Любимый ястреб дома Аббаса - Чэнь Мастер (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
– Раз уж вы теперь так много знаете, то почему не сказать: он командует всеми нашими войсками в Куфе, куда перебралось семейство Аббаса. Как я уже говорил вам, это не так много войска, но в этой Куфе, где вообще уже несколько месяцев как непонятно, чья власть, это человек заметный…
Командует всеми войсками… А чем тогда командует семья Аббаса? А что тогда мешает этому командующему мятежной армией Куфы договориться с повелителем мятежной армии Мерва, без всяких там Ибрахимов и прочих?
– Бармак, подождите, ради всех богов и пророков. Это Абу Салама сам сказал вам, что вас ждет Абу Муслим? Вот прямо сейчас – сидит и ждет? Да? Тогда у меня еще вопрос: а мог ли Абу Салама знать, что этот ваш Ибрахим окажется не в Куфе, а в деревне Хумайма, где его легко было бы взять? Предположим, вы этого не знали, но знал Абу Салама, рассказал Абу Муслиму. А тому так легко было послать отсюда курьера прямо в Харран, ко двору халифа. Несколько дней пути на полном скаку… Курьеру бы не поверили, но служащим барида всего-то требовалось поехать в Хумайму и проверить…
Бармак смотрел на меня с застывшим любопытством и молчал. Потом его позвал Мансур, спускавшийся вместе с мальчиком с верблюда и двигавшийся куда-то в тень. Бармак оглянулся на меня с очень серьезным лицом, подвигал сияющей белизной бородой, тут его снова отвлекли.
Я остался стоять у подножия своей шедшей наверх лестницы.
Нет, мне пока что ничего не угрожало. Мне уже столько раз были сделаны эти тонкие и не очень тонкие намеки насчет того, что приходят решающие дни, и вот когда они придут – не промахнись, не подведи… Уж как-нибудь можно было понять: все, что от меня требуется, – это ничего не делать. Не меня сейчас будут убивать. Не я – следующий после Ибрахима.
Я судорожно оглянулся: казначей дома Аббаса, усаживающийся в тени, мальчик, его охранники, Бармак, группа женщин, нищий, толпа.
Абу Салама исчез.
Никто вместо него не появлялся.
Потому что появляться было незачем. Надо было оставить свою жертву на площади и уйти, а то и уехать к войскам, делая вид, что все дальнейшее-полная неожиданность.
Я был один, на меня никто не обращал внимания.
А в нескольких десятках шагов от меня обреченный на убой Мансур, чье имя означало – «победитель», черной долговязой тенью одиноко сидел под деревом.
«А мы построим город. Мы построим лучший город на земле», – прозвучало в моей голове.
ГЛАВА 16
Полет ястреба
Бег начинается с падения – а потом ты выставляешь вперед ногу, и она не дает тебе упасть.
Будто споткнувшись, я начал падать в сторону Мансура, а ноги, одна за другой, сами поддерживали меня в этом нескончаемом падении.
Я бежал, минуя линию охраны, а в голове билась мысль: все не так, я совершаю какую-то страшную ошибку.
Убийцы уже все на местах, они готовы и ждут, бились в моей голове слова Юкука.
Но тогда где же они? Они ведь должны сейчас уже быть рядом со своей жертвой, на расстоянии удара кинжалом!
Я бежал и смотрел на Мансура под его деревом, в изумлении поднимавшего на меня черные глаза; он один, абсолютно один под своим деревом, много шагов между ним и ближайшими людьми на площади: где же его убийцы? Я совершил ошибку!
Два охранника! Два охранника, никогда, на моей памяти, не отходивших ни на шаг…
От его сына, смуглого мальчишки, воспитанника царственного Бармака.
Юкук бежал ко мне с мечом. Я показывал ему рукой на двух охранников, один из которых стоял под песчаного цвета стеной, а второй уже был на полпути от этой стены к другому дереву, под которым смуглый мальчик только-только начал поворачиваться в сторону, где происходило что-то совершенно ему непонятное, откуда приближались какие-то люди.
Мальчик, кажется, даже собрался сделать шаг в сторону охранника – в конце концов, он знал, что к этому человеку нужно бросаться за защитой, когда возникают неприятности, для того он и существует.
А охранник бежал, сильно наклонившись вперед, с бессмысленным лицом, и правая рука его уже выскальзывала из складок одежды.
