Дорогой богов - Балязин Вольдемар Николаевич (читать книги без сокращений txt) 📗
Наконец на четвертый день путешественники увидели южную оконечность Формозы, и тут Беньовский резко изменил курс корабля: галиот развернулся кормой к острову и на виду у туземцев ушел в открытое море, через несколько часов скрывшись за линией горизонта.
Не приближаясь к Формозе, галиот пошел на север, забирая все мористее, лишь только в подзорную трубу показывалась полоска берега. «Святой Петр», изрядно поблуждав по морю, подошел к Формозе через двое суток. На этот раз он остановился у ее западного берега, где местные жители еще не слышали о появлении в их водах чужого судна. Расчет Беньовского оказался правильным. Туземцы хотя и вышли навстречу кораблю целой флотилией, но встретили русских все же достаточно миролюбиво.
Двое островитян, высоких, широкоплечих и статных, поднялись на палубу. Они легко несли на плечах огромные бурдюки, наполненные свежей водой. Оба туземца были почти нагими. В ухе каждого из них, наподобие серьги, была продернута тонкая бамбуковая палочка с пучком красных волос на конце. На запястьях рук и на лодыжках ног они носили по нескольку медных, ярко начищенных браслетов, а вокруг талии и на шее у каждого из них сверкали разноцветные пояса и ожерелья из мелких стеклянных бус.
Держались они с дружелюбием и достоинством. Их лица напоминали лица жителей острова Усмай-Лигон, но в то же время и несколько отличались от них. Глаза и носы жителей Формозы были крупнее, скулы выступали не так резко, кожа была более смуглой.
Беньовский щедро одарил туземцев и отпустил их на берег. К вечеру островитяне привезли на галиот вкусную холодную воду, которую формозцы хранили в долбленых тыквах, множество фруктов, свинины, битой птицы и бойко обменивали это на иглы, лоскуты материи, куски сукна и шелка. Особенно удивились русские небольшим белым ракам круглой формы — каракатицам. Когда же начали их потрошить, то обнаружили внутри мешки, наполненные чистейшими чернилами.
На следующее утро с галиота спустили байдару, наполненную пустыми бочками, и пошли за водой. На этот раз за старшего на байдаре был Василий Панов, а кроме него, на берег отправилось с десяток матросов. Вскоре неподалеку от берега они нашли ручей, быстро залили бочки водой и накатали их на байдару. Перегрузив их затем в трюм «Святого Петра», Панов и его товарищи решили сделать еще один рейс к ручью и с новой партией пустых бочонков направились обратно к острову. Когда бочки были наполнены водой еще раз и люди Панова медленно покатили их к байдаре, из кустов вдруг выскочили вооруженные островитяне. Они бросились на безоружных русских и начали расстреливать их из луков и забрасывать дротиками. Только у одного Панова оказался пистолет, все остальные были без оружия. Панов выстрелил и, не успев зарядить пистолет еще раз, упал, сраженный многочисленными стрелами туземцев. Остальные его товарищи сломя голову кинулись к байдаре. Матрос Логинов и юнга Иван Попов подхватили Панова под руки и втащили его в байдару, но этот поступок стоил им жизни — туземцы всадили три отравленных стрелы в Логинова и четыре в Попова. Логинов и Попов умерли на руках у лекаря Мейдера через несколько минут после того, как они, перепуганные и окровавленные, оказались на палубе «Святого Петра». Кроме Панова, Логинова и Попова, пострадали трое промышленников из артели Чулошникова, но стрелы, угодившие в них, отравлены не были, и благодаря этому раненые остались живы.
Это неожиданное коварство и внезапная нелепая смерть трех товарищей потрясли экипаж корабля. Когда на глазах у всех, корчась от боли, крича и скрипя зубами, умер сначала матрос Логинов, а потом юнга Попов, белобрысый мальчишка пятнадцати лет, и оба они, скрюченные, почерневшие, с выступившей на губах пеной, наконец, затихли, горе, заставлявшее людей тихо толпиться возле раненых, сразу же сменилось бурей негодования. Ипполит Степанов, когда-то готовивший вместе с убитым Пановым дворцовый переворот, прошедший рядом с ним от Петербурга до Формозы, как только тело его мертвого друга подняли на палубу, обезумел от ярости. Сначала он кинулся к Панову, затем, выкрикивая проклятия и размахивая руками, в три прыжка оказался у носовой пушки. Следом за ним к орудиям бросились еще несколько человек.
