Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Пусть женщины плачут подле раненого, а вы, ратники, живее сюда и приготовьтесь следовать по стопам короля. Четверо дверей в хоромах королевских, и каждая ведет в чертоги богов. Постарайтесь отомстить за рану короля. Вальбранд, ты последним сидел на скамье повелителя – за это ринешься ты первым; последним же буду я.
Вандалы устремились к дверям, а оттуда один за другим вниз по ступенькам. И снова вокруг дома поднялся бранный шум. Бурный ветер неистовствовал над пылающей кровлей, в небесной выси рокотал гром, крыша хором трещала, падали горящие доски и пепел. Оглушенная Фрида положила младенца на ложе короля.
– Ребенок улыбается! – воскликнула Ирмгарда и, рыдая, склонилась над младенцем, который весело болтал своими ножками и тянул ручки к пламени. Ирмгарда крепко обняла ребенка – в покое царило безмолвие. Вдруг она вынула из-под платья сумку из кожи выдры, надела ее на крошечное тело младенца, завернула его в покрывало и, еще раз поцеловав, передала Фриде со словами:
– Спаси его и напевай ему о родителях!
Фрида побежала к Вольфу, который как копьеносец находился при короле.
– Пойдем, – тихо сказала она. – У задней двери стоят люди из наших лесов. Мы умчимся в родные края.
Но в это время Бертар хрипло вскричал:
– Где замешкался первый хороводник? Танцоры ждут!
– Прощай, Фрида, – решительно сказал Вольф. – Не из одной и той же двери выйдем мы с тобой отсюда. Прощай и помни меня.
Еще раз посмотрел он на нее своими доверчивыми глазами, стремительно выскочил за дверь, перепрыгнул через пылающие бревна и на бегу вонзил копье в грудь одного из ратников королевы. Раздался громкий вопль, в витязя полетели стрелы, кровь хлынула у него из ран, но, потрясая мечом, он кинулся к отряду, перед которым стоял Теодульф – неистово поднял Вольф оружие на прежнего своего товарища, но упал на землю, умирая.
И снова раздался предостерегающий голос Бертара:
– Горят стропила, спасайте женщин!
А князь Ансвальд, подбежав к двери, воскликнул:
– Ирмгарда!.. Спасите мою дочь!
Против него, у двери, возникла согбенная фигура старца: голова покрыта пеплом, борода опалена, в выражении лица жажда мести. Он свирепо вскричал:
– Кто так дерзко шумит у спальни королевской и требует повелительницу? Не ты ли, глупец, некогда раскаявшийся в предложенном тобой же гостеприимстве? С холодным приветом отпустил ты короля, так пусть же, как железо будет холоден ответ вандала!
И быстро, словно хищный зверь, спрыгнул он со ступенек и пронзил копьем грудь князя турингов, закричав изумленной толпе:
– Все свершилось и доблестен конец! Прочь, бледнолицые дуралеи, и с бабьем вертите жернова королевы вашей! Великий король вандалов возносится к своим предкам!
Вокруг него летали стрелы, но подобно раненому медведю, он стряхивал с себя железо – потом тяжело повернулся к хоромам, сел со щитом у королевского ложа и не промолвил уже ни слова.
Через разбитые ворота въехала королева. Грохотал гром и сверкали молнии, пламя дома ярко освещало золотой панцирь, покрывавший грудь королевы. Она соскочила с коня, и робко отступили ратники: мертвенно-бледно было ее лицо, мрачно сдвинуты брови.
Она стояла неподвижно и смотрела на пламя. Раз только шевельнулась она, когда увидела женщину, которая с ребенком на руках отбивалась от державших ее воинов.
– Это служанка с их сыном, – вполголоса, сказал бледный Теодульф.
Гневным движением королева приказала отвести женщину в сторону. Огненные языки высоко вздымались над коньком дома, ветер раздувал пламя, пылавшее широким кругом, и бросал на Гизелу и воинов горящие доски и щепы. Но недвижно стояла королева, пристально глядя на огонь.
В хоромах было тихо. Ирмгарда стояла на коленях перед ложем супруга, волосы ее покрывали рану Инго, которого крепко обняла она, прислушиваясь к его дыханию.
