Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды - Короткевич Владимир Семенович (книги бесплатно полные версии txt) 📗

— Больше тысячи.

— Будет десять тысяч. Войско Иисуса. Расширяй его, простирай владения свои на всю землю, охоться за ересями и за этими итальянскими бреднями. С людьми можно сделать всё, что хочешь. И нужно привить им всем свои мысли, и делать это скорей, а то вот они уже издали свою Библию и теперь начнут читать сами; а то вот тридцати лет не прошло, как Колумб открыл Индию, а мир уже не спрячешь в хрустальный ларец Козьмы Индикоплова, и нужно, чтобы вся земля, сколько бы её ни было, была в новом, невидимом ларце, ларце нашего духа и нашей веры.

— Сделаем.

— Веру. Повсюду. Вытравить навсегда. Чтоб забыли навсегда. Чтобы во всей мировой империи забыли, что они «цари природы», «мыслители», «те, что сами думают и сами ищут», а помнили и знали только одно: что они рабы Бога, адепты нашего учения, что они не сомневаются ни в чём и думают, как все. И ни на крупицу больше, чем мы.

Иезуит склонил голову. Довольные друг другом, собеседники с облегчением вздохнули.

И тут произошло дивное и небывалое. Кто поверит — тот молодчина, а кто не поверит — тому нечего и читать дальше, и пусть бросит.

Потому что, когда они вздохнули, два небольших существа, словно освобождённые этими вздохами, вылетели у них изо ртов. Были существа эти, как рисунки «души» на некоторых иконах, точь-в-точь похожи на своих хозяев. Кто никогда не видал таких икон, пусть поедет в Киев и там, у входа в лаврские печеры, узрит икону о хождении по мукам души святой... а холера его знает, какой святой, забыл. Её душа похожа на уменьшенную втрое копию своей хозяйки. Вот хозяйка умерла — и душа, в прозрачном хитончике, стоит сбоку, вылезла. Вот душу ведут за ручку по аду. Вот дьяволы жарят кого-то... Вот висят грешники, подвешенные именно за те части тела, которыми грешили при жизни... мздоимцы — за руки, кляузники — за язык... ну и так далее. А вот душу приводят в рай.

Существа, незаметно для всех вылетевшие изо ртов кардинала и доминиканца, в рай войти, если что, пожалуй, не сумели бы. Потому что не были они белыми и прозрачных хитончиков на них не было.

Были они совсем голыми, как Ева в костюме Адама, собою тёмные, с «зубками как чеснок» и «хвостиком как помело», говоря словами бессмертной народной песни про смерть корчмаря Лейбы.

Они вылетели, покружились над головами хозяев и, сцепившись хвостами, весело взлетели вверх.

И сразу же эти двое, говорившие такие мерзко-разумные и страшные вещи, забыли о них, забыли даже те мудрёные слова, которые только что так легко выговаривали их уста. Словно заткнуло им рот.

Ведь это покинули их тела души того дела, какое все они совершали. Осталась его окостенелая оболочка.

Может ли быть, что врождённый болван, какой даже никогда не слыхал... ну, скажем, о Платоне, станет объективно служить поповщине именно потому, что он болван? Может ли самоуверенное быдло, никогда не слышавшее о Ницше, объективно быть ницшеанцем именно благодаря своей дремучей мании величия? Может ли дурень, окончивший два класса церковно-приходской школы и посчитавший, что с него хватит и он всё знает, учить физика, как ему сепарировать плазму, и поэта, как ему пользоваться размером и строфой? Может. И разве таким образом, не зная этого, он не будет служить страшной идее тьмы? Будет. Будут.

Они не знали таких слов, как «идея», «абсолютный дух», «человечность». Но всё своё бытие, все свои идеи они поставили на службу этому абсолютному духу в его борьбе с человечностью.

Тёмные и грязные, даже физически, они не думали, что плавание Колумба и издание Скориной Библии на понятном народу языке есть два удара из серии смертельных ударов, которые наносит их догме новый Человек.