Когда длинные, узкие лодки туземцев, продолжавших преследование, подошли на расстояние пушечного выстрела, у заряженных картечью орудий галиота уже стояли готовые к бою канониры и, кроме того, два десятка матросов, солдат и казаков легли по обеим бортам корабля с ружьями наизготовку. Когда до судна осталось саженей пятнадцать, грохнули пушечные выстрелы и следом за ними ружейный залп. Картечь не попала ни в одну из лодок, но ружейный огонь оказался губительным: трое нападающих замертво свалились в воду, многие были ранены.
Теперь уже туземцы спасались бегством. Схватив ружья, пистолеты и ножи, Степанов, а за ним Беньовский, Кузнецов, Винблад, Хрущов и другие бросились к байдаре и, быстро спустив ее на воду, дружно налегли на весла. Выскочив на берег, русские кинулись за убегавшими туземцами, на бегу стреляя в отставших. Только у опушки леса Степанов, бежавший впереди всех, остановился.
— Ну, будя с них, — проворчал он, задыхаясь, и повернул к байдаре.
Все молча пошли следом.
Панова, Попова и Логинова похоронили на следующий день у подножия высокой скалы, в полуверсте от берега. Над могилой, прямо на скале, была выбита надпись на французском языке: «Здесь похоронен Василий Панов, русский дворянин, рождения и достоинств выдающихся, верный друг Мауриция Беньовского, предательски убитый вместе со своими товарищами Иваном Логиновым и Иваном Поповым 29 августа 1771 г. обитателями этого острова».
Площадка под скалой, где проходили похороны, была хорошо видна с борта «Святого Петра». После того как гробы опустили в могилу, канониры дали двадцать один выстрел из пушек. Когда канонада отгремела, галиот круто развернулся и быстро пошел на юго-запад, к берегам Китая.
Беньовский долго смотрел на берег Формозы, остававшийся вдали. В глазах у него была великая скорбь. Ваня тихо стоял рядом, не смея пошевелиться.
— Хоть совсем не сходи на берег, — тихо проговорил Морис. — На Курилах оставили троих, ну тем-то поделом. Лукерью вот мне жаль, не идет она у меня из головы, а Измайлова с Паранчиным — ничуть. На Усмай-Лигоне восемь человек оставили. Тоже часто вспоминаю. Не знаю, как они там. И здесь вот. Этих никогда не забуду. Особо Василия. Любил я Панова за храбрость его, за верность. Ну, да что душу бередить. Вечная им память! — Беньовский повернулся и, низко опустив голову, пошел в каюту.
Ночью началась гроза. Она длилась так долго, что, казалось, наступил конец света и солнце померкло навсегда. Гроза продолжалась пять дней и ночей. Первый шторм показался морякам сущей ерундой по сравнению с этим. Если бы не было у них за кормой нескольких тысяч верст плавания и если бы не уверовали они так сильно в свою счастливую звезду и в удачливость своего капитана, кто знает, чем бы кончилась эта новая передряга. Тем более, что бесконечные тяготы необычного путешествия многим пассажирам «Святого Петра» стоили очень дорого.
К концу подходил третий месяц путешествия. За все это время галиот всего четыре раза приставал к берегу. Из-за жары взятая на борт пресная вода быстро портилась, становилась непригодной для питья. Фрукты и свежее мясо приходилось съедать в первые же день-два после погрузки, потому что потом они гнили и протухали и только голодные акулы, стаями ходившие за кораблем, способные были жрать продукты, выброшенные с галиота в море. Таким образом, главной пищей путешественников по-прежнему оставалась вяленая и сушеная рыба, солонина и сухари. Тропическая жара, беспрерывная качка, неожиданная гибель на Формозе трех товарищей, два жестоких шторма — все это сильно ослабило людей. Многие стали раздражительными, на корабле часто вспыхивали ссоры, порой из-за таких пустяков, на которые раньше никто не обратил бы внимания. Наконец, последний пятидневный изнурительный шторм свалил с ног три четверти экипажа. Семидесятисемилетний лекарь Мейдер, чудом державшийся на ногах, еле поспевал за день обойти всех нуждавшихся в его помощи.
