Короли Вероны - Бликст Дэвид (полные книги txt) 📗
– Как зовут вашего сына?
В первый раз с того момента, как увидел ребенка, Скалигер растянул губы в улыбке.
– Его нарекут Франческо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Флоренция, 25 декабря 1314 года
Целых три месяца по всей Италии разносились отголоски битвы под Виченцей. Посол Дандоло возвратился в Венецию и представил Совету Десятерых отчет, касающийся многочисленных секретов торговли, купленных им в Виченце. Дандоло выразил мнение, что, буде Верона вновь проявит враждебность и выйдет победительницей, Serenissima также подвергнется опасности. Посла выслушали со вниманием, и тотчас были предприняты меры, долженствовавшие ограничить власть Кангранде, когда его могущество достигнет полной силы.
В Падуе Гранде да Каррара устроил в свою честь парад. Все признали, что лишь его тонкая политика спасла город. Племянника Гранде, Марцилио, называли гордостью Падуи, байки же его о бастарде Скалигера молодежь не уставала слушать.
Да, говорили не о конце войны, а о новом бастарде. Официальная версия была такова: сестра Скалигера, прекрасная и энергичная Катерина да Ногарола, усыновила ребенка. Статус ее изменился – донна да Ногарола из бесплодной жены превратилась в приемную мать мальчика шести месяцев от роду.
Муж Катерины, вернувшись, обнаружил в доме чужого ребенка. Он принял новость спокойно и вскоре привязался к мальчику, как к родному племяннику, – многие даже усматривали в этой привязанности родство более близкое. Впрочем, разговоры о том, что донна Катерина усыновила побочного ребенка самого Ногаролы, оказались несостоятельными. Почему? Потому что в ночь накануне появления мальчика в доме Ногаролы Большой Пес исчез. На следующее утро слуги нашли его одежду, грязную и насквозь промокшую.
Сведения о наследнике Кангранде обрадовали многих; большинство обрадовавшихся являлись друзьями Вероны. Враги Большого Пса тяжко вздыхали, привыкая к мысли о том, что на их погибель скоро подрастет еще один Скалигер. Утешались они одним: неизвестно было, как отнесется к бастарду супруга Скалигера.
Однако в конце ноября другое событие потрясло Европу своею внезапностью не менее, чем своим смыслом, отодвинув толки о Скалигерах и междоусобных войнах на второй план. Новости касались французского двора. Сбылось проклятие Жака де Моле, последнего тамплиера. Король Филипп Красивый – правитель Франции, бич Парижа, выдвинувший одного Папу и повергший другого, – Филипп Красивый был мертв.
Когда сыновья его укладывали вещи для переезда в Верону, Данте получил письмо от своего друга Ангеррана из местечка Коси, что в Пикарди. В изложении Ангеррана события производили впечатление сверхъестественных. Филипп IV не страдал ни от хвори, ни от ран, пока несколько недель назад не упал с лошади. Мужчина в расцвете сил, Филипп внезапно рухнул на колени. Случилось это в солнечный ноябрьский день. Изо рта короля пошла пена, глаза закатились. Он ткнулся лицом в землю и застонал. Стонущего короля тотчас отнесли в постель, с которой он уже не поднялся. Де Коси сообщал, что король лишился дара речи и до самой кончины не произнес ни единого внятного слова, несмотря на то что ему приписывается множество высказываний. В завершение де Коси написал:
«Лишь время покажет, сбудутся ли предсмертные слова Жака де Моле, в которых он проклял весь род Филиппа до тринадцатого колена. Однако внутренний голос подсказывает мне, что все произойдет именно так».
Ни радиус, ни количество кругов, расходящихся от этого события по всей Европе, вычислить не представлялось возможным. Филипп IV доводился зятем наследнице Римской империи в Константинополе; он также состоял в кровном родстве и вдобавок был связан узами коммерции с неаполитанским и венгерским королями. Английский король и король Минорки являлись его вассалами. После поражения Англии у Бэннокберна, имевшего место летом 1314 года, Филипп заключил союз с новым королем Шотландии, Робертом I из династии Брюсов. Таким образом, через союзников власть французского короля распространялась до самого таинственного Востока. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому каждый, узнав о смерти Филиппа, только и думал, какую бы из нее извлечь выгоду.
