словно бестелесные тени, они кутались в свои черные клобуки, пытаясь не привлекать к себе внимания, но стоило обратиться к ним, как они с готовностью стремились всячески услужить. Еще бы им не стараться, когда за каждый день нашего пребывания здесь Ольга велела мехами расплачиваться, а рухлядь мягкая в Царь-городе дороже золота ценится. Я еще подивился – жара стоит, хоть мясо на солнцепеке жарь, а меха наши у ромеев в такой цене. И хотя самим монахам мех был без надобности, однако настоятель их от подарков не отказывался.
– Прости, что отвлекаю тебя от важных дел, господин, – смиренно склонив голову, обратился ромей ко мне.
– Да уж. Дела и вправду важные, – усмехнулся я и только тут заметил, что клобука на голове у ромея нет. – Ты послушник?
– Ты прав, господин, – ответил он. – Но отец игумен обещал удостоить меня благословения на подвиг во имя Господа нашего.
«Не велик подвиг ничего не делать, а только с утра до поздней ночи Бога славить», – подумал я, но вслух спросил: – Как зовут тебя?
– Никодим. Я привратник монастырский.
– И чего же нужно тебе, Никодим?
– Там, – махнул он рукой в сторону ворот, – женщина какая-то в обитель просится. Говорит, что кого-нибудь из послов скифских повидать хочет.
– Уж не Феофано ли опять домогается? – вспомнил я безумную девку и поморщился от брезгливости.
– Что? – не понял послушник.
– Кто такая?
– Бродяжка какая-то, – сказал он. – Грязная, оборванная… мне ее прогнать?
– Погоди, – остановил я его. – Посмотреть на нее хочу.
Подошли мы к воротам, Никодим окошко в калитке отворил, я заглянул. Вижу – правда, замарашка. Волосы от пыли серые, спутаны и сосульками грязными свисают, исхудавшее тело едва рваниной прикрыто, ноги в кровь о камни дорожные сбиты – и в чем только душа держится. А в глазах столько боли и тоски, что у меня сердце защемило.
– Что тебе нужно, женщина? – спросил я ее.
– Ты рус? – вопросом на вопрос она мне ответила.
– Древлянин, – сказал я, а потом сообразил: для ромеев что древлянин, что полянин, что варяг – все едино. – Рус, – кивнул.
– Из купцов?
– Нет. Боярин я. Толмач княгини Ольги.
– Мне на пристани гребцы с ладей сказали, что в монастыре купцы живут.
– Да, – согласился я. – Здесь и купцы наши на постое.
– А Стояна-купца знаешь?
– Конечно, знаю.
– Слово ему передать сможешь, боярин?
– Смогу, – кивнул я, – говори.
– Скажи Стояну, что Марина у него прощения просит.
– Кто?!
– Марина. Он знает, – поклонилась она до земли воротам монастырским, повернулась и прочь побрела.
А меня словно молнией обожгло. Вспомнил я глаза эти.
– Марина! – крикнул я вслед замарашке. – Погоди, Марина! Никодим, – обернулся я к привратнику, – калитку отопри.
– Сейчас, господин, – послушник запоры потянул.
Лязгнуло железо по скобам, открылась дверца, я наружу выскочил.
– Марина! – бросился за женщиной вслед.
Догнал.
За плечики худенькие схватил.
К себе повернул.
Точно.
Она.
– Марина! Ты не признала меня? Это же я! Добрын! Гребцом со Стояном в Булгар ходил. Помнишь, как мордва на Оке нам вешку ложную поставила, а мы еще на мель сели?
– Добрын?
Вгляделась она в меня. Узнала. Улыбнулась устало.
– Добрыня…
Глаза у нее закатились, заваливаться начала, едва на руки подхватить успел. Легкая она, как пушинка. Худющая – кожа да кости. Я ее покрепче к груди прижал и обратно к монастырю побежал.
– Никодим! Воды давай!
– Так ведь… – замялся он. – Мне же от ворот отлучаться нельзя.
– Я за тебя постерегу. А ты давай… воды неси. Видишь, худо ей совсем.
– Кто же это такая? – спросил привратник.
– Жена купца нашего. Ты поторопись.
– Что ж он жену-то до такого довел? Прости, Господи…
– Хватит языком молоть, – разозлился я. – Воду неси!
– Ага, – закивал Никодим.
Пока привратник за водой бегал, я Марину все в чувство привести старался. Осторожно на землю ее уложил, ушные раковины ей растер, кисти рук и ступни, под нос ей пальцем надавил, как меня когда-то Белорев учил. Застонала Марина и глаза открыла.
– Стоян… – прошептала.
– Тише, Маринушка, – я ей. – Теперь все хорошо будет.
А тут и Никодим вернулся. Попила она водички студеной, на меня взглянула.
– Прости меня, Добрыня… вот упала, – сказала. – Слабая стала…
– Это ничего, это пройдет скоро.
– Мне бы хлебушка… три дня не ела…
– Сразу хлеба нельзя, горло поцарапаешь. Давай-ка я тебя к себе отнесу… спасибо тебе, Никодим, – сказал я вконец растерявшемуся привратнику. – Ты добрый человек, а таких боги любят.
– Помогай вам Господь, – сказал послушник и нас с Мариной перекрестил.
