Короли Вероны - Бликст Дэвид (полные книги txt) 📗

– Не знаю, ничего не знаю, – отпирался коротышка.

Решив, что от высокого будет больше толку, толпа принялась за него. Великан вкладывал кривой германский клинок в ножны, и тут полоска кожи между перчаткой и рукавом обнажилась. Стоявший рядом венецианец в ужасе отпрянул.

– Глядите! Это же проклятый негр!

В толпе стали фыркать и даже плеваться от отвращения. Настроение зевак моментально изменилось на прямо противоположное: они стали задаваться вопросом, на чьей стороне была правда – нападавших или спасшихся.

– Надо позвать барджелло! [45] – кричали одни. – Пусть заберет его в тюрьму!

– К черту барджелло! Негр убил венецианца! Повесить его!

– Правильно! Вздернем его, и дело с концом!

– А с этим что делать? – вспомнил кто-то и о коротышке. От удара кулаком в подбородок с того слетел капюшон. Увидев бледное лицо, делающееся с каждой секундой все бледнее, толпа несколько поутихла.

Венецианцы двинулись по набережной, факелами возвещая о задержании двух подозрительных лиц. Кто-то предлагал вымазать негра дегтем. Коротышка откашлялся и пытался протестовать, однако на него не обращали внимания. Спутник его все это время демонстрировал великолепное спокойствие и не думая прятать руки в перчатках. Мускулы великана напряглись, но дыхание было спокойно, словно венецианцы и впрямь имели дело не с человеческим существом. Кровь из раны на ноге стекала ему в башмак.

В очередной раз откашлявшись, коротышка провозгласил:

– Меня зовут Игнаццио да Палермо, а этот человек – мой слуга!

– Человек? Это чудовище, а не человек!

Видя, что «чудовище» стоит неподвижно, венецианец расхрабрился и сдернул с него капюшон и шарф. Едва пальцы его коснулись ткани, как он со сдавленным всхлипом упал на колени и схватился за горло. Толпа напряглась, крепче стиснула кинжалы и дубинки, однако великан и не подумал извлечь свою саблю из ножен.

Впрочем, толпа не смотрела на его руки. Лишь теперь, когда нахал обнажил голову великана, все увидели, что кожа у него не черная, а просто очень смуглая, какая бывает у испанских мавров.

Свет факела упал на шею мавра, и толпа вздохнула, как один человек. По темной коже крест-накрест шли белые и розовые выпуклые шрамы. Их явно наносили долго и методично. Ужаснее же всего казалась одна, самая грубая полоса – она, словно ошейник, охватывала шею мавра. Местами полоса вздувалась буграми, местами почти сгладилась. То был давний шрам от ожога; человек, переживший такое, невольно внушал страх.

Нахальный венецианец поспешил скрыться в толпе; он брызгал слюною и тер глаза, по-видимому призывая к отмщению, но не в силах вымолвить ни одного внятного слова.

Мавр взялся за рукоять сабли и произнес:

– Мы никому не причинили вреда. Позвольте моему хозяину пройти. – Он словно выскребал слова ржавой ложкой из пустого котелка, с таким скрежетом они вырывались из его рта.

Коротышка по имени Игнаццио шагнул к своему слуге.

– Мы с Теодоро хотели только остановиться в Венеции на ночь. Мы направляемся в Виченцу. Мы стали жертвами злобного нападения и требуем немедленной аудиенции с властями города. Женами своими будете командовать, а не нами!

В толпе снова зашумели. Вдруг послышался топот копыт, и венецианцам пришлось расступиться перед двумя дюжинами вооруженных всадников. То были люди дожа, и вел их человек из тех, кого знают в лицо. Франческо Дандоло считался героем в Венеции; возраст его позволял думать, что главные дела у героя еще впереди.

Тот, кто сорвал капюшон с мавра, уже достаточно оклемался, чтобы предстать пред светлые очи Дандоло.

– Синьор посол, этот… это чудовище набросилось на меня! Он… оно…

Дандоло, не взглянув на нахала, склонился в глубоком поклоне перед Игнаццио и мавром.

– Мессэр Игнаццио, мы уже полчаса ждем вас во Дворце дожей. Едва услышав о нападении, я примчался сюда. Надеюсь, вы не ранены?

– Теодоро ранен, – сердито отвечал Игнаццио. – На нас напали, когда мы плыли в гондоле. Не сомневаюсь, что нападение было тщательно спланировано и осуществлено настоящими разбойниками. А потом нас задержали эти болваны!

Дандоло мигом оценил обстановку. Обернувшись к капитану вооруженного отряда и указывая на окровавленную гондолу, он отдал приказ:

– Живых – немедля в тюрьму. Делайте что хотите, но узнайте, кто их нанял.

Затем взгляд посла упал на нахала, все еще потиравшего шею.

– Этого тоже прихватите. Убивать не надо, а вот порка пойдет ему на пользу.

Нахал, выпучив все еще слезящиеся глаза, стал ловить ртом воздух. Дандоло снова обратился к Игнаццио.

– Или, может, он заслуживает более сурового наказания?

– Нет, – мрачно отвечал Игнаццио. – Он оскорбил нас, но его оскорбление – мелочь по сравнению с тем, как нас встретила Венеция.

– Уведите его, – велел Дандоло. Он смотрел теперь на мавра, старательно обматывавшего шею шарфом поверх капюшона. – Мессэр Игнаццио, если вашему спутнику нужен врач…

– Не нужен, благодарю вас, – произнес мавр в ответ на вопросительный взгляд Игнаццио.

– В таком случае, – снова поклонился Дандоло, – позвольте мне лично проводить вас к дожу. Он желает с вами посоветоваться.

Игнаццио вслед за Дандоло шел сквозь толпу, не удостаивая своих оскорбителей ни единым взглядом. Огромный мавр следовал на почтительном расстоянии от хозяина. Сплоченная любопытством толпа расступалась перед ними; некоторым, правда, было досадно. Кто эти двое, раз о них так заботятся и Дандоло, и сам дож?

В конце концов один из венецианцев не выдержал. Он отделился от толпы и, набравшись храбрости, вопросил в удаляющуюся спину Дандоло.

– Синьор посол, кто этот человек? Откуда он?

– Расходитесь, а не то судьба перестанет проявлять к вам благосклонность и вы узнаете всю правду! – бросил Дандоло через плечо.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Верона, 9 февраля 1315 года

До рассвета оставалось несколько часов. Воздух был холоден и звонок, грязца от недавнего снегопада затвердевала под ногами многочисленных прохожих. Шум на улицах стоял такой, что заснуть не представлялось возможным; впрочем, Пьетро и не пытался. Он лежал в постели рядом с братом и думал о наступающем дне.

Впервые он услышал о Вероне не в связи с Кангранде – нет, первое упоминание об этом городе было связано с событием, которого все ждали с таким нетерпением. А именно с Палио. Пьетро вернулся в Верону пять недель назад, в лютый мороз, и обнаружил, что все только и говорят, что о Палио. Пари заключались на самых немыслимых условиях, прогнозы делались самые невероятные. У Марьотто буквально рот не закрывался – каждым вторым его словом было «Палио». И Пьетро, и Антонио заразились его нетерпением.

Вернувшись в Верону, Пьетро попал прямо в объятия друзей. На охоту был не сезон, так что искалеченная нога ничуть не мешала до хрипоты делиться новостями, устраивать потешные дуэли на обмотанных шерстью дубинках и тайком пить. Горожане с благодарностью называли великолепную тройку, содействовавшую Кангранде в спасении Виченцы и теперь гордо разгуливавшую по городу, «наши триумвиры». Антонио даже заплатил некоему стихотворцу, чтобы тот сложил о них песню. Пьетро не мог слушать ее без смеха. Песня не выдерживала никакой критики.

И все это время Мари не умолкая говорил о Палио. Впервые игры провели еще при римлянах в честь великой победы горожан над чудовищем, кость которого до сих пор висела над входом на виа дей Сагари. Игры не зря устраивали в первое воскресенье Великого поста – они должны были отвлечь горожан от мыслей о скоромном и призвать делать пожертвования. Праздник открывался парадом и танцами, продолжался пирами, возлияниями, поросячьими боями, сражениями на кинжалах, травлей медведей, поединками. Не обходилось и без фокусников, прорицателей, жонглеров, канатных плясунов и пожирателей огня.

Но ничто не могло сравниться с Палио, знаменитыми скачками. Первые скачки должны были состояться в полдень – всадникам надлежало проехать по улицам в западной части города. Впрочем, эта гонка, пусть и захватывающая, и безрассудная, являлась лишь прологом к полуночному забегу в восточной части Вероны, через реку Адидже и обратно, по маршруту, выбранному лично Скалигером. И без того сложный и запутанный, маршрут этот при свете звезд становился просто опасным. Многие участники получали тяжкие увечья, некоторые даже гибли. Горожане, не участвующие в забеге, сходились поприветствовать бегунов, которым по условиям состязания не полагалось не только обуви, но и вообще никакой одежды.