Исаак Лакедем - Дюма Александр (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
Иисус увидел Богоматерь, молящуюся на коленах под теребинтом.
Он жестом остановил Магдалину и подошел к Марии такими легкими шагами, что она не услышала его приближения.
Какое-то мгновение Иисус с глубокой грустью глядел на нее, затем мягко произнес:
— Матушка!
Дрожь пронзила все существо Марии, как в день, когда она услышала голос ангела.
— Сын мой! — вскричала она, протягивая руки навстречу Иисусу.
Тот поднял ее с колен и подвел к скамье, на которую Богородица села или, вернее сказать, рухнула, не отрывая глаз от осененного благодатью сына.
И в этот миг ее лицо, тронутое неясной тенью страха и озаренное материнской любовью, казалось, хранило на себе отсвет поистине небесного огня.
Впрочем, Господь попустил, чтобы в знак нетленной чистоты она оставалась молодой и прекрасной. И лет ей можно было дать едва ли более, чем ее сыну. Никакая женщина в Иерусалиме, в Иудее, да и во всем свете не смогла бы сравниться с нею красотой.
— О сын мой, ты вспомнил обо мне!
— Я увидел, что творится в твоем сердце, матушка. И вот я здесь.
— Если ты читал в моем сердце, ты видел и то, что меня страшит?
— Да, матушка.
— Ты знаешь, о чем я просила Господа?
— Чтобы он внушил мне мысль покинуть Иерусалим.
— О да, возлюбленный сын. Уйди из Иерусалима!.. Вернемся в Назарет! Бежим в Египет, если понадобится!
— Матушка, — произнес Иисус, мягко беря ее за руку. — Подошли сроки, и не время сейчас бежать опасности, а надобно противостоять ей.
Богородица содрогнулась всем телом.
— Послушай, — сказала она. — Ты часто мне говорил о дне погибели, хотя и неясными словами: ребенком — в Египте, подростком — в Иерусалиме, зрелым мужем — на берегу Генисаретского озера… Нередко в беседах с учениками ты повторял слова о жертве, о заклании, о пытке. Каждый раз, когда подобные речи слышались из твоих уст, меня охватывала дрожь и ужас проникал в душу. И все же, когда ты просил: «Идем со мною, матушка!» — это успокаивало меня. Я думала: если мое возлюбленное дитя подвергалось бы смертельной опасности, я бы не слышала от него слов «Иди со мной!»
— А если, напротив, я тебе говорил «Иди за мной!», потому что, предвидя скорое расставание, не хотел потерять ни одного мгновения из тех, что мне осталось пробыть подле тебя?
Лицо Богоматери побелело, как накидка на ее голове.
— Сын мой! — взмолилась она, — во имя слез благодати, пролитых мною тогда, когда ангелы возвестили твое зачатие; во имя небесного блаженства, затопившего все мое существо, когда я увидела твою первую улыбку в Вифлеемской пещере, где ты явился на свет; во имя гордости, что я испытала, когда пастухи и волхвы явились поклониться тебе; во имя несказанного счастья, что было мне даровано, когда, проискав три долгих дня, я нашла тебя в храме окруженным старейшинами, чья земная наука впала в ничтожество пред лицом богоданной премудрости моего ребенка; во имя Духа Святого, обитающего в тебе и делающего тебя благодетелем человечества, — обещай матери твоей, что она прежде тебя сойдет в могилу!
— Матушка, еще земля была гола и бесформенна, еще мрак окутывал пропасти земные и небесные, и ни мужчина, ни женщина не существовали нигде, кроме как в замысле Создателя, — уже тогда Отец мой, в согласии со мною и Духом Святым, размышляя в вечном безмолвии, порешил вторично воплотить облик божества в личине падшего человека. Более четырех тысяч лет прошло с тех пор. Ведомо и Отцу моему, и небесам, звездам и солнцам, свидетелям Творения, сколь тяжко я страдал о грядущем моем унижении, которое призвано спасти человечество… Но вот долгожданный день земного воплощения настал: уже тридцать три года я славлю Господа. И вот прошлой ночью на Масличной горе, где я молился с мыслью о той боли, какую причинит тебе моя гибель, я сказал Господу: «Отец мой! Неужто для свершения вечного и святого завета нет иного пути, кроме как смерть сына твоего?» И явился мне ангел с небес и передал слова Всевышнего, что длань его распростерта над всей землей и грехи мира сего искупятся моей смертью.
