Листья коки - Суйковский Богуслав (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Ты поведешь меня к уну Уануко, — решительно произнес Кахид и пытливо поглядел на бегуна. — Тебе знакомы эти места?
— Знакомы, великий господин.
— Хорошо. Охоту я думаю начинать на западном берегу реки Уальяго. Там есть широкое нагорье, не так ли?
— Да, господин.
— А много ли там гуанако и вигоней?
Синчи вспомнил свое детство и рассказы о тайной, сурово караемой охоте на зверей, о том, как украдкой жарили по ночам на кострах свежее мясо, вспомнил, как в детстве вместе со всеми мальчишками мечтал стать охотником, и невольно улыбнулся.
— О да, великий господин, — с живостью отозвался он, — огромные стада.
— А какие еще звери там водятся?
Сначала Синчи говорил неуверенно, не сводя взгляда с Загадочных узелков кипу, который держал в руках главный ловчий. Пока он рассказывал, пальцы инки перебирали разноцветные шнурки, внимательно ощупывая каждый узелок.
— Есть… есть еще олени. Есть лесные серны, но они ниже, в долинах. А над рекой попадаются и тапиры. Выше, в горах, — вигони и гуанако. Но, великий господин, там часто охотится и большая кошка. Мой отец даже видел одну из них: она совершенно черная. Большая и черная.
Ловчий потрогал какие-то узелки и кивнул.
— Правду говоришь.
— Гораздо реже, чем кошка, там появляется большой медведь. О, тогда все вигони, гуанако и люди спешат укрыться кто куда.
— Лжешь! Кипу ничего не говорит о медведе. Он уже много лет не появляется в этих краях.
— Есть медведь, великий господин! — возразил удивленный Синчи. — Я сам несколько раз видел его. Он задрал нашу ламу, а пастухи убежали!
— Кипу лучше знает, — оборвал его ловчий. — Кипу Знает все. Мудрые, очень мудрые люди вязали этот кипу. А теперь показывай дорогу! Кошки, говоришь? Это хорошо. Сын Солнца любит охотиться на больших кошек. Но о медведях не вспоминай, в ваших местах они не водятся.
Вначале они продвигались по главному тракту, и Синчи казалось странным, что он идет, а не бежит. Странным и мучительным. Ему все время приходилось усилием воли сдерживать себя, чтобы не устремиться вперед бегом. Он привык к большому, но недолгому напряжению, и ровный, спокойный солдатский шаг первое время казался ему гораздо изнурительнее, нежели бег.
Неожиданно его обогнал Бирачи, бежавший с каким-то свертком; с противоположной стороны спешили два часки, тащившие на палке привязанную за ноги большую морскую черепаху. «Ага, она, видно, предназначена для стола самого уильяк-уму, верховного жреца. Ему всегда носят черепах», — подумал Синчи. Потом их снова опередил знакомый бегун, который шевелил губами, видимо повторяя про себя трудное донесение.
Синчи покосился на него с завистью. Какая радость мчаться вот так, не переводя дыхания, с важной вестью, которая тебе доверена! Но когда они достигли селения, где жила Иллья, ему подумалось: пожалуй, и к лучшему, что они идут медленно, самым обычным шагом.
Время было раннее, и люди еще не приступали к работе. Сегодня они укрепляли террасы с принадлежащими сыну Солнца участками земли. Трудовой день крестьян начинался и заканчивался по сигналу. При виде воинов все столпились За каменным валом, окружавшим селение, а молодежь даже высыпала на дорогу.
Синчи издали не заметил Илльи, хотя и чувствовал, что она где-то здесь, в толпе, поэтому он подался к самому краю дороги и стал пристально всматриваться в лица. Ему очень хотелось вырваться вперед, обогнать инку, подбежать к группе девушек, но он не посмел этого сделать. Синчи лишь тревожно осматривался по сторонам, замирая при мысли, что Илльи может здесь не оказаться.
Но она стояла чуть поодаль со своими сверстницами и, казалось, не видела идущих. Грубый, с бронзовым отливом плащ из волокна чибы был наброшен на ее плечи. Простое платье девушки было оторочено только голубой каймой, как это и предписывалось крестьянам из племени кечуа.
