Любимый ястреб дома Аббаса - Чэнь Мастер (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
– Ибрахима арестовали, – поджав губы, сообщил мне Бармак.
Я уставился на него в недоумении. Ибрахим? Кто такой Ибрахим?
– Тот самый человек, имени которого я вам не сказал три недели назад, – быстро пояснил Бармак. – Брат Мансура. Это его мы хотели провозгласить истинным халифом. Глава дома Аббаса. Бывший глава, потому что барид халифа Марвана его уже не выпустит. Вот так вот, Маниах. Мы с вами как раз вчера говорили, что было очень тихо. Теперь – началось.
– Где арестовали? – все еще ничего не понимая, выговорил я.
– Какая разница, мой дорогой? Хотя вопрос хороший. Арестовали в той же деревне Хумайма, где, как вы знаете, все начиналось. Начиналось с Мухаммеда из дома Аббаса – отца трех братьев: Ибрахима, Абу-ль-Аббаса и Абу Джафара по кличке Мансур. А мы ведь только перед отъездом сюда успокоились, закончив переселение всего семейства в Куфу – накануне решающих дней. Ибрахим в деревню, как я понял, попросту вернулся на день-другой по какому-то делу. А его уже ждали люди из этой знаменитой почтовой службы, барида. Которую мы уже успели списать как ни на что не годную. Они ведь в Хумайме так ни разу и не были, сколько лет семья Аббаса так и действовала оттуда! Оказывается, зря мы к ним так несерьезно отнеслись. Зря.
– Кто знал, что хотя семья поехала в Куфу, этот Ибрахим задержался в Хумайме? – быстро задал вопрос я.
Бармак посмотрел на меня, наклонив голову.
– Опять же хороший вопрос задаете. Так вот, даже Мансур об этом не знал. И я не знал.
– Мне надо подумать, – слабым голосом сказал я. Бармак сокрушенно покивал и развел руками.
И я опять поехал обратно, в крепость, – ждать неизвестно чего. Потому что больше деваться было некуда и делать больше нечего.
Устроился на своем насесте, с которого видна вся площадь. Все было как всегда: кружок из более десятка тех же женщин с закрытыми лицами – они в данный момент кормили какого-то пожилого нищего; дальше – прочая толпа; застывшая на жаре охрана в броне, преграждающая этой толпе путь с общей площади в нашу, глубинную ее часть; вяло – по причине той же жары – передвигающаяся публика здесь, на нашей территории, откуда управлялся мятежный Хорасан с Балхом и Нишапуром. Ничего особенного. Площадь как площадь.
Итак, пришла в голову мысль, мы нашли сад, который скрывается – если он там действительно скрывается, – в бывшем халифском дворце. Дворце, которым распоряжается даже не Хашим, а не иначе как сам «мервский барс».
«Два дружка», как сказал про них Юкук.
А если все происходящее – не заговор Хашима против дома Аббаса и Абу Муслима? А заговор, в котором отсутствующий в данный момент полководец, дружок Хашима, с большим удовольствием участвует? Что тогда?
А тогда… становится ясным многое из того, что раньше было совершенно не ясным. Например, моя – и брата – истинная роль во всей этой истории.
Мне уже не нужно было дожидаться письма Аспанака, в котором должен был содержаться ответ: кого именно финансировал еще наш дед, а потом уже отец и, сегодня, брат.
Сказано ведь было тем же братом, что они давали деньги дому Аббаса. То есть, в общем, Мансуру. А вовсе не Абу Муслиму.
И если предположить – только предположить, – что Абу Муслиму захотелось чуть меньше зависеть от семейства, в чьих жилах течет кровь пророка и чей казначей имеет неприятную кличку «человек-копеечка»… То понятно, что среди прочего Абу Муслиму надо было перерезать денежную нить, которая вела от нашего торгового дома, через Мерв, на Запад. К дому Аббаса. И сделать все это так, чтобы поначалу его нельзя было ни в чем обвинить и даже заподозрить.
Тогда должно было произойти все то… все то, что на самом деле и произошло. Два кинжала – для брата и меня, полный разгром шпионской сети дома Маниахов в Мерве и даже в Бухаре. Хашим с его сожженным лицом, устраивающий в порядке наказания налет на винный дом Адижера, своего недобровольного агента, как только там появляется человек по имени Маниах, а Адижер не посылает вовремя сообщения об этом…
А память уже услужливо подсказывала: я же ни разу не видел никакой особой охраны у Абу Муслима, хотя тот и знал, что под носом у него орудуют убийцы. Просто убивали они его врагов, и больше никого. Да, он убивал десятками тысяч своих – но могли же быть и у него такие друзья, которых он боялся убрать открыто, возмутив этим прочих своих соратников, типа Зияда?
