Сумрачная дама - Морелли Лаура (читать полные книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
Эдит закрыла глаза. Она услышала, как тело поляка упало на землю.
– Прекратите! – закричала Эдит, но ее голос, казалось, растворился в хаосе.
Солдат, которого чуть было не сбили с ног, без предупреждения пошел вдоль шеренги, стреляя каждому из плененных в голову.
– Остановитесь, пожалуйста! – Эдит пришлось отвернуться. Повстанцы не выглядели достаточно физически сильными, чтобы представлять хоть какую-то опасность для немецких солдат. Их уничтожали как животных. У всех в лагере, кто осмеливался смотреть вперед или в глаза немецким солдатам, глубоко во взглядах поселилась ненависть, и ее легко было увидеть даже сквозь знакомое отчаянье.
Эдит стошнило. Ее Генрих. Был ли он среди тех, кто расстреливал этих несчастных, больных, беспомощных людей?
Эдит посмотрела на свои руки и сжала их в кулаки. Так ли она отличается от этих мужчин с винтовками? В конце концов, она участвовала в разграблении домов по всей Польше и остальной Европе. Солдаты попрыгали обратно в бронированные машины. Эдит чувствовала себя грязной и не хотела сидеть рядом с кем-то из них.
– Впереди тоже стреляют, сэр, – сказал водителю кто-то из солдат. – Поворачивайте. Повстанцы, возможно, заминировали дорогу. Вам надо возвращаться.
Эдит почувствовала, как водитель резко разворачивает машину, переезжая поперек колеи, и они поехали обратно в сторону тихого поместья.
По дороге у Эдит в ушах звенело эхо выстрелов; она была переполнена ужасом. Она все думала о словах Кая Мюльмана: что Генрих вернется домой другим мужчиной. Каким мужчиной он станет? Что за человек мог стоять перед этими беспомощными пленниками, смотреть им в глаза и тут же их расстреливать? Какой женщиной станет она сама, если ей повезет выйти из этой ситуации живой?
46
Пока акушерка аккуратно проводила ладонями по ее выпуклому животу, Чечилия думала о том, какой женщиной она станет, если ей повезет выйти из этой ситуации живой.
В ожидании Чечилия рассматривала фрески с выцветающими разноцветными лицами на сводах над ее кроватью. Акушерка была седой женщиной с серьезным взглядом и холодными гладкими руками. Она работала не спеша, осматривая тело Чечилии как скаковую лошадь: тыкала ее, подталкивала, прислушивалась, изучала.
Чечилия думала о том, что даже если она переживет роды, ее дни в герцогском дворце все равно сочтены, если только она не продолжит отстаивать свое положение, доказывать Людовико свою ценность. А что, если ее отошлют прочь? Тогда, возможно, ничто уже не имеет значения. Каждые несколько дней она видела немного крови. Сначала она ждала и хотела, чтобы все поскорее случилось. Но когда стало понятно, что конца не видно, она доверилась Лукреции, и появилась акушерка.
Наконец акушерка остановилась и, нахмурившись, посмотрела на Чечилию.
– Следующие несколько недель самые критические, – произнесла она. – Вы уже видели кровь. Увидите еще раз – оставайтесь в постели. Вставать нельзя ни в коем случае. Понимаете?
Чечилия кивнула, думая о репетициях пения для следующего ряда событий, которые планировались во дворце.
– А как я могу знать, что все идет… как надо?
Акушерка только поджала губы.
– Я не хочу вам лгать, госпожа. Не бывает двух одинаковых родов. Ничто не гарантирует результат. В конце концов природа возьмет свое, а я лишь инструмент. Другая акушерка давала бы ложные заверения, но я говорю вам только правду. – Женщина долгое мгновение вглядывалась в лицо Чечилии, а потом ущипнула ее за ногу – лишний, с точки зрения Чечилии, жест. – Пришлите за мной девушку, когда придет время.
