Александр Македонский. Пески Амона - Манфреди Валерио Массимо (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Лишь иногда он принуждал себя проглотить немного горячего бульона, но не всегда удавалось удержать его внутри. Врач давал ему болеутоляющие лекарства и заставлял как можно больше пить, чтобы восстановить жидкость, теряемую при постоянном обильном потоотделении, но даже опытному медику так и не удалось найти средства, которое действительно помогло бы от болезни.
Нездоровье Мемнона повергло всех в глубокое замешательство. Многие заметили холодность, проявляемую к нему новым заместителем командующего, персом по имени Тигран, который до того командовал флотом в Красном море. Это был честолюбивый интриган, и при дворе он не скрывал своего недовольства решением царя Дария доверить верховное командование наемнику-яуну.
Этот человек и занял пост Мемнона, когда стало ясно, что грек не в состоянии выполнять свои обязанности. Первым приказом Тиграна было поднять якоря и идти на юг, сняв блокаду с Проливов.
К тому времени Мемнон попросил немедленно высадить его на берег. Тигран не возражал. Мемнон также попросил оставить с ним четверых наемников, самых преданных ему солдат, чтобы помочь ему в путешествии, которое он намеревался предпринять. Новый командующий посмотрел на него с определенной жалостью, убежденный в том, что больной в таком состоянии далеко не уедет, однако пожелал ему по-персидски всего наилучшего и распрощался.
И вот глубокой ночью от борта флагманского корабля отошла шлюпка с пятью людьми и, направляемая мощными ударами весел, двинулась к пустынной бухте на восточном берегу Геллеспонта. В ту же ночь эти пятеро пустились в путь по суше, так как Мемнон хотел, чтобы его отвезли к жене и сыновьям.
— Хочу увидеть их перед смертью, — сказал он, едва коснувшись берега.
— Ты не умрешь, командир, — ответил один из его наемников. — Худшее позади. Но только прикажи, и мы доставим тебя, куда хочешь, хоть на край света, хоть в подземное царство. Если нужно, понесем тебя на плечах.
С усталой улыбкой на губах Мемнон кивнул. Мысль о том, что скоро он увидит свою семью, вызвала в нем таинственную энергию, и неизвестно откуда взялись новые силы. Поскольку больной был явно не в состоянии ехать верхом, один из солдат пошел искать какое-нибудь транспортное средство. Он вернулся с повозкой, запряженной парой мулов, и с четырьмя лошадьми, приобретенными в крестьянском хозяйстве.
Наемники, посоветовавшись, решили, что один из них отправится вперед искать Царскую дорогу и оттуда пошлет весть Барсине, чтобы та выехала навстречу, поскольку у командующего не оставалось надежды добраться живым до Суз, находящихся почти в месяце пути.
На какое-то время болезнь как будто отступила, и Мемнон начал понемногу есть, но к вечеру лихорадка снова воспламенила его виски и воспалила ум. Он впал в бред, и с его губ срывались крики. Словно вся его жизнь, проведенная в боях, отзывалась сейчас криками страшной боли — боли, причиненной другим и перенесенной им самим. Это были стоны и жалобы об утраченных надеждах и рассеявшихся мечтах.
Глава маленького отряда, тегеец, всегда сражавшийся бок о бок с Мемноном, смотрел на него с тревогой и состраданием и, время от времени проводя влажной тряпкой по его лбу, ворчал:
— Ничего, командир, ничего. Какая-то дурацкая лихорадка не может одолеть Мемнона Родосского, не может…
Казалось, что он старается убедить в этом самого себя.
Посланный вперед солдат добрался до Царской дороги у моста через реку Галис, о котором говорили, что его построил лидийский царь Крез. Там стало ясно, что в Сузы ехать незачем: царь Дарий, наконец, решил преподать урок этому маленькому дерзкому яуну, посмевшему вторгнуться в его западные провинции, и выступил во главе полумиллионного войска с сотнями боевых колесниц и десятками тысяч конницы. Его сопровождал весь двор — наверняка вместе с Барсиной. Так что призыв Мемнона полетел со светом костров, отраженным бронзовыми зеркалами, от горы к горе, пока не попал к Великому Царю, в его украшенный пурпуром и золотом шатер. И Великий Царь велел позвать Барсину.