И тогда объясняется еще одна загадка: «Скажите, Маниах, вы что – вообще ничего не боитесь? И почему?»
Как же он изумился, увидев меня перед собой в тот раз, когда я пришел проситься пожить в крепости, прямо у него под носом: «Глава дома Маниахов здесь? Глава дома Маниахов пришел ко мне… в черной одежде?» Как же все просто: он-то подумал, что я попросту решил сыграть по принципу «все или ничего», ставя свою жизнь залогом нашего союза. И до сих пор, видимо, считал меня поэтому безумно смелым человеком, достойным уважения, да что там – восхищения. И уже только потом, вдобавок, человеком, который может «бросить Самарканд к его ногам».
Да вот же и жирный проповедник сказал мне: «Хорошо, что ты с нами».
То есть это не страшно, что я так много знаю про «преступивших смерть». Меня пока потерпят – если уж я «с ними». Хотя на всякий случай Омару и Михраману пустили по стреле в голову. Потому что слишком много знать мне пока не полагалось.
Я мучительно закрутил головой: только бы ничто сейчас не отвлекло! Еще, еще немножко подумать! Так но какой смысл Абу Муслиму отрывать наш дом от дома Аббаса, мечтать о союзе с нами, если цель мервского бунта в том, чтобы халифа из дома Омейядов сменил человек, в чьих жилах течет кровь пророка?
Как мешает эта проклятая жара!
Но вдруг мне стало холодно. «Потому что наступают решающие дни, – зазвучал в моей голове бас все того же гороподобного проповедника. – И тот, кого называют Махди, – он здесь, он уже между нами, а мы-то, глупые, проходим мимо и не замечаем. Но подожди немного. Это всегда так бывает – сидишь во мраке, и вдруг – ослепительный свет!»
И вот этот свет, наконец, для меня засиял.
Потому что зачем Абу Муслиму люди с кровью пророка в жилах, если он сам – Махди, который уже здесь, между нами? Да еще одна завоеванная его стотысячным войском провинция – и он сможет открыть кровь пророка в собственной крови, а то и провозгласить себя богом! С такими проповедниками это недолго.
У меня началась нервная дрожь.
– Юкук, чакирам быть готовыми ко всему, коней оседлать, двоих поставить с ними, чтобы ждали сигнала! Броню надеть, полное вооружение!
Я лихорадочно начал пытаться повязать под куртку толстый пояс с деньгами. А взгляд мой был прикован к кисточке, лежавшей на ковре вместе с прочими письменными принадлежностями: неужели их в очередной раз придется бросить?
Засыпавшая в дрожащем зное площадь ожила. Мои самаркандцы – уже девять, к ним только что присоединились последние, Муслим и Девгон, – с удивительной сноровкой надевали тяжелые кольчуги, а двое из них бросились, через толпу, к выходу из крепости.
Выходу, через который… въезжал, как в день первой нашей встречи, маленький караван: «человек-копеечка» Мансур, смуглый мальчик, раб с пятнистым лицом, охранники, величественный Бармак в чистых светлых одеждах… Вот они остановились у самой линии охраны, совсем близко от меня, и навстречу им, не теряя достоинства, вышел чернобородый Абу Салама, поговорил о чем-то с Мансуром и снова скрылся.
– Бармак, что происходит? – возбужденно спросил я, бегом спустившись со своего второго этажа.
– Серьезные вещи происходят, мой дружочек, вы же знаете… Сейчас будем разговаривать с Абу Муслимом, принимать те самые решения. А, это, значит, вот как выглядит ваше скромное жилище? Мило. Очень мило.
Я ничего не понимал. Как это – разговаривать с Абу Муслимом, если Зияд, его секретарь, сказал мне, что тот уехал на несколько дней к войскам? Кто же в таком случае вызвал сюда, сегодня и сейчас, людей из дома Аббаса? И зачем вызвал?
– Бармак, ответьте мне быстро: кто вообще такой Абу Салама? Чем он занят у вас в Куфе, или Хумайме, или где он там орудует?
