Пять баксов для доктора Брауна. Книга 6 - Маллоу М. Р. (читать книги полные txt) 📗
— Во Фриско! — вскричал Саммерс. — Вы были во Фриско!
— Да, во Фриско. Я прибыл туда за три дня до Нового Года.
— А я в апреле… — ошеломленно пробормотал Саммерс. — Я же знал, я чувствовал!
— Одетый евреем, — продолжал Фокс, — я прибыл к Келлеру, продемонстрировал несколько фокусов с банкнотами — меня взяли. А вы, где, вы говорите, вы были?
— Фокс! Я был в цирке, в «Орфеум»! Я смотрел Гудини!
— «Орфеум»? Святые небеса, Джейк! Вы смотрели Гудини спустя всего три месяца после того, как я сидел у Эрика в уборной!
— Эрик?
— Эрик Вайсс, мой старый друг. Вы знаете его под именем Гарри Гудини.
— Так, значит, это Гудини переправил вас через Атлантику?
— Милый мой, он только иллюзионист. Он может выбраться из любых оков, убежать из тюремной камеры и спрятать в комнате слона, но продлись любой из его номеров дольше всего на четверть часа — и его ждет скандальное разоблачение. Нет, он тоже был бессилен. Но факт нашего знакомства, кажется, неизвестен пинкертонам. Я старался проводить у него как можно больше времени. За неделю у Келлера я заработал достаточно, чтобы позволить себе наняться в один нищий цирк, и прямо в гриме, под видом спившегося фокусника, отбыл по фальшивым документам в Марсель.
— Почему же вы не остались у Келлера?
— Они нашли меня почти сразу. Бедный неудачливый Спаниель! Я опять ушел у него из-под носа! Ему понадобилось несколько недель, чтобы понять ход моих мыслей! Тем не менее, человек он неглупый. Соображай он быстрее, меня ждал бы провал. Но…
Фокс хотел продолжать, но внезапно хлопнул себя по лбу.
— Ах! Вы, между прочим, заметили? Вы встретили меня, будучи примерно в возрасте мисс Вандерер! Вам было пятнадцать. Мне — тридцать один. Пять баксов для доктора Брауна, Джейк!
Саммерс долго молчал.
— Я должен что-то сделать для Эдны? Но я ничего не сделал. Хуже того, я поступил наоборот!
— Увидим, — наклонил голову Фокс. — Такие вещи всегда непредсказуемы. Ну-с, вот что я хочу вам сказать. Я рад, что вы начинаете понимать простые вещи. Тем не менее, есть еще одна вещь — не менее простая.
Несколько секунд напряженного молчания. Казалось, что от этого молчания сгустился воздух. Наконец, Фокс произнес:
— Вам тридцать три. Вы понимаете, что в самом лучшем случае когда вы еще только подступитесь к миллиону, вам будет пятьдесят?
— Да. Я знаю, о чем вы. У меня нет времени. Ни времени, ни денег — столько, сколько нужно, ни свободы действий.
— Двадцать лет назад, когда мы с вами познакомились, у вас вовсе ничего не было. Вас тогда это не смущало. Вы зубами вырвали свою свободу. Ergo?
— Восемнадцать, — поправил коммерсант. — С тех пор прошло восемнадцать лет. Я понял, Алекс.
— Почему вас вечно нужно учить? Это же очевидно, юноша.
— Юношей было бы легче, — вздохнул Саммерс, — но… еще посмотрим.
Он старался оставаться спокойным, хотя его трясло от волнения: недостающие части головоломки, в которую он то верил, то не верил — это могли быть только они.
Фокс поднял палец, обтянутый фиолетовой перчаткой.
— Доверяйте себе, друг мой. Всегда и во всем доверяйте себе. Страх не должен парализовать мысль того, чей метод — импровизация.
— Старый зануда, — сказал коммерсант и позвал официанта. — Прогуляемся, тетушка? Мне надо подумать.
Глава двадцать восьмая. Febris flava
Подумать толком не получилось: к обеду карета «Скорой помощи» увезла профессора. Найтли метался на носилках. У него началась желтая лихорадка.
Мрачные, полные дурных предчувствий, Саммерс с Фоксом только ночью покинули госпиталь Каср-Эль-Айни и вернулись в отель.
Коммерсант думал, что следует взять себя в руки и заняться бумагами. Профессор написал на его имя доверенность, по которой, в случае неудачного исхода, следовало получить его долю гонорара, чтобы передать вдове. Значит, нужен нотариус. Записи, приготовленные для Маллоу — отправить вечерней почтой. Хотя стоп.
«Стоп, — решил Джейк. — Подожду покамест ясности».
