Вождь окасов - Эмар Густав (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Благодарю, вождь, я принимаю ваше предложение; можете положиться на мою признательность.
– Трангуаль Ланек не продает своих услуг; он вознагражден, когда друзья его счастливы.
– Вы достойный человек, Трангуаль Ланек! – вскричал Валентин, пожимая руку вождя. – Я счастлив быть вашим другом. Я расстанусь с вами на некоторое время, – прибавил он, обращаясь к дону Тадео, – поручаю вам моего брата Луи.
– Вы меня оставляете? – с живостью спросил дон Тадео.
– Да, так надо; я вижу, что ваше сердце страдает, несмотря на неслыханные усилия, которые вы делаете, чтобы выглядеть бесстрастным; я не знаю, какие узы связывают вас с несчастным ребенком, который сделался жертвою такого гнусного покушения; но чувствую, что потеря его вас убивает; о клянусь Богом, я возвращу ее вам, дон Тадео, или умру.
– Дон Валентин! – вскричал дон Тадео с волнением. – Что хотите вы делать? Ваше намерение безумно; никогда не приму я такой преданности.
– Позвольте мне действовать как я считаю нужным. Я парижанин, то есть упрям как лошак, и когда мне засела в голову мысль, дурная или хорошая, она уже не выйдет оттуда, клянусь вам; я только обниму моего бедного брата и тотчас уеду; вождь, отправимся отыскивать похитителей.
– Поедем, – сказал ульмен.
Дон Тадео оставался с минуту неподвижен: он глядел на молодого человека со странным выражением; в нем происходила сильная борьба; наконец человек одержал верх над государственным деятелем, он зарыдал и упал в объятия француза, произнеся голосом, полным горя:
– Валентин! Валентин! Возвратите мне мою дочь!..
Наконец высказался отец. Стоицизм разбился навсегда об отцовскую любовь. Но человеческая натура имеет границы, за которые не может переступить; нравственное потрясение, полученное доном Тадео, неимоверные усилия, какие он делал, чтобы скрывать его, совершенно лишили его сил; он упал на плиты залы, как горделивый дуб, пораженный молнией. Он был без чувств. Валентин с минуту смотрел на него с выражением горести и сострадания, потом сказал:
– Бедный отец, вооружись мужеством; твоя дочь будет возвращена тебе!
И он вышел большими шагами вместе с Трангуалем Ланеком, между тем как дон Грегорио, став на колени возле своего друга, хлопотал над ним.
ГЛАВА XLV
Курумилла
Чтобы объяснить читателям удивительное исчезновение донны Розарио, мы вынуждены вернуться к Курумилле в ту минуту, когда он, после разговора с Трангуалем Ланеком, отправился по следам похитителей молодой девушки.
Курумилла был воин столь же известный своей мудростью и осторожностью в советах, как и своим мужеством в битвах. Переехав реку, он оставил в руках слуги, сопровождавшего его, свою лошадь, которая теперь становилась ему не только бесполезной, но еще могла и повредить, обнаружив стуком своих копыт его присутствие.
Индейцы отличные наездники, но и прекрасные ходоки. Природа одарила их необыкновенной силою в ногах; они обладают в высшей степени искусством того гимнастического размеренного шага, который несколько лет назад ввели в Европе, и особенно во Франции для подготовки войск. С невероятной быстротою совершают они переходы, которые едва могут сделать всадники, скачущие во весь опор; они идут всегда прямо, не обращая внимания на бесчисленные препятствия, встречающиеся им на пути; ничто не может остановить их.
Это качество, которым обладают они одни, делает их в особенности опасными для испано-американцев, которые не могут достигнуть такой легкости в переходах. Таким образом во время войны они постоянно находят индейцев перед собою именно в ту минуту, когда наименее этого ждали, и почти всегда на значительном расстоянии от тех мест, где дикари должны были находиться.
Старательно изучив следы, оставленные похитителями, Курумилла угадал с первого раза дорогу, по которой они отправились, и место, куда они ехали. Он не поехал за ними: это заставило бы его потерять много времени; напротив, он решился перерезать им путь и ждать их в одном месте, которое он знал и где легко было сосчитать их и, может быть, спасти молодую девушку.
Приняв это намерение, ульмен шел несколько часов без отдыха, держа глаза и уши настороже, проникая во мрак, терпеливо прислушиваясь к шуму пустыни. Этот шум для нас белых совершенно непонятен, но для индейцев каждый отголосок в воздухе имеет особенное значение, в котором они никогда не ошибаются; они анализируют их, разлагают и часто узнают этим способом вещи, которые их враги более всего желают скрыть.
Как ни необъясним подобный факт с первого взгляда, но в сущности дело очень просто. В пустыне не существует шума без причины. Полет птиц, бег хищного зверя, шелест листьев, падение камня в овраг, качание высокой травы – все для индейца служит драгоценным признаком.
В одном месте, которое Курумилла знал, он лег ничком на землю позади груды камней и как будто слился с травой и кустарником, которые окружали дорогу.
Он оставался в таком положении более часа, не делая ни малейшего движения. Если бы кто-нибудь и приметил его, то конечно принял бы за мертвеца. Изощренный слух индейца уловил наконец вдали глухой шум лошадиных копыт. Этот шум приближался, скоро на расстоянии двух копий от места, где затаился ульмен, он приметил двадцать всадников, медленно ехавших во мраке.
Похитители, вероятно надеясь на свою многочисленность и потому считая себя вне всякой опасности, ехали совершенно спокойно. Индеец медленно поднял голову, подперся руками и, жадно следуя взором за всадниками, ждал. Они проехали, не приметив его.
В нескольких шагах позади группы беззаботно ехал один всадник. Голова его склонялась иногда на грудь, рука слабо держала поводья. Очевидно было, что этот человек дремал на лошади.
Внезапная мысль пришла в голову Курумиллы. Он приподнялся на своих железных ногах и, прыгнув как тигр, вскочил на лошадь всадника. Прежде чем тот, застигнутый врасплох этим неожиданным нападением, успел вскрикнуть, Курумилла сжал ему горло так, что тому решительно было невозможно звать на помощь. В один миг Курумилла связал всадника, заткнул ему рот и сбросил на землю; потом, схватив его лошадь, он привязал ее к кусту и возвратился к своему пленнику.
Тот со стоическим мужеством, свойственным туземцам Америки, видя себя побежденным, и не пытался оказать бесполезное сопротивление; он взглянул на своего победителя с презрительной улыбкой и ждал, чтобы он заговорил с ним.
– О! – сказал Курумилла, который, наклонившись к нему, узнал его. – Жоан!
– Курумилла! – отвечал тот.
– Гм! – пробормотал ульмен про себя. – Я предпочел бы, чтобы это был не он. Что делает брат мой на этой дороге? – спросил он вслух.
– Какое дело до этого моему брату? – сказал индеец, отвечая на вопрос тоже вопросом.
– Не будем терять драгоценного времени, – возразил ульмен, обнажая свой нож, – пусть брат мой говорит.
Жоан вздрогнул, трепет ужаса пробежал по его членам при синеватом блеске длинного и острого ножа.
– Пусть вождь спрашивает! – сказал он задыхающимся голосом.
– Куда едет мой брат?
– В деревню Сан-Мигуэль.
– Хорошо! А зачем брат мой едет туда?
– Чтобы передать сестре великого токи женщину, которую утром мы захватили.
– Кто вам велел захватить ее?
– Та, к которой мы едем.
– Кто распоряжался похищением?
– Я.
– Хорошо! Где эта женщина ожидает пленницу?
– Я уже сказал вождю: в деревне Сан-Мигуэль.
– В которой хижине?
– В последней, в той, которая стоит немножко поодаль от других.
– Хорошо! Пусть мой брат поменяется со мною шляпой и плащом.
Индеец повиновался без возражений. Когда обмен был сделан, Курумилла продолжал:
– Я мог бы убить моего брата; благоразумие даже требовало бы, чтобы я сделал это, но сострадание вошло в мое сердце; у Жоана есть жены и дети; это один из храбрых воинов его племени; но если оставлю ему жизнь, будет ли он мне признателен?
