Башня преступления - Феваль Поль Анри (онлайн книга без TXT) 📗

Вокруг нас собралась толпа. Всем хотелось своими глазами увидеть, как боксер сделает из меня отбивную. Не тут-то было! Сперва я заехал ему левой ногой в правый глаз, потом – правым каблуком в левый, и дело в шляпе!

Во Франции меня бы сразу засадили за решетку. Но в этом смысле англичане, безусловно, превосходят нас. Меня чествовали как победителя и вручили мне двадцать пять гиней, то есть шестьсот двадцать пять франков за то, что я выбил глаз чернокожему боксеру, приехавшему выступать в Лондон. Это глубоко оскорбило меня. Да, я хотел занять определенное положение, но вовсе не собирался развлекать публику, колошматя противника.

Поэтому я нанялся к торговцам хлопком. Заснув с зажженной трубкой в руках, я устроил на складе пожар.

Вечно мне не везет.

К счастью, товар был застрахован – и страховая компания страшно захотела меня повесить. Я не мог этого допустить и сбежал. В пути мне случилось познакомиться с английской барышней, выпивавшей за обедом на сто су мадеры. Такие терпеть не могут бород у нашего брата. Все было хорошо, но затем она прогнала меня за то, что я произнес слово «штаны» и не извинился. Тогда я подался во французскую театральную труппу, в Манчестер.

Я выносил на сцену письма в стихах.

Актер, получавший тысячу франков за вечер, обозвал меня дураком, и я одним ударом сбил его с ног прямо на сцене, когда он в роли Ипполита объяснялся в любви Арикии [7]. Это им не понравилось. Меня засадили в каталажку. Так мне и не удалось нормально устроиться.

В тюрьме меня спросили, не желаю ли я отправиться в Индию, к баядерам. С удовольствием! В дороге я не терялся и старался вести себя, как обычно, но они засадили меня в трюм. Таковы особенности английского флота!

Баядеры – это мрак. Они танцуют в каких-то мешках, а зубы у них черные, как кофе.

В Бенгалии я стал пиратом, ну и времена же были! Но у меня слишком доброе сердце, вид крови расстраивает меня, к тому же это занятие не дает возможности занять достойное положение в обществе, на которое я рассчитывал.

Тогда я нанялся в услужение к лорду, собиравшемуся совершить восхождение на Гималаи. Я бросил его на полпути и присоединился к торговцам опиумом.

Ей-Богу, реши я снова пройти по всем тропинкам, по которым мне довелось пробираться, я бы заблудился.

В Китае тоже не так плохо. Мандарин и его жена подрались из-за меня в предместье Кантона. Там вообще случилось много всякой ерунды.

Дорога от Пекина до Санкт-Петербурга оказалась чудовищно длинной. И ни одной гостиницы по пути. В Москве я торговал папиросами. Там очень холодно и фиакры без колес. Как и везде, я пользовался успехом у женщин. Но мне хотелось добиться положения в обществе, это меня и сгубило.

Германия – хорошая страна, там пиво и тирольские женщины. Но понимаете, месье Бадуа, время шло, и я сказал себе: у тебя лишь один способ занять положение – покрыть себя ратной славой. У тебя на родине каждый солдат носит в ранце маршальский жезл.

Буду краток, а то у меня уже в горле пересохло.

В Алжире я стал пехотинцем. Через две недели оказался среди штрафников, в дисциплинарной роте. Да, месье Бадуа, я смело могу писать на визитной карточке: «Штрафник-ветеран».

Это продолжалось не более трех недель. Я никогда раньше не держал в руках сабли, вот руки и зачесались. Как-то в жаркий день мой командир косо на меня посмотрел. Я сказал, что у него молоко на губах не обсохло. Он кинулся на меня со шпагой, я разоружил его. Потом…

Не беспокойтесь, месье Бадуа, все было тихо-мирно. Я отшвырнул свою саблю, как только он оказался безоружным. Я просто побил его ногами… но немного перестарался, и военный трибунал приговорил меня к смертной казни.

«Готовь себе петлю!» Нет, такое положение меня не устраивало. Я присоединился к бедуинам, к отряду Абдель-Кадера. Они чуть не отрубили мне голову за то, что я выпил воду, предназначенную для верблюда.

– Мерзкие существа эти верблюды, но верные друзья и долго носят в себе запас воды… Вы что, заснули, папаша Бадуа? Эй! Или мой рассказ пришелся вам не по вкусу?