47
После той суровой вылазки в самый центр конфликта Эдит еще больше преисполнилась решимости использовать ту небольшую власть, что у нее была над ситуацией, на благое дело. День за днем она описывала предметы, копируя каждую запись и стараясь не особенно думать о том, что уже лишилась надежды найти в разоренной стране за пределами поместья своего Генриха.
Время шло, и в поместье одни лица сменялись другими. Люди появлялись, потом исчезали. Те, кто оставался, выглядели так, будто из них вытекла вся жизненная сила. Ничего удивительного, что военные были такими мрачными и изможденными. В газетах об этом еще не писали, но из разговоров солдат во дворце Эдит знала, что Гитлер напал на Россию. Россия больше не была союзником, она стала врагом. А поместье было не так уж далеко от российской границы. Теперь, как сказали ей солдаты, помимо нападений отчаянных польских повстанцев, появилась еще и угроза со стороны России.
Став свидетелем того расстрела вдоль дороги, Эдит старалась побольше времени проводить в одиночестве в своем подвале и избегать мыслей о том, что за пределами поместья во все стороны лежали опустошенные земли. Если бы она позволила себе хоть на секунду задуматься о том, сколько там было лагерей, остался ли там хоть один целый город, сколько польских домов были разграблены или скольких людей согнали в вагоны для скота, ее это парализовало бы. Она решила: единственное, что она может сделать, – это записывать все, что видит, все, что проходит через ее руки до тех пор, пока она не придумает, как поступить с этими записями, чтобы они сыграли свою роль.
Эдит вырвала чистый лист из конца своего инвентарного журнала и принялась переписывать описание маленькой картины маслом.
Предмет: Пейзаж с пастухами
Художник: Голландец XVII века, возможно, последователь ван Рейсдала
Основа: Доска из грецкого ореха, 0,32 на 0,63 метра. Равные части склеены горизонтально. Признаки повреждения древоточицей, не прогрессирует
Грунт: Белый, очень тонкий. Местами нарушен, возможно, при транспортировке
Краска: Масло, тонко наложенное полупрозрачным слоем; под ним едва просматривается карандашный рисунок
Обрамление: Узкое, сосна. Деформировано. Повреждены верхние углы…
Направление: Отправлено в Пинакотеку, Мюнхен, поездом, Манифест № 3467
Предыдущий владелец: Семья Новаков, Нижняя Силезия, город неизвестен
– Доброе утро, моя дорогая. – В комнату вошел, благоухая мылом и масляным кремом, которым он смазывал волосы и усики, худощавый поляк-переводчик, Яков.
Эдит быстро спрятала свой листочек с копией описи между потертых страниц инвентарного журнала. Яков чем-то напоминал Эдит отца, и в его присутствии ей было спокойно. Но сейчас она чувствовала укол паники: а вдруг ее тайну уже узнали? Не заметил ли он, как она переписывает журнал?
Но Яков, похоже, едва заметил, чем Эдит была занята. Он сел за один из столов и закопался в собственную стопку листов. Немецкие офицеры поручали Якову перевод самых разнообразных поступающих сюда текстов. Эдит наблюдала, как он внимательно вчитывается в письмо. Он был обстоятельным, обязательным человеком. Просто делал то, что велено, потому что какой еще у него был выбор? Как и она сама, решила Эдит и задумалась, на чьей на самом деле Яков стороне. Эдит подошла к Якову и облокотилась о край его стола.
– Яков, – начала она, говоря чуть громче, чем шепотом.
Она никак не могла решить, что сказать и как поднять волнующую тему. Но теперь она привлекла его внимание, и он смотрел на нее своими зоркими голубыми глазами.
– Я хотела бы знать, есть ли у тебя… какая-то связь… с отрядами снаружи… – нерешительно продолжила Эдит. Она знала, что Яков уходил из дворца по вечерам и возвращался по утрам. Но не представляла, куда он уходил, кого и что он знал за пределами этих стен. Выражение его лица было нейтральным, нечитаемым.