Иллья не носила даже серег, и Синчи сразу же заметил это, когда она на мгновение повернула голову: коротко остриженные волосы взметнулись от порыва ветра, обнажив маленькое девичье ухо. Синчи невольно вздохнул с облегчением. Серьги были украшением инков, указывали на принадлежность к людям чуждой для него касты, подчас грозным, иногда странным, непонятным, но главное — к чужим. Правда, кураки, потомки родовых царьков, тоже носят серьги, но ведь они гораздо ближе к инкам, чем к простому народу.
Иллья недовольно надула губы, услышав грубую шутку одного из солдат, и чуть отпрянула в сторону («Шея у нее как… как стебель кактуса, что растет на безводных вершинах», — отметил про себя Синчи), готовая отвернуться, когда ее мимолетный взгляд вдруг упал на часки. Удивление, испуг, тревога отразились на ее лице, но во взгляде засветилась искренняя радость. Глаза Илльи на мгновение вспыхнули, но она тотчас же опустила ресницы.
«У нее глаза словно… звезды», — снова подумал Синчи и, пораженный подобным сравнением, невольно устремил взгляд вверх. На голубой глади небес не видно было ни единой тучки. Лишь за далекие отроги Уарочиро зацепилось два-три рваных облачка.
И тогда Синчи крикнул, точно кто-то подсказал ему именно эти слова:
— Через год, на празднике Райми, я выберу себе жену!
Иллья не ответила, даже не подняла глаз, но Синчи заметил, что ее ресницы тревожно дрогнули. А может быть… может быть, они затрепетали от радости?
Какой-то солдат засмеялся, другой хлопнул товарища по плечу, и этим все кончилось. Синчи зашагал вперед, не торопясь, машинально повторяя только что произнесенные слова. Словно запоминал на ходу трудное и длинное послание.
— Через год, на празднике Райми, я выберу себе жену… Через год, на празднике Райми, я выберу себе жену.
Глава четвертая
Солнце скрылось за вершинами гор. Сегодня они не были закрыты тучами и на фоне голубого неба вырисовывались особенно ясно. Какое-то мгновение казалось, что над их темными силуэтами запылал золотой ореол.
Часка, яркая вечерняя и утренняя звезда, высоко почитаемая наряду с Солнцем и Луной, уже сияла на западе.
Громадный зверь приоткрыл глаза. Он продолжал лежать неподвижно, и его чутко настороженные уши не дрогнули. Только ноздри жадно вдохнули наплывающие из долины запахи.
Зверь лежал на уступе скалы, столь же черном, как и он сам. Щели полузакрытых глаз горели зеленым огнем. Могучие мышцы незаметно напряглись.
Его хорошо знали во всей округе. Пастухи называли его «капак-тити» — могучий хищник, украдкой поговаривая о том, что, может, сам Супай вселился в этого ягуара. Ведь и масти он был необычайно редкой, абсолютно черный, и гораздо крупнее других зверей этой породы. К тому же дерзость его превосходила все границы: он нападал на стада прямо на глазах у людей, не обращая внимания ни на их крики, ни на пылающие головни и дротики, летевшие в его сторону. А сильную собаку он умел прикончить одним ударом лапы, словно назойливую муху.
По долинам уже ползли тревожные слухи о том, что черный ягуар врывается в дома, что он похитил ребенка в семье рыбака над Чирой и что девушка, отправившаяся за смолистыми ветками карликовых кипарисов, бесследно исчезла в горах.
Большой зверь был полновластным хозяином обширного нагорья, где люди боялись показаться и откуда уже давно угнали свои стада. У ягуара не было здесь достойных соперников.
В горы случайно забредали оцелоты, или круглоухие кровожадные, словно ласка, маргаи, но, едва заметив громадную черную тень, они тотчас же убирались восвояси. Ягуар, поднимись он на задние лапы, оказался бы на две головы выше рослого мужчины.
Воздух, словно ему передалось спокойствие горных вершин, был абсолютно неподвижен, чист и, казалось, приобрел упругость. Звуки разносились далеко, а запахи утратили свою остроту.
Трава иру-ичу, любимое лакомство гуанако и вигоней, уже полегшая под солнцем, не шелестела; недвижимы были заросли низкого кустарника возле скалы, на которой лежал зверь. Даже въедливый, забивающий все остальные запах карликовых кипарисов, густо покрывавших плоскогорье, казался сегодня менее острым, и его словно прибило к земле. В сгущавшихся сумерках белели цветы огромных столбчатых кактусов.