– Малыш, когда ты кончишь заливать, мы поговорим, – спокойно ответил бывший инспектор. – Я знаю цену этим россказням.

Пистолет возмущенно возразил:

– Месье Бадуа, клянусь всем святым, что я опустил три четверти самых романтических своих приключений. Уж вас-то я никогда не стал бы обманывать. Вернувшись в Алжир с караваном, я, представившись торговцем красной нугой, добился разрешения вернуться на родину. Я действительно снял на бульваре лавку и занялся торговлей. Сидел в бурнусе и тюрбане и говорил с акцентом.

Это помогло бы мне достичь цели, хотя коммерция – дело не очень надежное, да и арендовать помещение можно, лишь уплатив вперед за полгода. Но соблазны Парижа быстро сбили меня с пути.

В тот день, когда я впервые увидел афишу Бобино, я пропал. Отказавшись от турецкого наряда, я купил себе костюм, достойный молодого парижанина из народа, и устремился в театр. Ах, месье Бадуа! Меш уехала и многие другие тоже. Но те, что остались, узнали меня. И рассказали обо мне остальным. Мне устроили такую встречу… Подлинный триумф! И я вернулся к артистической жизни: игры, вино, красотки. Так и живу, гоняю котов, которых тут без меня расплодилось великое множество. И с удовольствием рассказываю друзьям о всех своих злоключениях.

Пистолет замолчал и сделал глоток «Жуани». Бадуа спросил:

– Ты закончил?

– Пока что да, месье Бадуа, – благодушно кивнул юноша.

– Поговорим теперь серьезно? – предложил бывший инспектор.

– Если хотите, я согласен. Попросите подать кофе… Правда, в счастливой Аравии я пил кофе получше, чем здесь, Мока-Корселе, – ухмыльнулся Пистолет.

Когда перед ними поставили дымящиеся чашечки, Бадуа запер дверь на ключ. Сев на место, он уперся большими пальцами рук в край стола.

– Малыш, у тебя много способностей и масса недостатков. Надо принимать тебя таким, какой ты есть. Шутки в сторону. Как ты относишься к господину Лабру? – осведомился Бадуа.

– Месье Поль! – воскликнул Пистолет. – Прекрасный молодой человек. Я бы пошел за ним в огонь и в воду, если бы был несгораемым и непотопляемым.

– Вот и славно, – кивнул Бадуа. – Месье Поль похож на тебя, у него свои недостатки, и с ним тоже бывает нелегко.

– Почему? – вскинул брови Клампен.

– Он не говорит всего, что знает, – вздохнул бывший полицейский. – Ты понимаешь: раз я за три года не нашел того, что искал, стало быть, столкнулся с массой трудностей.

– Что же вы ищете, месье Бадуа? – заинтересовался Пистолет.

– Вопрос вроде бы простой, – озабоченно ответил бывший инспектор, – но в двух словах на него не ответишь. Когда мадам Сула предложила мне поступить на службу к месье барону, а это именно она убедила меня уйти из полиции, все казалось простым и ясным. Месье барон, получив наследство, хоть и не стал миллионером, но платить мог хорошо.

– Если речь идет об интересном деле, – заметил Пистолет, – оплата меня не очень волнует.

– Я питаюсь хлебом и мясом, – мягко возразил бывший полицейский. – И мне нужны деньги, чтобы оплачивать счета булочника и мясника.

– А что, месье Поль просит оказывать ему услуги в кредит? – удивился Клампен.

– Никогда, – покачал головой Бадуа. – Не сбивай меня с мысли, малыш. Месье барон платит аккуратно. Но то, о чем я толкую, не так легко объяснить. Помолчи. Я остановился на том, что сперва дело казалось прозрачным, как родниковая вода. Мадам Сула, ты знаешь, как я ее уважаю, посоветовала мне согласиться, и я согласился. С тех пор мадам Сула сильно изменилась.

– А! – воскликнул Пистолет. – Она теперь против месье Поля?

– Ни за, ни против, приятель, – задумчиво проговорил Бадуа. – У мадам Сула какое-то горе, тайна, уж не знаю что. Я уже давно перестал понимать эту женщину.

– Попытаемся разобраться, месье Бадуа, – деловито заявил Пистолет.

– Но и месье барон, как мне кажется, тоже что-то скрывает от меня, – продолжал бывший инспектор.