Тут ему стало дурно. Коммерсант успел ворваться в уборную, но, еще не выпрямившись, уже чувствовал, как продирает ноющей болью поясницу, как охватывает все тело мерзостное, невнятное — озноб? жар? головокружение? — от которого всего трясет мелкой дрожью, взрывается череп и дьявольски крутит суставы.
Трясущейся рукой он отодрал кусок пипифакса и вытер лицо. Не нужно было теряться в догадках. С профессором было то же самое.
Febris flava — желтая лихорадка!
С трудом, прогоняя мелькающие темные точки перед глазами, прошел Саммерс к себе в комнату, отшвырнул, не глядя, пиджак и упал на кровать. Он слышал, как шелестит в гостиной газета и скрипит кресло. Шаги становились все ближе — и все звуки, и эти шаги, и вечерний гвалт с улицы, и крики ослов, стали теперь одуряюще громкими. До тошноты.
— Вам придется написать еще одну бумагу, — раздался голос Фокса, в руку коммерсанта вложили перо, а затем перед ним положили бювар с чистым листом бумаги. — Доверенность на имя Паркура. Я так понимаю, что именно Маллоу должен буду послать ваш гонорар?
Саммерс кивнул, и вдруг вспомнил.
— Алекс, там у меня в кармане, — он показал трясущейся рукой в ту сторону, куда бросил пиджак, — записка.
Записка из Музея Естественной Истории предназначалась нью-йоркской таможенной службе и заверяла, что некто Н. А. Найтли выполняет заказ Музея на поставку египетских древностей. Подпись была: «Дж. П. Морган».
Фокс грустно усмехнулся.
— Стало быть, нам все же предстоит встретиться, мистер Морган, — произнес он. — Что же, значит, это неизбежно.
— Вы что-нибудь придумаете, — прошептал Саммерс. — У вас получится. Я знаю.
Спустя час коммерсанта увезли в госпиталь.
Прошло больше, чем несколько дней, но, видимо, меньше недели. Саммерс лежал на больничной койке. Он не мог даже думать. Единственной мыслью был пакет для Маллоу. Фокс обещал отправить письма и кстати привел в палату нотариуса, всячески заверявшего обоих больных, что это не более, чем разумная предосторожность.
Коммерсант провел трясущимися пальцами по обритой голове и повернулся на бок. Обессиленная рука что-то задела, раздался грохот. Открыв глаза, Джейк увидел худое, страшное лицо Найтли. Профессора лишили его гордой растительности. Щеки его ввалились, глаза сделались красными, как у старого кролика. К груди профессор прижимал жестяное ведро.
— Простите, мой мальчик, — пробормотал он. — Я возьму… если вы не возражаете.
Коммерсант опустил веки, выражая согласие, а сам с досадой подумал, что теперь опять придется тащиться через всю палату, чтобы взять ведро, когда у самого начнется рвота. Рвоту следовало сдерживать как можно дольше, потому что, начавшись, она делалась неостановимой, взрывала болью голову и выворачивала душу наизнанку.
Пациенты, среди которых не было ни одного европейца и которые занимали остальные шесть коек, большей частью лежали молча, устремив коричневые лица в потолок. Двоих таких уже вынесли ногами вперед, и на их место сейчас же положили новых. Один из этих, новеньких часто и заунывно молился. Громче всего в палате было ночью: молчаливые днем, спящие стонали и плакали.
— Ваше лекарство, мсье, — сказал по-французски голос медицинской сестры.
Он с облегчением протянул руку и разобрал:
— Теперь вы будете спать, мсье, и вам станет легче.
В углу корчился Найтли в обнимку с ведром. Самого коммерсанта бросало то в жар, то в озноб, он чувствовал, что весь в поту, но колотило так, что скрежетали стиснутые зубы. В голову словно налили расплавленного чугуна. В желудке давно не осталось даже капли воды, но он рвался наружу. Стоило уснуть, как Джейк оказывался в Уинчендоне, в игрушечной лавке. Сначала в ней был дядюшка Фалвиус. Дядюшка Фалвиус сидел за прилавком, пил чай и со страшным треском грыз сахар. Саммерс проснулся, убедился в том, что просто увидел кошмар и задремал. Опять оказался в лавке: превратился в собственного отца, похоронного церемониймейстера. Он попробовал обдумать этот унылый факт, но мысли неслись вскачь, не успевая оформиться в что-нибудь связное, и коммерсант делался последовательно то Фордом, то Клеем, и, наконец, преобразился в философа с «Матильды». Философ был мертв. Он помер, должно быть, давно, был очень несвеж. Саммерс не боялся покойников, но когда увидел в качестве своей эту рожу с просветленной улыбкой, взвыл не своим голосом. Он уже не спал, глаза его были открыты, он чувствовал компресс на своем лбу — мокрый и холодный, слышал, как успокоительно щебечет медицинская сестра, но все-таки продолжал оставаться там, в этой проклятой лавке.
