Сильвандир - Дюма Александр (книга бесплатный формат .txt) 📗
Незнакомец остался совершенно невозмутим.
— Ах, да с вами и сойти с ума недолго! — вскричал Роже, ударяя себя кулаком по лбу.
— Сударь, я прощаюсь с вами до завтра, — сказал незнакомец, — хорошенько подумайте над моими словами.
— А что будет завтра? — спросил шевалье.
— Завтра в это же самое время я опять приду.
— Вы придете один?
— Нет, я принесу с собой обязательство о вступлении в брак.
— Обязательство о вступлении в брак?! — воскликнул Роже, бледнея.
— О, пусть это вас не тревожит, — отвечал незнакомец, — вы подпишите его только в том случае, если сами того пожелаете. Будьте спокойны, дорогой господин д'Ангилем, — прибавил он с обычной своей ухмылкой, — силком вас к венцу не поведут.
С этими словами таинственный посетитель, пятясь, вышел из комнаты, отвешивая еще более низкие поклоны, чем тогда, когда появился; он был уже далеко, а шевалье в полном изнеможении судорожно сжатыми и дрожащими пальцами все еще стискивал свой влажный от пота лоб.
XIV. О ТОМ, КАК ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ ПОЯВИЛСЯ ВО ВТОРОЙ РАЗ И КАК В ХОДЕ ВТОРОГО СВИДАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА НЕСКОЛЬКО ПРОЯСНИЛИСЬ
Роже довольно долго не мог опомниться от удара, который так неожиданно на него обрушился; наконец, собравшись с силами, он поднялся с кресла, взял шляпу и поспешил к маркизу де Кретте, своему постоянному советчику, главной своей опоре.
По счастью, маркиз был дома.
— Что с вами?! — воскликнул он при виде шевалье. — Неужели вы проиграли тяжбу?
Кретте задал этот вопрос потому, что на его друге, как говорится, лица не было.
— Слава Богу, пока еще нет, — отвечал Роже, — ведь, как вам известно, дело будет разбираться в суде только через три дня. И даже…
— И даже?.. — повторил маркиз.
— И у меня даже появилась некоторая надежда выиграть эту тяжбу, — со вздохом закончил шевалье.
— Тогда мне кажется, у вас нет причины столь тяжко вздыхать.
— Разумеется, вам так кажется, ибо вы не знаете, на каких условиях это возможно.
— Ах! Стало быть, вам поставили условия?
— Увы! — пробормотал Роже.
И он бросился в объятия к своему другу.
— Да говорите же! — воскликнул маркиз. — Вы заставляете меня не на шутку тревожиться.
И тоща шевалье поведал маркизу о человеке с опаловыми глазами и о своем разговоре с ним. Кретте выслушал рассказ с величайшим вниманием; когда Роже закончил, он сказал:
— Все это весьма странно. Быть может, у виконта де Бузнуа осталась побочная дочь, и ее хотят пристроить. Или, быть может, мой бедный друг…
— Или, быть может… — повторил шевалье, бледнея от догадки маркиза.
— Или, быть может, сама старая индианка задумала снова вступить в брак.
Роже содрогнулся, но одно соображение тут же успокоило его.
— Это невозможно, ведь она умерла.
— Тогда с ее стороны вам, видимо, ничего не угрожает.
— Правда, бывает всякое, — спохватился Роже, — я видел людей, которых считали умершими, а они вдруг появлялись среди живых.
— Упаси Господи! — воскликнул маркиз.
— Однако не думаю, что такое может произойти и на сей раз, — прибавил д'Ангилем.
— Тогда поищем другое объяснение. А ну как тут ловушка, расставленная вашим противником? Что вы на это скажете?
— Я уже и сам подумывал; да только какая корысть господину Афгано женить меня?
Мы забыли упомянуть, что именно так звали Индийца.
— Как знать! Но, так или иначе, будьте настороже.
— Да, разумеется, я все время настороже, но это, увы, не дает мне ни единого дня отсрочки: завтра от меня ждут ответа.
— Посоветуйтесь со своим отцом.
— Но ведь отец находится в пятидесяти пяти льё отсюда; а потом я должен вам прямо сказать, маркиз, что не могу так вот взять и жениться: я люблю, просто боготворю одну юную девушку из наших краев, она сама прелесть, сущий ангел во плоти и питает ко мне такую же привязанность, какую я сам питаю к ней; если я женюсь на другой, она умрет.
— Вы так полагаете? — спросил Кретте, и на лице его отразилось сомнение.
— Я в том уверен, она дала мне слово.
— Умереть?
— Нет, жить только для меня одного.
И Роже рассказал маркизу обо всех своих приключениях, связанных с Констанс, но имени ее не назвал.
— Ничего не поделаешь, друг мой! В таком случае вам думать не о чем. Однако, что вам дороже: девица… Не будет нескромностью, если я спрошу у вас, как зовут эту барышню?
— О нет! Ее зовут Констанс де Безри.
— Черт побери! Констанс, иными словами, постоянство! Да, такое имя многое сулит.
— Вы о чем-то хотели спросить меня?
— Я хотел спросить, что вам дороже: мадемуазель Констанс де Безри или семьдесят пять тысяч ливров годового дохода?
— Будь я один, я пожертвовал бы ради нее состоянием, жизнью, всем на свете! Но, увы, у меня есть отец и мать, они боготворят меня, и мой отказ разорит их.
— Да, вы совершенно правы, шевалье, — сказал маркиз, — вы им всем обязаны. Понимаете, друг мой, это дело вашей совести, только вы один и можете принять решение.
Роже тяжело вздохнул.
Маркиз де Кретте между тем впал в задумчивость и долго о чем-то размышлял; внезапно он схватил шевалье за руку и так крепко сжал ее, что тот оторопел.
— Вы трижды обреченный человек, — проговорил маркиз, — я догадался, из какого источника идут сделанные вам предложения.
— Боже правый! — в испуге воскликнул Роже.
— Ваш человек с бородавками — какой-нибудь судья, заседатель или судебный пристав, у него дочь-горбунья, и он горит желанием выгодно пристроить ее.
— Прошу вас, маркиз, не говорите мне подобных вещей, у меня мурашки по спине бегают.
— Любезный шевалье, надо уметь говорить друзьям правду в глаза.
— Увы! — простонал Роже.
— Повторяю, — продолжал маркиз, — напишите вашему почтенному отцу и попросите у него совета; но, на мой взгляд, здесь нет места сомнению.
— Тут может скрываться и другое!.. — заговорил, жалобно растягивая слова, злополучный юноша. — Быть может, у одного из тех господ, о коих вы только что упоминали, есть дочь, и она…
— Я уже об этом подумал, — отвечал Кретте, — да только не хотел вам говорить… Какой порок вы предпочли бы?.. Я, признаюсь, предпочел бы врожденный…
— Да я попал в ужасную западню! — в бешенстве закричал Роже.
— И тем не менее надо выбирать, — сказал маркиз, — третьего не дано. Либо вы проиграете тяжбу, либо вам придется, закрыв глаза, прыгнуть в пропасть.
— Увы, горе мне! — пробормотал Роже.
— Бедный мой друг, вы попали в ловушку, — снова заговорил Кретте, глубоко тронутый отчаянным положением шевалье. — Однако не стоит уж так убиваться до второго визита вашего таинственного гостя; улучите минуту, когда этот окаянный человек запрется с вами в комнате, потрясите его хорошенько и потребуйте, чтобы он объяснился начистоту, если нужно — даже пригрозите ему. Ну а коли он откажется, вы тоже откажитесь; я же спрячусь за дверью, а потом последую за этим исчадием ада, если понадобится, до самой преисподней. И мы вознаградим себя, по крайней мере, тем, что отомстим ему, уж в этом я вам ручаюсь.
— Так-то оно так, но тяжбу я проиграю.
— Ах, черт побери, ничего не поделаешь, мой милый! Чем-то надо поступиться.
Поскольку все, что могли сказать друг другу шевалье и маркиз, никак не двигало дело вперед, Роже попрощался и пошел к себе в гостиницу «Золотая решетка».
Он было совсем собрался написать отцу, но потом рассудил, что письмо четыре дня пойдет до Лота, и если даже предположить, что барон отправит ответ с той же почтой, то отцовское послание будет идти в столицу еще четыре дня, что вместе составит уже целую неделю. Между тем судебное решение ожидалось через три дня, так что ответ из Ангилема никак не мог прийти вовремя, а бедный юноша так нуждался в поддержке отца, дабы принять какое-либо решение!
Время шло, а шевалье все сидел в одиночестве, проливал горькие слезы и рвал на себе волосы, с отчаянием думая о будущем; он громко призывал Констанс и мысленно прощался с родными местами, с Гаренским лесом, с лучшими воспоминаниями отрочества; он упрекал себя в глупости, в том, что он такой простофиля, и с болью соглашался со справедливыми словами маркиза, который, выслушав рассказ о пасторальной любви Роже и мадемуазель де Безри, о появлении Констанс в комнате шевалье, о бегстве молодых людей и о их пребывании у священника в селении Шапель-Сент-Ипполит, воскликнул: «До чего же вы были простодушны, д'Ангилем! До чего же вы были наивны, распрекрасный мой Роже! До чего же вы были глупы, мой бедный друг!»
