Темная роза - Хэррод-Иглз Синтия (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Эту перемену совершил некто мастер Томас Кромвель, некогда секретарь кардинала Вулси, перешедший на службу к королю, как говорили – по распоряжению самого кардинала. Это был смуглый, стройный мужчина за сорок, довольно смутного происхождения – его отец был кузнецом – но при Тюдорах на это не обращали большого внимания. Кромвель изучал банковское дело и финансы в Италии и Голландии, юриспруденцию в Лондоне, имел острый, как бритва, ум, способный к нетривиальным ходам, что делало его творческой личностью в не меньшей степени, чем его любимых художников.
Кроме того, это был воспитанный человек, легкий в общении и приятный собеседник, с утонченными манерами, большой меценат, чей дом на Трогмортон-стрит был набит картинами, книгами и предметами искусства, каждый из которых он любил и ценил как подлинный знаток. У него давались лучшие обеды, от приглашения на которые не отказывались самые высокомерные аристократы, презиравшие выскочек, причем Кромвель был в Лондоне единственным, кто мог принять у себя сторонников обеих партий. Он слыл справедливым и добрым, щедро подавал милостыню и способствовал продвижению многих честных людей. Даже его слуги хорошо отзывались о нем, а это уже много значило.
Когда Кромвель стал советником короля, дело о разводе было прикрыто, так как он привлек внимание короля к другой проблеме. В библиотеке Кромвеля имелась написанная два века назад итальянская книга, под названием DefensorPacis, столь революционного содержания, что даже сам Кромвель не решался разрешить ее перевод на английский. В этой книге, в частности, говорилось, что, так как Св. Петр не предводительствовал остальными апостолами, то он не имеет права на главенство, а поскольку нет никаких доказательств того, что апостол Петр посещал когда-либо Рим или хотя бы был епископом, то ни один папа не может претендовать на главенство в католической церкви на основании того, что он является наследником Петра.
Отсюда вытекало, что народ Англии вовсе не является подданным папы, а только короля. Гордые англичане так ненавидели клириков, что король мог не опасаться особого противодействия этой идее. Слишком много денег, которые англичане предпочли бы оставить себе, уходило в виде налогов и выплат римскому престолу. Низших клириков нетрудно было заставить подчиниться эдикту – сопротивления следовало ожидать от епископов и отдельных представителей аристократии, для которых религия была чем-то большим, чем рутинной процедурой.
Как юрист, Кромвель избрал в качестве оружия закон: низших клириков можно подчинить по закону, и отделение страны от власти Рима следовало тоже совершить по решению парламента. Король будет главой церкви в Англии, а тот, кто станет настаивать на преданности папе, будет обвинен в измене и наказан по закону.
Это был простой, мастерский и в высшей степени революционный план, и, пока король с Кромвелем проводили его через парламент и постепенно оказывали давление на непослушных епископов, Анна тихо сидела в своих покоях, спокойная и величавая, оставив упреки и истерики.
– Понимаешь, Нан, – объясняла она Нанетте, – если папа больше не властен над этой страной, то он и не может благословлять на брак или давать развод. Это право только короля и примаса. Так что конец близок, моя дорогая.
– Но мне кажется, что Уорем на стороне королевы Екатерины, неужели он даст согласие на развод? – засомневалась Нанетта.
– Нет, я думаю, этот упрямый старик не сдастся, будучи даже в пасти дьявола, – ответила Анна как-то совершенно беззлобно, – просто он очень стар и очень болен, он долго не проживет. А тогда Генрих назначит архиепископом Кентерберийским моего дорогого Томаса, а он-то одобрит развод. Ох, Нан, – она опустила пяльцы и посмотрела на Нанетту с неожиданной улыбкой, – я так счастлива!
– Я уже заметила, и очень рада. Но... – внезапно запнулась она.
– Что такое? – встревожилась Анна.
– Мне не следовало бы спрашивать тебя об этом, это просто глупое любопытство, я вовсе не вправе задавать тебе такой вопрос.
Анна бросила быстрый взгляд на Мэри и Мэдж, тихо беседовавших на противоположной стороне небольшого итальянского столика с разложенным на нем шелком, который они вышивали.
