Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Почему ты спросила про эту мастерскую Каменного Сердца?
– Ага! – воскликнула Нита, поймав этот мяч на лету и радуясь возможности прикрыть болтовней как ширмой обуревавшие ее чувства. – Я так и знала, что ты спросишь! Это страсть как забавно, судя по всему: прямо стоянка дикарей посреди Парижа! Посланцы другого мира! Если бы путешественник привез такое из Китая, никто бы не поверил! Базарный Лувр, да и только! А нравы-то! Эти господа говорят, что ирокезы ничто в сравнении с нашими бродячими актерами, а Каменное Сердце – так тот просто вылитый Бильбоке. О нем чего только не болтают! Что его совсем недавно отыскали в какой-то берлоге в ста футах под землей, и водевильщики хотят представить это на театре. Но это еще что; есть вещи куда занятнее. В душе эти папуасы сущие ангелы, хотя, глядя на них, нипочем не скажешь. Когда-то давно, в жуткий мороз, ночью они подобрали валявшегося прямо на улице юношу, как из романа, прекрасного, как купидон, умирающего от голода и холода… нет, погоди! Скорее от ран! Они его выходили, он поправился; они его усыновили, сделали хозяином, королем; устроили ему маленькие хоромы близ своих трущоб. Теперь это изысканный и благородный молодой человек, который выезжает верхом и принят в свете…
Роза улыбнулась.
– Так, выходит, принцесса Нита Эпстейн пустилась в путь в такую рань ради подобных диковин?
– Значит, ты меня слушала? – насмешливо отозвалась Нита. – Честно говоря, мне показалось, что ты витаешь в облаках и я все это говорю для няни… Ладно! Нет, барышня, вы совсем не угадали. Мы выехали по делам; я разве не говорила, что еду к графу, моему опекуну? Это целая история. Правительство собралось у нас купить особняк де Клар несколько против нашей воли; чтобы опять пустить в оборот мой свободный капитал, опекун присмотрел обширный участок, окружающий мастерскую Каменного Сердца.
– В том квартале, что в ста футах под землей? – прервала ее Роза с некоторой горечью.
– Браво! Да ты и впрямь меня слушаешь! – вскричала принцесса, приживалка же недовольно поджала губы. – Участок приобретет ценность благодаря новой планировке. Планы готовы; мы их получили в мэрии. У нас будут фасады на две улицы и бульвар. Новый особняк де Клар окупит расходы на строительство благодаря доходным домам, которыми будет окружен впоследствии… Я как раз хотела посоветоваться с твоим братом… Хотя у графа, моего опекуна, полно знакомых, которые во всем этом прекрасно разбираются…
– Пойми, Розочка, бедная моя, – запнулась она и тотчас, похоже машинально, перешла на английский, – мне бы очень хотелось порасспросить об этих делах. У меня никого нет! Совсем никого!
Пока Роза де Мальвуа открывала рот для ответа, коляска, въехав в узкую улочку, остановилась. Левая дверца едва не касалась старой стены дворца Клюни; правая же распахнулась, и человек респектабельной наружности просунул свою голову без шляпы, в начинающих седеть светлых волосах.
Человек этот нам уже знаком, и все же мы потратим несколько строк, дабы представить его читателю, ибо протекшие десять лет произвели в нем перемену, можно сказать, почти сказочную. Словом, это был Жулу, не кто иной как наш Жулу, «Дурак» Маргариты Садула; добавим, что ничего, ровным счетом ничего не осталось в нем ни от дикого удальца-повара прекрасной грешницы, ни от студента-второкурсника, ни от безжалостного борца, который выдержал, стоя на мраморном столе, ту бешеную историческую схватку с морским офицером, так прогремевшую среди школьных преданий.
Итак, от прежнего не осталось и следа: это был господин граф дю Бреу де Клар, человек умеренный, покладистый, состоятельный, возвысившийся в глазах общества благодаря высокому титулу своей подопечной и без пяти минут пэр Франции.
Сверх всего он был еще и мужем графини дю Бреу де Клар, а лучше просто де Клар: она, отпрыск знатнейшего рода, существо, наделенное редчайшей красотой и силою характера, извлекши из бездонных архивных недр свое право носить имя де Клар, благодаря этому отвоевала перед судом для своего супруга опекунство над принцессой Эпстейн, невзирая на отчаянное противодействие покойной матери Франсуазы Ассизской, до самой своей кончины не отступившей от намертво засевших в ее голове предрассудков – из коих важнейшим была неистребимая неприязнь к графине.
