Джура - Тушкан Георгий Павлович (мир бесплатных книг TXT) 📗

В один из ясных дней «индийского лета», когда девушки украшают красными осенними листьями свою голову, в кишлаке прокаженных все всполошились.

Старухи бросили катать войлок, звон молота перестал доноситься из кузни. Любопытные столпились у самого края обрывистого берега и с интересом смотрели на противоположный берег.

А на другом берегу стоял человек невысокого роста, кричал что-то и призывно махал рукой.

Янь Сянь, подняв полы синего халата, медленно сошел к реке, стал у самой воды и, прикрыв глаза ладонью, долго всматривался в незнакомца на том берегу. Он никак не мог решить, стоит ли перевозить в кишлак этого грязного старика в драном халате, но все же приказал мельнику перевезти незнакомца. Янь Сянь, хитрый и опытный проныра, знал, что по одежде нельзя судить о человеке. Вскоре Кучак — а это был он — стоял перед толпой прокаженных. Они показались Кучаку отвратительными.

Янь Сянь повел Кучака в свою чайхану, а любопытная толпа пошла следом за ними. Кучак сторонился прокаженных и людей с оспенными язвами на лице. Он боялся заразиться, хотя твердо помнил, что от оспы предохраняет съеденное им мясо уларов. В чайхане Кучак удивил всех своей прожорливостью, а когда хозяин Янь Сянь потребовал плату, Кучак дал ему кусочек от расплющенного золотого бокала.

«Ага, — подумал Янь Сянь, — это, по-видимому, переодетый богач, не знающий цены золоту».

— Уважаемый, — сказал он вслух, — я дам тебе хорошую кибитку, дров, ты на свое золото сможешь приходить ко мне каждый день в течение четырех месяцев и съедать утром и вечером по две пиалы рису и курить опий.

— Но я не хочу курить, — сказал Кучак.

— Как — не хочешь? — удивился Янь Сянь. — Все прокаженные курят, чтобы усладить свою тяжелую жизнь, полную горя и страданий. Или ты не прокаженный? У тебя особые цели?

— Я буду курить, — покорно ответил Кучак. — Но пусть никто не дотрагивается до меня: я болен многими страшными болезнями. Их послал на меня арвах за то, что я зарезал сотни людей. Я буду жить среди вас, о почтенные. Вы поможете мне выполнить обет не притрагиваться ни одним пальцем к другому человеку. Нет бога, кроме бога, и Мухаммед — пророк его!

В тот же вечер, чтобы не вызвать подозрений, Кучак пошел в опиекурильню, помещавшуюся рядом с чайханой. Войдя в небольшое помещение, он попал в чадный туман, насыщенный звуками тяжелого дыхания, вздохами и бормотанием. Потом он рассмотрел низкие стены, затянутые паутиной, и грязные циновки у стен, на которых лежали люди. Янь Сянь потянул его за рукав и сказал:

— Ложись!

Кучак послушно опустился на грязную циновку и положил голову на деревянный чурбак. Янь Сянь отломил кусочек от длинной плитки, надел его на шпильку и стал разогревать над огоньком светильника. Когда опиум размягчился, он скатал его в крохотный шарик и опять начал нагревать над огоньком. Когда поверхность шарика задымила, он взял длинную трубку с медной чашечкой, положил опиум на медную сетку чашечки и сказал:

— Выдохни весь воздух, который накопился у тебя в груди, и вдыхай сладостный опий.

Кучак облокотился на локоть, выдохнул воздух и взял в рот мундштук. Янь Сянь поднес медную чашечку трубки к огню, и шарик закипел. Кучак сделал полный вздох, выпучил глаза и закашлялся. — Научишься, — насмешливо сказал Янь Сянь.

Трубка была пуста. Кучака слегка одурманило. Он почувствовал облегчение, боль притупилась, а вскоре и совсем исчезла. Грустное настроение исчезло. Еще четыре трубки выкурил Кучак. Он ощутил странную легкость тела, будто стал бестелесным. Звук голосов долетал откуда-то издалека. Жизнь казалась ему сном, а теперешнее полубредовое радужное состояние — реальностью. Пробуждение было ужасным. Кучак не мог подняться от боли и решил, что его отравили и он умирает. На его зов подошел Янь Сянь и, узнав, в чем дело, сказал:

— Это от непривычки. Надо дать тебе анаши? [28]— И подал Кучаку трубку, набитую зеленоватым порошком.