– Ну спрашивай, – не вытерпела Анна, – разве ты не моя ближайшая подруга? У меня нет от тебя секретов.
– И у меня от тебя, – сказала Нанетта, – тогда, моя дорогая госпожа, ответь мне, счастлива ли ты только потому, что кончается борьба, или же – потому, что выходишь замуж за его светлость?
– Разве это не одно и то же? – подняла брови Анна, а потом слегка потрясла головой, отчего изумруды на ее чепце заискрились. – Нет, нет, теперь я понимаю тебя – ты, конечно, права, я люблю его. И как мне не любить его? Никто, кто провел с ним хоть какое-то время, не мог не поддаться его чарам. Видит Бог, в начале наших отношений у меня не было причин любить его, но... Нан, подумай только, как он был добр ко мне! Как он был нежен со мной, когда я была несчастна, как терпелив, когда я злилась. Я кричала на него, и была несправедлива к нему, а он в ответ только мягко успокаивал и утешал меня, как если бы я была ловчей пустельгой, клюющей его перчатку.
– И к тому же, как он любит тебя, – добавила Нанетта.
Лицо Анны осветилось при мысли об этом.
– Да, он любит меня, Нанетта, и я думаю, что никто не любил меня так, как он. Все эти годы он поддерживал меня, защищал меня, сражался за меня и никогда ничего от меня не требовал. Ты-то знаешь, как часто я была готова отдаться чувствам, моей животной природе, и если бы он не любил меня, то у него не хватило бы сил уберечь мою чистоту.
– Да, я знаю это, – ответила Нанетта.
Во многом истерия Анны проистекала от подавления ее чувств, от той мучительной пытки, которой она подвергалась порой, оставаясь в своих покоях наедине с Генрихом, когда он ласкал и целовал ее так, что она начинала сходить с ума, как мартовская кошка, а потом вдруг отстранялся, не доводя дело до конца. Похоже, его такое половинчатое решение проблемы вполне устраивало, но Анна иногда была просто на грани безумия. Никто лучше Нанетты не понимал ее. Нанетте Анна рассказывала все и не сомневалась, что подруга поймет ее. Ибо разве Нанетта не переживала того же?
– Это дьявол внутри нас, – сказала Анна однажды, когда они обсуждали эту тему. – Мужчины утверждают, что женская природа больше подвержена влиянию дьявола, и иногда я готова это признать. Именно дьявол пробуждает в нас столь дикие страсти.
– Ты права, – согласилась Нанетта, – у меня тоже нет силы, чтобы противостоять им. Ты знаешь, моя дорогая госпожа, как я грешна. Я то и дело молюсь и каюсь...
– И я, – призналась Анна, – я все рассказала мастеру Кранмеру, моему дорогому Томасу. Он дает мне отпущение грехов и возвращает душевный покой, успокаивает меня, говоря, что мои грехи – не смертные, учит меня ненавидеть их, но не себя. И если бы не мой милый повелитель, король, то я давно была бы такой же грешницей, как ты, Нан. Так что не думай, что ты большая грешница, чем я. Почему бы тебе не поменять духовника, не перейти к Кран-меру? Он смог бы успокоить тебя, я уверена.
Нанетта согласилась на эту замену, и оказалось, что мастер Кранмер действительно способен поселить в ней душевный покой, и впервые за эти годы она смогла простить себе прошлое. Новости из Морлэнда приходили все больше печальные, и когда она думала о доме, то ей становилось так жалко, что ее дядя мучается в одиночестве, что только ее клятва Анне удерживала ее при дворе, не позволяя уехать и успокоить его. Она чувствовала, что Пол любит ее почти так же, как король – Анну.
Вот так придворные дамы сидели одним майским утром в своих покоях, когда внезапно возвестили о прибытии короля, и они едва успели вскочить на ноги, как он появился в дверях, почти заполнив собой всю комнату. Нанетта всегда считала, что король какой-то уж слишком огромный. Он, уже мужчина средних лет, начинал толстеть – хотя было, вероятно, кощунством так думать о короле. И все же он оставался самым красивым королем в христианском мире.