Граф выглядел старше своих лет, и на вид ему можно было дать никак не меньше сорока пяти. Его некогда атлетическая фигура заметно поблекла; прежде его широкие крутые плечи не вынесли бы черной одежды, которую он носил теперь как прочие. Он несколько ссутулился; облик его выражал страдание и печаль. Но особо заметна была перемена в чертах и в выражении его лица.
Лицо его было широкое, землистое; лишь худоба, вновь вылепив грани этой головы, казавшейся некогда неотесанным наброском, выявила ясные и едва ли даже не благородные черты: увеличившиеся глаза стали умны, обнажившийся лоб принадлежал мыслителю.
Заметив в коляске постороннее лицо, граф было опасливо отпрянул; он был весьма слаб глазами и потому спросил:
– Кто это тут с вами, принцесса?
Вместо ответа Нита фамильярно протянула ему руку, а госпожа Фавье пробурчала полным досады голосом:
— Принцесса уже, слава Богу, не ребенок, и вольна в своих поступках!
– Кто бы вам что ни говорил, и что бы вам ни доводилось слышать, сударыня, – холодно оборвал ее граф, – знайте: вы находитесь в полном распоряжении моей подопечной. Прошу никогда об этом не забывать!
Он сжал своими руками ладонь Ниты. Во взгляде его читалось нежное и доброе почтение. Выходя из коляски, Нита подставила лоб под его поцелуй и чуть слышно назвала имя подруги.
Когда граф поприветствовал Розу с благожелательной галантностью, в ее полуопущенных глазах отразилось удивление. Приживалка поджала толстые губы и изготовилась покинуть коляску.
– Останьтесь, – сказал ей граф дю Бреу. – Вы подождете здесь.
И добавил, подавая руку Розе:
– Добро пожаловать, мадемуазель де Мальвуа; я не из тех, кто осуждает вашего брата.
– Так кто же его осуждает, сударь? – спросила Роза, полным достоинства жестом отнимая у него свою руку.
– Видимо, те, кого обвиняет твой брат, – отозвалась Нита, мечтательно поводя своими большими глазами.
А граф дю Бреу заметил:
– У вашего брата и этих людей, барышня, силы, боюсь, окажутся очень не равны…
Они были у самой двери мастерской Каменного Сердца, под знаменитой вывеской, раскачиваемой порывами ветра. Коляска ждала в конце улицы. Граф снял шляпу и пропустил девушку вперед. Прежде чем войти, он бросил взгляд на пятое окно славного жилища Добряка Жафрэ. Две любопытных головы виднелись в этом окне. Граф, сухо поклонившись, помахал шляпой.
САЛАДЕНА ОТУЧАЮТ ОТ СОСКИ
Едва пробило десять, Вояка Гонрекен испустил отчаянный вопль, на что господин Барюк прокукарекал петухом. Тотчас все капралы отозвались куриным кудахтаньем. Несколько мазил издали тот нежный ровный звук, каким по весне жабы зазывают своих возлюбленных. Известная своими разносторонними дарованиями мадемуазель Вашри воспроизвела пенье вороны в уединенных горах; Патагон, ее дядька, заревел что твой ишак; хозяин ученых обезьян спел «Марсельезу», Симилор затявкал, Эшалот мяукнул, несчастный Саладен издал душераздирающий вопль, а в это время Альбинос, сорвав с головы белоснежный парик, громко с южным акцентом декламировал монолог Терамена о смерти Ипполита. Надо всей мастерской Каменного Сердца царил ее великий глас, вобравший все шумы, созданные природой и цивилизацией, – начиная с визга пилы и кончая кряканьем достославных уток, воспетых Вергилием долины Темпе.
Все это было исполнено в самом стройном порядке, которому позавидовал бы знаменитый полуденный перезвон страсбургских городских часов. Никто не смеялся. От причуд художников, будь то ученики самого Рафаэля или обыкновенные пачкуны школы Каменного Сердца, иной раз пробирает дрожь.
Когда этот ежедневный и обыденный гвалт продлился положенное время, Вояка Гонрекен торжественно провозгласил:
