Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Перед этим шикарным ужином не забыл провести тренировку, хоть от шеста за день ломило спину. Кацумато наставлял регулярно заниматься — сухие поленья в руку толщиной ломал ребром ладони, на ней уже от мизинца до запястья взбухала костяная мозоль.
Улёгшись, расслабился, как йог, и, мысленно отяжелев телом, провалился в цветной сон. Такой отдых быстро восстанавливал силы. Только вот индусы кое-что не учли. Приходилось вертеться возле костра, подкладывать дрова и взглядывать в полумрак, чтобы оберечь себя от опасностей.
Укутанная темью тайга полнилась звуками. Где-то трещал валежник под неведомым зверем, беззвучно выпархивали на свет костра летучие мыши. По прикидкам, до Фомина переката оставался ещё день пути. Егор сунул под руку маузер и вновь закрыл глаза.
К утру заколел от холода, вскочил и побежал вдоль берега, собирая дрова. Наскоро позавтракал и отвязал плот. На тихих плёсах работал шестом. Над рекой колыхался блудный туман, обволакивая Егора до пояса, гася всхлипы воды и шум перекатов. Егор плыл через молочную непроглядь, боясь наскочить на камни.
Облитый выглянувшим солнцем туман клубился розовыми волнами: проступали шеломами сказочных богатырей могучие гольцы, лохмошкурые от леса сопки походили на зверей, склонившихся к водопою.
Опахивали сырым холодом застрявшие в валунах высоченные льдины, сверкающие капелью, мерцающие зеленоватым нутром. Туман постепенно оседал и растворялся.
Верка, прядая ушами, всматривалась в приманчивый берег, перебирала нетерпеливо лапками, занудившись без движения. Не нравилось ей такое путешествие, хотелось побегать в согретом лесу.
Где-то на марях перекликались журавли, а в самом зените ртутно колыхался клин тяжёлых птиц, трубные плачи лебедей опадали вниз, разбивались о мшистые скалы. Эхо металось и перехлёестывалось с шумом реки. Солнце больно полыхнуло в глаза Егору широкой дорожкой по гребешкам волн.
К вечеру Быков затаборился на ночёвье у Фоминых порогов. На берегу увидел недавнюю золу чужого костра и рядом три охапки умятых телами веток стланика. Дикий рёв наплывал снизу. Как ни гнал страх Егор, всё же, щемило в груди, и, взбудораженный предстоящим испытанием, он долго не мог уснуть.
Расползалось учение японца о спокойствии — рядом выплёскивало могильный холод жуткое ущелье. Верка поскуливала. То ли помнила это место или почувствовала тревогу хозяина, даже не обращала внимания на свистящих в березнячке рябчиков. Тоскливо и обречёно вздыхала.
Ночь клокотала грозным предостережением одинокому смельчаку. Рокочущий гул, визг, стон беснующейся воды метался между угрюмых скал, а потом, словно накопив силы в расщелинах, вдруг взрывался страшенным обвальным грохотом, повергая Егора в страх.
Ему мерещились безобразные гады и бесы, прыгающие вокруг. Злые духи якутов — Абаасы крепко стерегли путь в страну золота и снегов.
Утром Егор взошёл на плот, обвязался верёвкой от поплавка и привязал Верку, норовившую удрать на берег. Неожиданно для себя опять стал считать вслух до ста, не решаясь расстаться с твердью. Он заметил, что воды супротив прошлой весны было меньше.
Губы обречёно дошептали: «Девяносто девять! Сто…» Оттолкнулся и, отвязывая Верку, с ужасом увидел, что сверху его догоняет большущая льдина, сорванная откуда-то с камней. Теперь малейшая задержка в порогах опасна тем, что глыба сметёт всё на своём пути.
Несколько раз толкнул шестом, чтобы хоть немного уйти от неё, ухватился за верёвки вьюков и опять полетел в тартарары, обо всём забыв. Следом доплыл громовый хряск льдины и скрежет её о стенки ущелья, но оглядываться не было времени.
Вода кипела в обнажившемся валунье. Плот ударялся о камни, жалобно скрипел, неимоверным напряжением человек направлял его в струю. Паром медленно переваливался через камни, нырял под буруны, вставал на дыбы и падал боком с порогов.
Егора прошила мысль, что не пройти на этот раз, слишком мало воды… Но сзади неумолимо гремела настигающая льдина, и он положился только на везенье. Дух реки перебарывал, хохотал и выл в диком предвкушении жертвы.
Уже два раза плот чуть не опрокинулся, а в одном месте паром зарылся носом под камни, и его подняло стоймя, потом крутануло в воздухе, и Егор понял, что несётся спиной вперёд. Он мгновенно повернулся и опять закричал отчаянным голосом:
— Пра-а-авь! Пра-а-а-авь…
Последние пороги преодолевал уже в полном очумении. Тут плот и не выдержал, лопнули вязки, и брёвна расползлись впереди веером, грозя на первом же валуне заклиниться. Сплавщик неимоверными усилиями развернул его вокруг своей оси и опять ухнул в клокочущую яму.
Отталкивался, крутился и чуял настигающую льдину. Осколки от неё уже неслись вровень и запрыгивали на брёвна, наконец, пролетела последняя каменная гряда. И уже, на тихом месте, злобно ткнулась зелёным лбом в зад парома обессилевшая и обколотая со всех сторон ледяная глыба…
Егор, ещё не веря в спасение, отёр лицо дрожащей рукой, и снова накатила шальная радость победы над смертью. Оттолкнулся от льдины расщеплённым концом шеста и погнал растерзанный плот в тихую заводь у берега.
Над обрывом всё так же чернел крест, а чуть ниже по течению подсыхали выползшие на берег брёвна разбитого вдребезги парома. «Те трое, что ночевали у начала порогов, — сумрачно догадался Егор, — неужто все перетонули?»
Поплавков на воде не отыскал. Угли костра были годовой давности. Ихние с Игнатием. «Неужто я только один прошёл пороги?! Да-а… крепкие замки на якутском золоте. Всё! Боле не пойду через этот перекат. Замётано!»
Вспомнилась такая же клятва Парфёнова, и сразу пришло облегчение. «А ить пойду! чё зря зарекаться».
Егор надел чистую рубаху, широкие шаровары и яловые сапоги из найденного тюка. Всё пришлось впору, словно на заказ было шито. Потом взялся ремонтировать плот. Перекрепил вылезшие скобы, стянул брёвна надёжными скрутками свежих верёвок и, довольный сделанной работой, вернулся к костру.
Незаметно развеселился до песняков.
— затянул песню Парфёнова, вспомнил некстати Марфу, и больно кольнула мысль, что его не венчанная жена с лихим батяней могут спровадить мать на тот свет за здорово живёшь.
«Ну, погодите, вот вернусь отселя… я вам вертеп расстрою». Так и уснул у жаркого костра среди разворошенного снаряжения.
Сквозь сон слыхал, как Верка ночью лаяла на реку злобно и ожесточенно, но быстро угомонилась.
Егор поднялся засветло, подошел к обрыву и не поверил глазам: плота на привязи не было. На песке увидел чужие следы. Шест, только выструганный вечером, тоже пропал. Хорошо, хоть не успел погрузить подсохшие вьюки.
Они, по всей видимости, и спасли его от смерти. Воры подходили к ночевью сажен за двадцать, но приняли, наверное, длинные тюки за спящих людей. Напасть не решились. Да и собака отпугнула. Егор лихорадочно метался по берегу, хотя и сознавал, что рыскает понапрасну.
Охватила злоба на тех, кто воспользовался темью для чёрного дела. Потом успокоился: «Слава Богу, что живым остался».
Собрал брёвна разбитых плотов, сплавил их на мелкое место и стал вязать новый паром. Настил сделал из лиственниц, закрепил сверху тюки с поклажей и выбрал в лесу жердину для шеста.
В голове билась мысль: «Ну, погодите! Догоню я вас… убивать не стану, а бока крепко намну». Плыл ночью, наугад выбирая путь в перекатах, и чуть не поплатился за это.
Плот крепко засел на камнях посредине реки, и пришлось до рассвета изнывать от холода на воде. Едва развиднелось, сполз в ледяную воду голяком.
Упёрся снизу в бревна спиной и, раскачивая плот, кое-как сдвинул его с камней. Еле успел забраться на рванувший по течению паром. К берегу приставать не стал. Гнал и гнал шестом своё не очень надёжное судно. Надеялся пристигнуть врагов, но они, видно, оторвались далеко.
Пока стаскивал дрова для костра, готовился к отдыху после бессонной ночи и суматошного дня, Верка откуда-то пригнала сокжоя на косу. Олень стремглав летел к перекату, не видя человека со вскинутым маузером…