Кучак закурил трубку и сначала ничего, кроме тошноты, не чувствовал. Потом ему показалось, что стены кибитки раздвинулись. Он посмотрел на ноги, и они стали длинными, как верста. На душе у него тоже стало легко и весело. Опьянев от анаши, он громко смеялся.

Поздно ночью Янь Сянь шел из чайханы домой. Ночь была темная, и он зажег фонарь. Проходя мимо опиекурильни, он услышал дикий, визгливый хохот. Янь Сянь подошел поближе и осветил фонарем лицо хохотавшего. Это был Кучак. Выпучив глаза, он смотрел себе под ноги. Пальцем ноги, вылезшим из ичига, он упирался в небольшой камешек, и ему казалось, что перед ним огромная скала. Кучаку было очень весело, хотя он не мог переступить через эту выросшую в его воображении преграду.

Янь Сянь самодовольно улыбнулся: чем скорее Кучак приучится к опиуму, тем лучше.

Визгливый смех Кучака преследовал Янь Сяня до самых дверей его кибитки.

Никогда так плохо не чувствовал себя Кучак, как на следующий день после курения анаши. Голова болела. Все тело ныло. Но больше всего его беспокоили незажившие раны. Кучаку не хотелось ни есть, ни пить. Он чувствовал отвращение ко всему и долго лежал в оцепенении, не в силах заставить себя пошевелиться. Перед вечером дверь скрипнула, приоткрылась, и в образовавшуюся щель Кучак увидел хитрую мордочку Янь Сяня. Хозяин осведомился о здоровье Кучака и обещал прислать трубку анаши. — Нет, нет! — простонал Кучак. — Я ничего не хочу! Цепкий взгляд Янь Сяня напугал Кучака. Как только Янь Сянь ушел, страх поднял Кучака на ноги, заставил запереть дверь на засов и проверить свои сокровища, зашитые в поясе, укрепленном на животе. Долго мучился Кучак, придумывая, как бы получше запрятать свое богатство, и ничего путного придумать не смог. Он вспоминал вчерашний день. Почему у него не украли золото, пока он спал? Может быть, потому, что он напугал всех, объявив себя страшным преступником и заразным? Если это помогло тогда, то поможет и теперь и в будущем. Надо только стараться никуда не отлучаться из дома, разве только в чайхану, да и то пореже. Еду можно варить у себя на огне и, уж конечно, не курить опий и анашу. Вечером в дверь раздался стук и напугал Кучака до полусмерти. Кучак долго расспрашивал из-за запертой двери, кто пришел. Это оказался его сосед, батрак Янь Сяня, живший во второй половине этого дома, в небольшой комнате, вместе с женой и пятью детьми. Он пришел, по поручению Янь Сяня, узнать, не требуется ли чего. Кучак потребовал дров, воды и чаю, побольше чаю. Батрак принес все это, включая медный высокий кумган для кипячения воды, фарфоровый чайник и пиалы и даже хотел затопить очаг, но Кучак не впустил его в комнату.

Так с тех пор и повелось: батрак Янь Сяня приносил дрова и воду и ставил к двери, снаружи.

На третий день Кучак пошел к Янь Сяню и принес домой полбарана, муку, рис, бараний жир, плиточного и рассыпного чая различных сортов, казан для варки пищи, большую фарфоровую ложку и многое другое. Больше всего его поразили спички. В чайхане он увидел, как палочкой с темной головкой чиркают по темной стенке коробки — и вспыхивает огонь. Спички Кучак купил ради интереса.

И тут он устроил себе пир. Кучак варил все сам, ел в одиночестве, испуганно поглядывая то на дверь, то на окно, то на дыру в потолке над очагом. И странно: Кучак, больше всего любивший поесть, не испытывал былой радости от насыщения. Ему мешал страх. Он боялся, как бы у него не отняли пищу и не помешали ему съесть все. Поэтому он ел недоваренное, спешил, обжигался и, только насытившись, облегченно вздохнул, но вздохнуть глубоко не мог, так как ему мешала боль незаживавших ран.

Обрекая себя на самозаточение, Кучак надеялся обрести спокойствие. Дни проходили за днями. Снег все так же посыпал землю, но спокойствие не приходило. В шорохе мышей Кучак слышал шаги грабителей, в завывании вьюги — голоса своих предполагаемых убийц. Он целыми ночами лежал без сна, сжимая в правой руке почти полуметровый нож, купленный у Янь Сяня, и жадно прислушивался к звукам.