У Богоматери вырвался стон, исполненный такой муки, что, казалось, растения, цветы и сам воздух застонали вместе с ней.
— Матушка, — продолжал Иисус, — подумай же о беспримерной славе, уготованной сыну твоему: до сих пор смертный жертвовал собой ради человека, племени или народа. Сын твой отдает себя за весь род человеческий!
— Я думаю о том, что мой сын должен умереть, — с душераздирающей болью и рыданиями в голосе ответила Богоматерь, — и мне невозможно думать об ином!..
— Матушка, — тихо сказал Иисус, — истинно, я умру. Но умру как избранник Божий, чтобы через три дня воскреснуть для жизни вечной.
Мария покачала головой.
— О, когда ангел возвестил мне, что я избрана и отмечена среди других женщин и стану матерью Бога, я возблагодарила Всевышнего и подумала… Я подумала, что ты родишься в обличье не смертного, но божества, что, выйдя из моего лона, ты будешь расти быстрее мысли человеческой, станешь таким же большим, как земной мир, который должен будет принадлежать тебе, и одной ногой попрешь Океан, а другой — сушу, что в правой руке ты будешь держать солнце, а левой поддерживать небесный свод. Тогда бы я признала тебя Богом и обожала как божество. Но все вышло не так. Ты явился в мир подобно другим детям, ты начал с того, что улыбнулся матери своей, ты припал к ее груди, возрос у нее на коленях. А затем медленно, как все, ты прошел отрочество и возмужал. И вот, вместо того чтобы поклоняться тебе, как слабое создание земли поклоняется божеству, я полюбила тебя так, как нежная мать любит свое дитя.
— О, это так, матушка, — отвечал Иисус, — и да будет благословенна твоя любовь; благодаря ей я вот уже тридцать третий год живу, не возжелав возвращения на небеса… Да простится мне, возлюбленная родительница моя,
что я не раз ставил мой долг искупителя за все грехи человеческие выше долга семейного. Я должен был подать пример тем, кому говорил: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Увы, матушка! Когда я удалялся от тебя и сурово отвечал тебе, боль, какую я испытывал, превышала твои страдания!
— Иисус, Иисус, дитя мое! — вскричала Пречистая Дева, пав на колени и сжав богоизбранного сына в объятиях.
— Да, я знаю, — с глубокой грустью сказал Иисус. — И назовут тебя Матерь, исполненная горечи.
— Но уверен ли ты, возлюбленный сын мой, что час расставания близок?
— Вчера на совете у Каиафы решили схватить меня.
— И никто среди всех этих священников, старейшин, наконец, просто людей не встал на твою защиту? Или не знают они, что у тебя есть мать, или сами детей не имеют?
— Напротив, матушка, двое праведных вступились за меня: Никодим и Иосиф Аримафейский.
— Да пребудет с ними Господь в час их кончины!
— Пребудет, матушка.
— Но ведь стражникам неизвестно, где ты. Они не найдут тебя.
— Один человек взялся привести их туда, где я буду, и предать меня в их руки.
— Один человек?.. Какое же зло ты ему причинил?
— Матушка, я не делал для него ничего, кроме добра.
— Это какой-нибудь идолопоклонник-самарянин? Язычник из Тира?
— Это один из моих учеников. Богоматерь вскрикнула.
— Безумец! Неблагодарный! Исчадие рода людского!
— Скажи лучше: несчастный, матушка.
— Что же толкнуло его на предательство?
— Зависть и гордыня. Он завидует Иоанну и Петру, думает, что их я люблю больше, чем его. Но разве тот, кто решился умереть ради людей, не любит их всех одинаково? Он также мнит, будто я мечтаю о царстве земном, и убоялся, что в этом царствии я уделю ему лишь малую часть от желаемого им.
— Когда же на ум ему пришла эта роковая мысль предать тебя?
— В тот вечер в Вифании, когда Магдалина омыла благовониями мои ноги и разбила сосуд, чтобы отереть с него последние капли и умастить мои волосы.