— Твой супруг тяжело болен, — объявил он ей, — и зовет тебя. Он едет по нашей Царской дороге в надежде, что успеет увидеть тебя в последний раз. Мы не знаем, хватит ли тебя времени, чтобы добраться к нему до его кончины, но, если хочешь выехать ему навстречу, мы дадим тебе в сопровождение десять Бессмертных из нашей стражи.
У Барсины сердце замерло в груди, но она не моргнула глазом и не пролила ни слезинки.
— Великий Царь, благодарю тебя за сообщение и разрешение уехать. Я сейчас же отправляюсь навстречу моему мужу и не успокоюсь, не сомкну глаз и не остановлюсь для отдыха, пока не доберусь до него и снова не обниму его.
Она вернулась в свой шатер, оделась, как амазонка, в войлочный камзол и кожаные штаны, взяла лучшего коня, какого смогла найти, и пустилась галопом, так что охрана едва поспевала за ней.
Барсина скакала несколько дней и останавливалась на отдых лишь ненадолго, пока ей меняли коня или когда уже валилась от усталости. И, наконец, однажды вечером, на закате, она увидела вдалеке маленькую колонну, двигавшуюся неровным шагом по полузаброшенной дороге: крытая повозка, запряженная двумя мулами, и сопровождающие ее четверо вооруженных верховых.
Пришпорив коня, Барсина помчалась вперед, пока не оказалась рядом с повозкой. Соскочив на землю, она заглянула внутрь. Там, лежа на овчине, умирал командующий Мемнон. У него отросла борода и потрескались губы, волосы слиплись и спутались. Человек, еще недавно бывший самым могущественным в мире после Великого Царя, превратился в тень.
Но он был еще жив.
Барсина обняла его и нежно поцеловала в губы и в глаза, не будучи уверена, узнает ли он ее. Вдалеке, на холме, виднелся каменный дом, и Барсина отправила свою стражу попроситься туда на несколько дней — или на несколько часов, поскольку не знала, как долго задержится на земле Мемнон.
— Мне нужна постель для мужа, я хочу обмыть его и переодеть, чтобы он умер, как человек, а не как зверь, — сказала она.
Старший стражник повиновался, и вскоре Мемнона внесли в дом, где его с почестями встретил хозяин-перс. Нагрели ванну, и Барсина раздела мужа, обмыла и одела в чистые одежды. Слуги подстригли ему волосы, а она надушила их и помазала лоб освежающей мазью, а потом, когда Мемнона положили в постель, села рядом и взяла его за руку.
Было уже поздно, и хозяин дома пришел спросить, не желает ли прекрасная госпожа спуститься поужинать со своими сопровождающими, но Барсина вежливо отказалась:
— Я скакала день и ночь, чтобы добраться до него, и не хочу потерять ни одного мгновения, пока он жив.
Хозяин удалился, затворив за собой дверь, а Барсина опять села у постели мужа. Она ласкала его и то и дело смачивала ему губы. Вскоре после полуночи истомленная усталостью и горем женщина задремала в кресле, погрузившись в забытье между сном и бодрствованием.
Вдруг ей послышался голос мужа, и она подумала, что это сон, но голос настойчиво повторял ее имя:
— Бар… си… на…
Барсина вздрогнула и протерла глаза: Мемнон очнулся и смотрел на нее сквозь лихорадку своими большими голубыми глазами.
— Любовь моя, — прошептала она, протянув руку, чтобы погладить его лицо.
Мемнон, не отрываясь, глядел на нее с бредовой настойчивостью, словно хотел что-то сказать.
— Чего ты хочешь? Скажи, прошу тебя.
Его губы раскрылись. Казалось, остатки жизни пробежали по его членам, и лицо почти обрело снова былую мужественную красоту. Барсина приблизила ухо к его рту, чтобы не пропустить ни единого слова.
— Я хочу…
— Чего ты хочешь, любовь моя? Что угодно… Что угодно, мой любимый.
— Я хочу… видеть тебя.
Барсина вспомнила последнюю ночь, проведенную с ним вместе, и поняла. Решительным движением она встала с табурета, отошла назад, чтобы ее как можно лучше освещала висевшая на потолке лампа, и начала раздеваться. Она сняла камзол, распустила тесемки скифских кожаных штанов и встала перед ним, голая и гордая.