Но инстинктивно они чувствовали, что это им враждебно, что это баламутит, беспокоит, что это освещает безрадостным и смертоносным светом ту уютную и тёмную навозную жижу, в которой они кишели.

И потому они боролись, то бишь объективно действовали так, как будто их тёмные мозги понимали и знали всё.

Могло бы показаться (поскольку эта их деятельность была последовательной), что они всё понимают, что они нестерпимо разумны чёрным своим разумом, что они — опытные воины тьмы. А они были просто людьми своего сословия, обороняющими свою власть и «величие», свой мягкий кусок. Они были просто детьми своего времени, несчастного, больного, гнойного, согнутого, когда человек был почти животным и только кое-где выбивались наверх ростки скрюченной, но упрямой и сильной жизни.

Они были навозом, но нет такого навоза, который не мнил бы, что он — наивысшая субстанция, и не считал бы зарождение в нём зелёных ростков явлением низшего порядка.

И против этой жизни они стояли насмерть, мало понимая, за что сражаются, и зная только, что надо. А надо, зовущее их к ненависти, было догмой, гнусной и давно устаревшей, как все догмы и панацеи [21], идеей всемирной воинствующей Церкви. И страшными, и вредными, и умными они были только в общейсвоей деятельности, вообще, все вместе. И это значило, что они отжили.

Сейчас против них бились единицы. И дело этих Людей было сильнее тупого функционирования той сифонофоры [22].

Вне служения страшной идее они были людьми своего времени, не умнее и не глупее других людей. Грабили, рассуждали о том, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы и что было у Бога сначала, Слово или Дело, боялись козней нечистого, судили мышей.

И потому, показав через дьяволов, что вылетели у них изо ртов, объективный смысл их идеи и деятельности, я теперь стану их изображать такими, какими они были. А если случится им сказать что-либо такое, что выше, чем они сами, на четыре головы, знайте, что это показывает свои рожки бес, снова тайком забравшийся в их души.

Бесы всё ещё висели над головами всадников, ждали.

Лотр ехал и брезгливо смотрел по сторонам.

— Мне кажется, вы вывезли меня охотиться на мышей, — сказал он.

— Почему?

— Глядите! — И кардинал запустил длинные белые пальцы в подплоённые волосы.

На чёрной, как уголь, земле шевелилось живое. Сотни мышей сновали от одного квёлого росточка к другому, подгрызая их.

— Серые! — взвизгнула женщина.

Лотр показал белые зубы:

— Если это тонкий намёк на одеяние нашего попутчика и его орден...

Босяцкий засмеялся:

— Тонко, ваше преосвященство, но это просто мыши. Видите, бегут отовсюду в Гродно. Как последняя Божья кара. Чуют, что там хлеб. Ничего, до каменных складов и амбаров им не добраться... А вообще плохо. С каждым днём всё больше их в город прибывает. Спасу нет. Даже из церковных кружек вылезают мыши.

— Слишком старательно и усердно очищаете эти кружки?

— Нет. Просто у мещан точно так же уже почти нету хлеба.

— Так отсыпьте им щедрой рукой, — невинно предложил Лотр.

— Божий хлеб? А они, лодыри, снова будут бездельничать?

— Ну смотрите. Но тогда вам придётся делать что-нибудь другое. Они придут просить у Церкви чуда и защиты... Смотрите!

И они увидели. Дорога шевелилась и плыла. Как река. Тысячи, сотни тысяч мышей заполнили её всю. Шло в никуда сосредоточенное, упорное в своём тупом и вечном движении вперёд мышиное войско. Кони, выкатывая в смертельном страхе глаза, пятились от него прочь.

— Видите? — спросил Лотр.

— Что ж, придётся в ближайшие дни устроить над ними именем Церкви суд Божий. Пусть потом не говорят, что мы остались безразличны к страданиям народным.

Насколько хватало глаз, плыла вся дорога. Легионы грызунов шли вперёд, на Гродно.

Глава 3

СУД