Костры на сопках - Чачко Марк Ильич (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
— Пойдешь со мной, — строго и внушительно сказал Лохвицкий. — Ты мне нужен.
— Пойду, — покорно согласился охотник. — А за мясом наших людей пришлю. Вот только примету оставлю.
Мишугин сделал ножом несколько зарубок на деревьях, чтобы указать своим людям место, где лежит убитый медведь. После этого он накрыл медведя ветками и вышел на дорогу, готовый следовать за Лохвицким. Они зашагали по тропинке.
— Большой начальник в наше село едет? — осторожно спросил Мишугин.
— В вашем селении скрывается важный государственный преступник, — хмуря брови и играя нагайкой, проговорил Лохвицкий. — Всех, кто его укрывает, губернатор приказал посадить в острог.
Мишугин испуганно покачал головой:
— Не губите людей, ваше благородие! Нет у нас никого.
— А это мы сейчас увидим. — Лохвицкий многозначительно посмотрел на старосту. — Песцовых шкурок много припасено?
— Маленько есть, — оживляясь, ответил Мишугин, наконец догадываясь об истинных намерениях чиновника.
— Так вот что: неси ты мне с каждой избы по одной шкурке, и все дело уладим. Изб, кажется, в вашем селении тридцать?
— Шестнадцать, ваше благородие.
— Ладно. Неси двадцать пять шкурок.
Староста удивился: в селении только шестнадцать изб, а чиновник требует двадцать пять шкурок, хотя сам же говорил, что возьмет по шкурке с избы.
— Шестнадцать, — повторил староста упрямо. — Считать можно.
— Поговори у меня! — вскипел Лохвицкий, которого все больше и больше раздражала неуступчивость обычно покорного и робкого камчадала. — Благодари бога, что дешево отделаешься. Собирай шкурки да неси сюда!
Мишугин стоял недвижим, лицо его было сосредоточено. Камчадалу приходилось много угождать царским чиновникам, он считал это делом обычным, почти необходимым. А сейчас впервые в жизни он с болезненной остротой почувствовал незаконность притязаний чиновника: люди готовились к схватке с неприятелем, были полны забот об общем деле, а Лохвицкий думал только о своем обогащении!
Простое, бесхитростное сердце камчадала возмутилось.
— Нехороший ты человек, начальник! — глухо выдавил он.
— Что? — вскрикнул Лохвицкий. — Что ты сказал, косоглазый!
Не поднимая головы и перебирая жесткими пальцами сыромятный ремень, Мишугин повторил:
— Нет, худо ты делаешь, худо!
— Ах ты собака! — Лохвицкий наотмашь ударил плеткой камчадала по лицу.
— Бей, — сказал Мишугин, подняв голову, — бей, твоя сила… А шкурок давать не будем… Гони всех в острог!
Лохвицкий остолбенел: таких слов от камчадалов он еще никогда не слыхал. Он поднял плетку, чтобы расправиться с непокорным старостой. Но на этот раз Мишугин не стал дожидаться удара, отпрянул в сторону и предостерегающе сказал:
— Лучше не дерись, ваше благородие! Сам видишь — место глухое. Я сейчас людей из селения скличу, отведем мы тебя к большому начальнику: он скажет, по закону ты с нас песцовые шкурки требуешь или нет.
Лохвицкий невольно опустил нагайку.
— Погоди же, вонючая морда, я завтра сюда с солдатами приеду — найдем, кого вы скрываете! — погрозил он старосте и, бормоча ругательства, отправился разыскивать лошадь.
Она вскоре была обнаружена в лощине около селения.
Лохвицкий сел в седло и поспешно поехал прочь от Калахтырки в сторону леса. Ему было не по себе. Он понимал, что Мишугин сейчас действительно способен задержать его и отвести к Завойко. Только вступив в лес, Лохвицкий немного успокоился: кругом было тихо, никто за ним не гнался.
Когда же совсем стемнело, он добрался до своего лесного шалаша, где он скрывался все эти дни после бегства из Петропавловска.
Мешок был почти полон дорогих шкурок. Лохвицкий решил, что теперь, после стычки с Мишугиным, ему уже нельзя больше оставаться вблизи Петропавловска. В каждом селении его будут встречать как врага и могут в самом деле связать и выдать Завойко. Надо срочно уходить отсюда. Эскадра союзников, видно, задержалась, а может быть, и совсем не приедет в бухту.
Ночь тянулась медленно. Несколько раз Лохвицкий вставал, выходил из шалаша и прислушивался к шуму леса.
Утром, чуть свет, оседлав коня и захватив мешок со шкурками, он направился в путь к Большерецку. В последний раз ему захотелось посмотреть на море. Он выехал к “воротам” — проливу, отделяющему Авачинскую бухту от океана.
По обе стороны пролива тянулись высокие, крутые, разорванные громады скал.
И тут Лохвицкий заметил на горизонте паруса кораблей. Они шли к Авачинской бухте. Лохвицкий понял, что это эскадра союзников. Для него наступил праздничный час. Он почувствовал, что спасен.
Лохвицкий нисколько не сомневался, что многопушечные фрегаты одержат верх над защитниками Петропавловска. Он не только был уверен в победе англичан и французов, но и всей душой желал этого, потому что с этой победой связывал свои честолюбивые замыслы.
В первый же день, когда корабли стали на якорь у селения Тарья, Лохвицкий решил до них добраться, но все лодки рыбаков, как нарочно, исчезли с побережья. Вероятно, жители селения угнали их в бухту поближе к Петропавловску.
Терзаясь опасениями, Лохвицкий долго метался по берегу. Он боялся опоздать. Неприятельская эскадра может начать боевые действия, захватить порт, а он явится к шапочному разбору, и все собранные им сведения не будут стоить и ломаного гроша.
“Неужели ничего нельзя придумать? — думал Лохвицкий. — Не пускаться же мне вплавь! Все будущее может полететь в тартарары из-за какой-то дрянной лодки!”
Он провел ночь на берегу, в расщелине скалы, надеясь, что утром какой-нибудь случай поможет ему добраться до иностранных кораблей.
Но утром, когда туман рассеялся, Лохвицкий заметил, как суда, выстроившись в одну линию, направились к Петропавловской бухте. Потом начался бой. Он длился почти до вечера, и Лохвицкий опять не мог попасть к иностранцам.
В сумерки, когда англо-французская эскадра вновь отошла к Тарьинской бухте и встала на якорь, он наконец заметил в узком заливчике небольшую долбленую лодку — бат.
Бат был вытащен на берег и спрятан в прибрежных кустах.
Селение казалось вымершим. Мужчины ушли защищать порт; старики, женщины и дети, по приказанию Завойко, скрывались в тайге.
Не успел Лохвицкий столкнуть бат в воду, как из-за кустов выбежала маленькая сухая старушка.
— Батюшка, батюшка мой, — зашамкала она, — нельзя в море плыть! Возбранено! Начальник из городя приезжал, наказал строго-настрого: все лодки попрятать, в море никому не выходить… У меня старик занемог, в хибарке лежит.
— Пошла прочь, старая! — прикрикнул на нее Лохвицкий.
Старуха вдруг судорожно схватила его за руку:
— Отступись, родимый, от лодки… Христом-богом молю… Там же злодей в море стоит…
Лохвицкий грубо отшвырнул старуху, кинул в бат мешок со шкурками и оттолкнулся от берега.
В этот раз ему повезло. Бухта была спокойна, и бат вскоре подошел к эскадре. Его заметили, и навстречу ему устремилась шлюпка.
Лохвицкий объяснил офицеру, кто он такой, и потребовал доставить его к командующему английской эскадрой.