Между ним и мальчиком не было никого и ничего, единственным человеком, кто стоял относительно близко к обоим, был я. Вот только руки мои были пусты, и даже бегом я не успел бы добежать как до того, так и до другого.
И тогда я сделал то, что мне оставалось.
Я полетел.
Три широких прыжка – и рывок по воздуху, головой вперед, с прицелом на ту точку желто-рыжеватой земли, в которой через крошечную долю мгновения должен был оказаться убийца.
Не знаю, как выглядел этот мой полет, длиной всего-то пять-шесть шагов моими не очень длинными ногами. Думаю, что со стороны это было похоже на то, как если бы мешок, брошенный караванщиком со спины верблюда, описал в воздухе кривую траекторию и не очень изящно, с глухим звуком шлепнулся бы на землю.
Но сегодня этот короткий полет кажется мне одной из самых прекрасных страниц книги моей жизни.
Я летел – и видел недоуменное выражение на смуглой физиономии мальчика и горестные глаза замершего с поднятыми руками Мансура, – а еще черный круг его широко открывшегося в безмолвном крике рта. Я летел, как ястреб на жертву, и в бесконечном этом полете думал о том, что каждый ребенок приходит в мир для того, чтобы увидеть бирюзу дневного неба и россыпь звезд в ночи, чтобы прожить все свои дни без остатка, чтобы сказать потом с гордостью: я был здесь, моя жизнь изменила мир хоть на крупицу, произнесите мое имя и вспомните обо мне. И я знал, что кем бы ни стал этот мальчишка с любопытными глазами, что бы он ни принес в мир, свет или горе, – нельзя, нельзя, нельзя убивать детей.
Я больно приземлился на подвернутую руку и плечо, и солнечный свет надо мной на мгновение затмила черная, как летучая мышь, тень, потому что убийца в развевающихся одеждах перелетел через меня и ударился головой о землю. Мы оба подняли тучу золотисто-шафранной пыли.
Я уже вставал на ноги; пытался подняться, тряся головой, и убийца – не просто подняться, но и дотянуться до лежащего у самых его пальцев кинжала с так хорошо знакомой мне деревянной рукояткой. А Мансур уже прижимал сына к груди, рискуя задушить его своими несуразно длинными руками, а Юкук мгновенным движением меча валил на землю второго убийцу у стены, поворачиваясь одновременно к первому и крича зачем-то: «живьем, взять живьем!».
«У– у-у», отрешенно сказал воздух у меня над головой. В затылке убийцы появилось оперение серой стрелы, похожее на шпильку в его белой головной повязке.
– Бегом, бегом отсюда, – прохрипел я Мансуру, и он потащил мальчика, сжимая его в объятиях, через начавшую собираться толпу.
Я сказал толпе мысленное «спасибо» – теперь можно было меньше опасаться стрел носатого мастера, вроде той, что только что свалила убийцу, прилетев откуда-то слева, с галереи дома, похожего на мой.
– Всем чакирам на коней! – крикнул я Юкуку. Мансур, услышав этот возглас, повернул ко мне темно-серое лицо и молча кивнул. Его пытался догнать спотыкавшийся и пыливший белыми одеждами Бармак. Мы неслись через визжащую толпу к выходу с площади между двумя угрюмыми башнями.
И тут сзади, за спинами стражи Абу Муслима, зазвучал перестук копыт и храп. Стража отбегала в стороны, давая дорогу десятку всадников в черном, с мечами и без. Толпа тоже раздавалась в стороны.
Нанивандак и Муслим раздвигали эту толпу с другой стороны, от ворот, – они вели в поводу моих коней; вот Мансур с мальчиком уже взбираются на первого из них.
Седой Бармак не успевал.
И тут я с восторгом увидел сцену, которая длилась не более двух мгновений, но от этого была не менее замечательной: царь, ворующий коня.
Тяжело дышащий Бармак потянул за уздечку отдыхавшей под стеной серой клячи. Уважаемого вида мужчины с пылающими красным огнем бородами завопили на него, а один начал суетливо дергать за рукоятку кинжала.
Рука Бармака в широченном белом рукаве сделала плавный жест слева направо. В воздухе мелькнули золотые искры, и несколько монет неслышно упали на землю между ним и хозяевами клячи, которые замерли, будто боясь переступить через упавшие к их ногам динары.
