Собрание сочинений в 10 томах. Том 10 - Хаггард Генри Райдер (библиотека книг .TXT) 📗
— Это произошло случайно, о царица, — ответил я. — Я ничего не знал.
— Я верю тебе, о Холли, — холодно ответила она, — и это твое счастье, что я тебе верю, — так, значит, вся вина на ней?
— Не вижу тут никакой вины, — вмешался Лео. — Она свободная девушка и, по обычаям этой ужасной страны, избрала меня своим мужем; кому это во вред? Во всяком случае, госпожа, — продолжал он, — если она в чем-нибудь провинилась, то и я виноват в том же самом, и если ее надлежит наказать, накажи и меня, но предупреждаю, — продолжал он с нарастающей яростью, — если по вашему приказу кто-нибудь из этих глухонемых негодяев посмеет вновь притронуться к ней, я разорву его на куски. — Его вид не оставлял сомнений в том, что он готов выполнить эту угрозу.
Айша слушала в ледяном молчании, не произнося ни слова. А когда он договорил, обратилась к Устане:
— Можешь ли ты сказать хоть что-нибудь в свое оправдание, женщина? Ты думала, дурочка, что можешь добиться своего вопреки моей воле, но разве может соломинка или перышко сопротивляться могучему ветру? Говори же, я хочу понять. Почему ты посмела меня ослушаться?
И вот тогда я увидел потрясающее проявление отваги и неустрашимости. Несчастная обреченная девушка хорошо знала, чего можно ждать от ее грозной повелительницы, не менее хорошо, по собственному горькому опыту, знала она и как велико ее могущество, и, однако, она не пала духом и в самой глубине своего отчаяния нашла силы бросить ей вызов.
— Я поступила так, о Хийя, — сказала она, выпрямляясь во весь свой рост и сбрасывая с головы леопардовую шкуру, — потому что моя любовь сильнее самой смерти. Я поступила так потому, что жизнь без этого человека, избранного моим сердцем, была бы для меня смертной мукой. Вот почему я рискнула ослушаться тебя, зная, что навлеку на себя твой гнев; и все же я рада, что посмела так поступить, ибо мой Лев обнял меня и сказал, что все еще любит.
Айша приподнялась и снова откинулась на подушки.
— У меня нет никакой колдовской силы, — продолжала Устане своим звонким и звучным голосом, — я не царица, а простая смертная, но женское сердце может опуститься на любую глубину, о царица, а глаза женщины видят даже сквозь твое покрывало. Послушай: я знаю, ты сама любишь этого человека и хочешь убрать меня со своего пути. Да, я умру — умру, погружусь во тьму, уйду неведомо куда. Но я знаю одно. В моей груди пылает яркое пламя, и при его свете я провижу грядущее: оно развивается передо мной, как свиток. Когда я впервые увидела моего господина, — она показала на Лео, — я знала, что его свадебным даром мне будет смерть, я поняла это с первого же мгновения, — но я не переменила своего решения, я готова была заплатить эту цену, — и вот она, смерть! Но и сейчас, стоя на последней ступени жизни, я твердо знаю, что это преступление не принесет тебе ничего хорошего. Он мой, и, хотя твоя красота — словно солнце среди звезд, он все равно останется моим. Никогда не посмотрит он тебе в глаза и не назовет тебя женой. Ты тоже обречена, я вижу…- Она говорила звонко, с вдохновением прорицательницы. — Я вижу…
Ее прервал крик ярости и ужаса. Я повернул голову. Айша вскочила и протянула руку в сторону Устане, которая не могла больше выговорить ни слова. На ее лице вновь появилось то самое полное боли и страха выражение, с каким она когда-то пела свою дикую песню. Ее глаза округлились, ноздри расширились и губы побелели.
Айша не проронила ни единого звука, она только вся напряглась и, дрожа как осиновый лист, впилась взглядом в свою жертву. Устане обхватила голову руками, издала пронзительный вопль, дважды повернулась вокруг себя и с глухим стуком упала навзничь. Мы с Лео кинулись к ней — она была уже мертва, сраженная какой-то таинственной электрической энергией или сверхъестественной силой воли, которой обладала грозная Она.
Лео не сразу осознал, что случилось. Но когда понял, на его лицо было страшно смотреть. С диким проклятьем он распрямился и набросился на Айшу. Но она была уже наготове и опять вытянула руку, он, шатаясь, попятился и упал бы, если бы я не подхватил его. Потом уже он рассказал мне, что его как будто бы остановил сильный толчок в грудь и — что еще хуже — он вдруг обессилел, лишился всякого мужества.
— Прости меня, мой гость, — ласково обратилась к нему Айша, — если я причинила тебе боль, свершив свой справедливый суд.
— Простить тебя, дьяволица! — проревел бедный Лео, ломая руки в ярости и отчаянии, — Простить тебя, убийца! Клянусь Небом, я убью тебя, если смогу.
— Нет-нет, — продолжала она все тем же ласковым голосом, — ты не понимаешь… настало время узнать тебе правду. Ты мой возлюбленный, мой Калликрат, мой Прекрасный, мой Сильный! Две тысячи лет, Калликрат, я ждала тебя, и когда ты наконец возвратился, эта женщина, — она показала на труп, — встала между мной и тобой, поэтому я вынуждена была устранить ее, Калликрат.
— Проклятая ложь! — вскричал Лео. — Я не Калликрат. Я Лео Винси, а Калликрат был моим далеким предком, — так, во всяком случае, я полагаю.
— Значит, ты подтверждаешь: Калликрат был твоим предком. Знай же, что ты возродившийся Калликрат и мой дорогой повелитель.
— Я не Калликрат и, конечно же, не твой повелитель, скорее уж я стану повелителем какой-нибудь демоницы: даже она лучше, чем ты.
— Что ты говоришь, Калликрат, что ты говоришь? Ты не видел меня так долго, что ничего не помнишь обо мне. А ведь я так прекрасна, Калликрат.
— Я ненавижу тебя, убийца, не хочу тебя знать. Не все ли мне равно, прекрасна ты или нет. Повторяю: я ненавижу тебя!
— И все же очень скоро ты будешь ползать у моих колен и клясться в любви, — с милой насмешкой ответила Айша. — Сейчас, пожалуй, самое подходящее время: здесь, перед этой мертвой девушкой, которая тебя любила, мы и проверим, права ли я… Смотри на меня, Калликрат! — Быстрым движением она стряхнула с себя полупрозрачное покрывало, оставшись в своем платье с низким вырезом и перехваченном золотой змеей; ее лучезарная красота и царственная стать были поистине неотразимы; она напоминала Венеру, выходящую из морских волн, или Галатею, вытесанную из мрамора, или же прекрасный дух, покидающий свою темницу. Она шагнула вперед и вперила в Лео свои бездонно глубокие, ярко сияющие глаза, и тотчас же его стиснутые кулаки разжались, лицо перестало подрагивать и успокоилось. Изумление сменилось восхищением, он как будто бы был заворожен, и, хотя он продолжал бороться с собой, ее ужасная красота завладевала им все сильнее и сильнее, одурманивая его и лишая всякой воли к сопротивлению. Все это было мне уже знакомо. Я вдвое старше Лео, но испытал то же самое. Ее любящий страстный взгляд предназначался не для меня, и все же я опять был в ее власти. Увы, это так. Вынужден признаться, что в тот миг мое сердце раздирала яростная, безумная ревность. Я готов был наброситься на него, какой стыд! Эта женщина поколебала, едва не опрокинула мои моральные устои; да и кто мог бы противиться ее сверхчеловеческому обаянию. Однако — сам не знаю как — я сумел овладеть собой и стал ожидать кульминации этой трагедии.
— О, силы небесные! — выдохнул Лео. — Неужели ты женщина?
— Да, женщина, настоящая женщина и твоя супруга, Калликрат, — ответила она, протягивая к нему свои округлые, словно выточенные из слоновой кости, руки и сладко — ах как сладко! — улыбаясь.
Он все смотрел и смотрел, медленно приближаясь к ней. И вдруг его взгляд упал на тело бедной Устане, и он, вздрогнув, остановился.
— Как же я могу? — прохрипел он. — Ты убийца; она так любила меня.
Заметьте, он уже стал забывать, что и сам ее любил.
— Ничего, — прошептала она так же тихо, как шелестит ночной ветерок в листве, — ничего. Если я и свершила грех, вся вина — на моей красоте. Если я и свершила грех, то потому, что люблю тебя; да простится и будет забыт этот грех! — Она снова протянула руки и еле слышно произнесла: «Иди ко мне», — и через несколько секунд все было кончено. Лео изо всех сил боролся с собой, даже пробовал повернуться и бежать, но ее взгляд удерживал его крепче, чем железные оковы, а магические чары ее красоты, сила воли и страсти подчинили себе все его существо, и происходило это перед телом женщины, которая ради любви к нему пожертвовала своей жизнью. Звучит это отвратительно и мерзко, но его вина не столь уж непростительна, хотя ему и не избежать расплаты. Его искусительница была отнюдь не обычной земной женщиной, и ни одна дщерь человеческая не могла бы поспорить с ней красотой.