Король обнял жену и безмолвно взглянул ей в глаза.
– Благодарю тебя, Инго, – сказала она. – Прости, возлюбленный, в последний раз лежим мы вместе на ложе.
Совсем близко прогрохотал гром.
– Слышишь? Там, наверху, зовут! – прошептал умирающий.
– Держи меня, Инго! – вскричала Ирмгарда. Яркая молния пронзила комнату, грянул громовой удар, и рухнули стропила кровли…
На дворе, на оглушенных воинов королевы сыпался град, он ударялся о шлемы и панцири.
– Боги призывают сына в чертоги свои! – вскричала королева и плащом укрыла голову.
Бросившись на землю под щиты, воины поспешили скрыть свои лица от гнева громовержца. Когда же гроза пронеслась, и, робко, поднявшись, ратники посмотрели вокруг себя, то поверхность горы уже вся была покрыта серым слоем града, дом рухнул и от влажных углей поднимался дым. Но королева по-прежнему стояла, словно окаменевшая. И тихо молвила она:
– Одна покойно лежит на горящем ложе, другая стоит на дворе, пораженная градом. Жребии подменены завистливыми богами: находиться там – то было мое право… Где ее ребенок? – вдруг спросила она грозно поведя очами.
Но Фрида и младенец исчезли. Воины искали их в горах и долинах, осматривали каждое дуплистое дерево, обшаривали густые заросли. Теодульф со своей дружиной изъездил всю землю лесных обитателей расспрашивал о беглецах у каждого очага, – но никогда уже королева не имела вестей о сыне Инго и Ирмгарды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1. В 724 году
По лесной дороге, ведшей от Майна на север, в холмистую страну франков и турингов, знойным утром молча ехали три всадника. Первый был проводник – молодой человек крепкого сложения, его длинные волосы в беспорядке свисали, а голубые глаза беспрестанно бегали, озирая лес по обеим сторонам дороги. На нем была полинялая кожаная шапка, поверх темного кафтана большая сума с дорожными припасами, в руке метательное копье, за спиной лук и колчан, на боку длинный охотничий нож, у седла тяжелая лесная секира. В нескольких шагах за ним ехал широкоплечий мужчина зрелого возраста, большой лоб и блестящие глаза сообщали ему вид воина. Но одет он был не как ратник: его коротко подстриженные волосы были скрыты под саксонской соломенной шляпой, поверх длинной одежды не было воинской перевязи и за исключением висевшей у седла секиры, которую имеет при себе в глуши каждый путник, не было видно другого оружия; заключая по большому, привязанному к седлу мешку, путешественника можно было принять за торговца. Возле него ехал юноша в такой же одежде и с таким же снаряжением; за спиной у него висел узелок, а в руке была ветка, которой он погонял свою лошадь. По обращению к ним проводника ясно было, что не считал он путников людьми важными: коротко отвечая на вопросы старшего из них, он высоко поднимал голову, и только по временам, когда дорога круто шла вверх или когда путники отставали, он мрачно оглядывался назад, но тотчас отводил взгляд, как от неприятных товарищей. С одного возвышения на другое тянулся трудный путь среди древних сосен по пескам и камням; на почерневшей земле не росло почти ничего, кроме молочая, вереска и темных лесных ягод. Все было тихо, только вороны каркали на вершинах деревьев; знойный воздух был пропитан запахом смолы, и ни одно дуновение ветерка не освежало воспаленных щек. Дорога стала подниматься вверх, и соскочив с коня, юноша нарвал на обочине пучок ягод и дал их всаднику, который поблагодарил молодого человека ласковым взором и начал на латинском языке:
– Не видишь ли конца лесу? Устали кони наши, а солнце склоняется к закату.
– Ствол за стволом, отче, и ни одного светлого луча впереди в лесу.
– Ты не привычен к трудным дорогам, Готфрид, – с участием сказал старший. – Неохотно я взял тебя в пустынную страну и недоволен теперь, что уступил твоим просьбам.
– Но я счастлив, отче, – с веселой улыбкой возразил юноша, – что могу сопутствовать тебе недостойным слугой.
– Юношам всегда приятны странствования, – сказал всадник. – Посмотри на нашего проводника: это могучее дикое дерево, ждущее только прививки.