В Италии настоящим cause celebre стало возвращение Папы в Рим. Именно эту тему во время рождественской мессы развивал специально приехавший во Флоренцию кардинал-диакон Джакомо Гаэтани Стефанеччи, обретший прощение тем, что большую часть мессы посвятил пожеланиям долгих лет жизни Папе Селестину V. Латынь кардинала была безукоризненна, ему внимали с наслаждением.
Дочь Данте, Антония, преклонила колени и закрыла глаза. Казалось, она молит Господа об окончании Авиньонского пленения пап. Однако девушка могла думать только о посылке, что пришла вчера из Пизы. Посылка была от отца.
Антония сразу же разорвала упаковку, предполагая увидеть связку писем. Однако, к своему удивлению, девушка обнаружила деревянный ларчик, обитый желтою кожей. Гвоздики были медные, миниатюрные. Ларчик перехватывала запечатанная воском бечевка. На воске имелся оттиск отцовского перстня.
Не помня себя, Антония бросилась искать нож, а когда вернулась, обнаружила, что ларчик задвинут на верхнюю полку, а ее саму поджидает мать.
– Придется потерпеть до рождественского утра, – произнесла синьора Алигьери.
Бесчеловечное упрямство. Чудовищная несправедливость. Антония, однако, не стала спорить, зная, что тогда у матери появится повод отложить вскрытие печати еще на несколько дней. Теперь девушка стояла на коленях между матерью и теткой, делала вид, что слушает мессу, и строила догадки о содержимом ларчика. Справа от нее преклонила колени Джемма ди Манетто Донати, в замужестве Алигьери. Она держалась очень прямо, склонив голову именно так, как подобает. Только очень острый глаз заметил бы, как синьора Алигьери ущипнула свою дочь, едва та начала опускаться на пятки. Антония мигом выпрямилась и подавила желание потереть ягодицу. На девушку было устремлено немало взглядов.
Ничего удивительного, что теперь, когда отец ее не только знаменит, но и богат, к ней постоянно сватаются. Однако Антонию раздражало такое внимание. Где были поклонники, когда семья ее прозябала в бедности и только что не просила милостыню? С тех самых пор, когда слова «Данте» и «гений» стали произноситься с одной интонацией, к ним в дом повадились почтенные отцы с юными сыновьями. Пока что Антонии удавалось их отваживать – девушка умело приводила потенциальных мужей и свекров в полное замешательство. Мать не уставала пилить Антонию за то, что она ведет дела отца, – факт, по мнению синьоры Алигьери, пятнающий репутацию девушки на выданье. Репутацию Антонии пятнала также ее образованность. Едва жених ступал на порог, Антония заводила речь о своих переговорах с книготорговцем Моссо, цитировала Гомера или Вергилия, а то и пересказывала родословную соискателя, не упуская и нелицеприятных подробностей. Молодой человек смущался и поспешно откланивался, Антония же не сомневалась: никакое приданое уже не соблазнит жениха, если в комплекте с золотом идет такая невеста.
С детства Антонию окружали книги, также у нее было предостаточно свободного времени. Многие девушки жалели, что не родились мужчинами, – Антония ни на какие блага мира не променяла бы свой статус. У мужчин совершенно нет времени. Молодые люди благородного происхождения вынуждены разрываться между учебой, верховой ездой, соколиной охотой, фехтованием, тактикой ведения боя и доброй сотней других занятий. Даже брату ее, Пьетро, который, прежде чем оказался в роли наследника, только и делал, что читал или упражнялся в письме, приходилось, в силу своего пола, от случая к случаю изучать основы владения оружием. Антония же все свое время могла посвящать учебе. Она либо читала, либо ткала, причем ткала ужасно.
Правда, имелась категория молодых людей, не обязанных заниматься тем, чем подобает заниматься «благородным синьорам». В каждой знатной семье второго или третьего сына готовили в священники. Уделом этих юношей, как полагала Антония, были книги и молитвы. В священники прочили и Пьетро, пока Джованни не умер. Теперь, по всей вероятности, Пьетро ждет судьба воина, которой и предвидеть никто не мог. Похоже, никто не разделял сокрушений Антонии по этому поводу.
