Тени «Желтого доминиона» - Рахим Эсенов Махтумович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Вскоре Халта-ших при всем народе «отрекся» от своего прежнего образа жизни, своих старых взглядов, поклялся, что вконец разорился, давно не торгует, долгов не собирает. Пустил и слезу: отары его, что паслись в Каракумах, дескать, отобраны и перерезаны басмачами, и сам он, Халта-ших, теперь «пролетарий», не богаче любого середняка.
У Халта-шиха и его хозяев были свои расчеты: в Ильялы формировался отряд добровольной милиции, и в исполкоме подыскивали, кого назначить командиром. Новокшонову, находившемуся в Ташаузе на руководящей работе, удалось порекомендовать на этот пост Халта-шиха и помочь так сформировать отряд, что в его рядах оказались преимущественно кулацкие и байские сынки, словом, все, кто был недоволен советской властью или затаил на нее злобу.
И долгое время Халта-шиху удавалось рядиться в овечью шкуру и исподтишка пакостить честным людям. Под благовидным предлогом Халта-ших чинил беззаконие, арестовывал бедняков, притеснял середняков – и всё от имени советской власти. А по ночам он трясся от страха, боясь, что узнают, как выдавал басмачам планы добровольной милиции, как прятал и передавал украденное или доставленное из-за кордона оружие. И здесь торгаш был верен себе: за оружие удавалось выколачивать золотишко, ковры, а припрятанное держал про запас.
Петля стягивалась все туже, Халта-ших чувствовал приближение конца. А когда свой человек принес безутешную весть, что Новокшонов арестован чекистами, Джунаид-хан разгромлен и бежал за кордон, Халта-шиха охватила бессильная ярость, страх. Заметавшись загнанным зверем, он не выдержал этого постоянного адского напряжения, ушел с группой сообщников в пески.
Это все, что знал Ашир Таганов о банде Халта-шиха. И еще к приказу из ГПУ было приложено коротенькое письмо от Чары Назарова: «Помни о Халта-шихе. Хитер и коварен, почти всегда действует наверняка, дважды уже уходил за кордон и дважды возвращался. Всякий раз он устилал свой путь трупами честных советских людей. Уничтожим Халта-шиха – другие недолго протянут».
Третью неделю чекистский отряд Таганова, почти не расседлывая коней, прочесывал огромный район, где свирепствовала шайка Халта-шиха. Кровавый след банды вел его от аула к аулу. Здесь убит колхозный активист, там ограблен сельский кооператив, угнана общественная отара… Таганов видел слезы безутешных вдов и осиротевших детей, черные пятна пожарищ, обугленные остовы юрт, пустые кошары, загаженные или заваленные колодцы.
То был почерк Халта-шиха, действовавшего маленькими группами, которые то появлялись вблизи крупных населенных пунктов, то уходили глубоко в пустыню и, затаившись, ждали, чтобы напасть трусливо и коварно, нанести удар в спину. Свежие верблюды, откормленные и отдохнувшие лошади ждали банду в тайных местах. Халта-ших в любой момент мог появиться в самом неожиданном пункте, оторвавшись от преследователей на десятки километров. Это был хищник с обостренным к опасностям чутьем, бандит, выжидавший удобного момента уйти с награбленным добром за границу, уйти, чтобы не пришлось расплачиваться за насилия, грабежи и убийства.
Таганов не знал ни сна, ни покоя. Нет, он не кипел от гнева и ожесточения – внутри жила холодная, накопившаяся за годы ненависть к врагу. И все же Таганов закалил только тело и волю, но не сердце. Каждый раз при виде бесчинств бандитов оно захлебывалось кровью, гнало в бой, требовало расплаты за слезы.
Высокого, осунувшегося всадника на поджаром жеребце уже знали во многих аулах. Таганов заходил в курганчи и кибитки дайхан, вел долгие беседы с ними, организовывал отряды самоохраны, своим бесстрашием вселял в людей уверенность. И уже десятки, сотни глаз следили за передвижениями Халта-шиха и его банды. Все чаще натыкался он на дружные залпы добровольцев, когда приближался к селениям; труднее стало добывать продовольствие, транспорт, боеприпасы. Он стал ловить на себе косые взгляды своих людей, которых шантажом и обманом вовлек в банду…
Халта-ших знал, конечно, о приезде в Туркмению Эшши-хана, которому он и так помог овцами, верблюдами, послал в его личную охрану своих верных людей. Они-то и доносили Халта-шиху, что Эшши-хану не удалось прибрать к рукам сотни, сформированные Илли Ахуном на колодце Тачмамед. Все они сейчас перешли в подчинение Ахмед-бека, который, боясь кизыл аскеров, изрядно потрепавших его отряды под Казанджиком, не решался войти даже в отдаленный Ташаузский оазис, где население тоже не очень-то жаловало насильников, а предпочитал хозяйничать в глубине Каракумов.
Глубоко оскорбленный ханский сын, не признанный даже бывшими джунаидовскими юзбашами, рассорился и с Ахмед-беком. «Этот самозванец Ахмед-бек, – писал Эшши-хан Халта-шиху, – объединился с адаями – проклятым казахским племенем. Как будто смелые туркмены на белом свете перевелись!..» Сумев все же сколотить банду, правда немногочисленную, он рвался в район Ташауза, где остались единомышленники Джунаид-хана и – главное – можно было объединить свои силы с Халта-шихом и пойти на Куня-Ургенч.
И Халта-ших ждал Эшши-хана, ждал с нетерпением, ибо от этого зависела судьба самого Халта-шиха и его банды, которую теперь выслеживали не только полусотня Ашира Таганова и чекистский эскадрон под командованием Сергея Щербакова, но и небольшой отряд самоохраны, возглавляемый Хемрой.
Пытаясь выиграть время, Халта-ших вступил в переговоры с представителями ГПУ, прислал парламентеров. Встреча состоялась в Ильялы, в бывших конюшнях хивинского хана.
Парламентерам ответ был один: банда непременно складывает оружие, безоговорочно сдается, будет следствие, суд. По кислым физиономиям шестерки басмачей, присланных Халта-шихом, Ашир Таганов понял, что это их не устраивало. Как только зыбкие предвечерние тени размыли силуэты шестерых всадников, уходивших наметом в сторону пустыни, Сергей Щербаков, представлявший на переговорах окружной ГПУ, загадочно спросил у Таганова:
– А ты знаешь, кто правая рука Халта-шиха? Век отгадывай, не отгадаешь… Нуры Курреев. Сведения у нас проверенные. Не мешало бы заманить его. Вообще-то представляется неплохой случай покончить со всей бандой. Давай подумаем, как это нам сделать. Мой эскадрон, твоя полусотня и отряд Хемры – это уже сила.
– Думаю, что у Халта-шиха всё предусмотрено и на этот случай, – Таганов извлек из полевой сумки карту. – Конечно, такую возможность упускать не следует… Но он хитер, хитер, бестия. Хотя против каждого яда есть противоядие…
Допоздна засиделись в командирской мазанке Щербаков и Таганов, обсуждая предстоящую операцию. Перебрав множество вариантов боя и не остановившись ни на одном, решили действовать завтра, сообразуясь с конкретной обстановкой.
Ночью, укладываясь спать, Ашир возвращался мыслями к предстоящему бою, к Нуры Куррееву и… к Айгуль. Таганов теперь смирился с тем, что Айгуль недосягаема, как вон та далекая звезда, что заглядывала в маленькое подслеповатое окошко мазанки. А смогла бы вот так самозабвенно ждать Герта? Она знала об Айгуль всю правду… Перед отъездом Ашира в пески Герта, прощаясь, сказала:
– Моя сестра Берта, провожая Ивана Гербертовича в дорогу, говорит: «Спокойного сердца тебе, Ваня, благополучного возвращения. Береги себя! Мы еще многого не успели сказать друг другу», – Герта как-то по-женски вздохнула, сверкнула повлажневшими глазами. – Лучше не скажешь. Вот и я тебе желаю того же, Ашир…
И он порывисто взял руки Герты в свои ладони, ласково поцеловал ее маленькие пальцы, чувствуя, как теплая волна нежности захлестнула сердце, мешала думать, говорить. Задыхаясь, произнес:
– Да, Герта, я многого еще тебе не сказал… Я скажу, непременно скажу…
Он никогда в жизни не целовал ничьих рук, даже материнских. А сейчас сидел на узкой солдатской койке, оглядывал неказистую мазанку, и ему почудился голос Герты, запах бархатистой кожи ее пальцев.
На рассвете трубач сыграл тревогу, и сводный отряд походной колонной потянулся из Ильялы. Полусотня Таганова теперь слилась с чекистским эскадроном Сергея Щербакова.
Часа через два из головного дозора прискакал боец и, резко осаживая коня, выдохнул:
