Иерусалим правит - Муркок Майкл (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Очень высокий, довольно бледный. Красивый, немного женоподобный. Превосходно одевается. Знал тебя в Питере? Вел с тобой дела во Франции?

Это не мог быть никто, кроме Коли.

— Ты говоришь, что он путешествует? — Я в замешательстве пошел по трапу, но почти сразу же остановился на ступеньках.

— Да. Он был в Танжере, к примеру, только несколько недель назад. Вероятно, это как-то связано с политикой, но прямо он не говорил. Он останавливался в «Вилла де Франс».

— И жена была с ним? — Почти сверхъестественным образом Эсме очутилась на верхней палубе; она переоделась, и ее настроение решительно переменилось. Теперь она казалась маленькой Мэри Пикфорд, викторианским ангелочком — я знал, что в глубине души она была именно такой.

— Нет, мисс. — Шура посмотрел на нее дружелюбно и прямо. — По крайней мере, я так не думаю.

Я с радостью познакомил двух своих драгоценных друзей. Мы поднялись по лестнице, а Эсме стояла на верхней площадке, как королева, принимающая знаки внимания.

— Александр Семенович Нива, позволь тебе представить Эсме Болесковну Лукьянову, мою суженую. Эсме, мой кузен Шура.

Шура поцеловал крошечную ручку Эсме и пробормотал какую-то любезность. Эсме извинилась. Она сказала, что идет к себе в каюту и надеется присоединиться к нам позже, возможно, за обедом. Наш корабль уже снимался с якоря и держал курс в открытое море. Я отвел Шуру в салон и отыскал свою бутылку под стойкой бара. Это была «Старая плантация Бомонта» — лучший бурбон в Новом Орлеане. Капитан Квелч где-то раздобыл целый ящик этого напитка и презентовал мне три кварты. Шура был очень благодарен.

— От коньяка и виски становится плохо, а вино здесь ужасное. Хочется той выдержанной, золотой водки, которую мы пивали у Эзо в Слободке.

Честно говоря, я не помнил, чтобы в кабачке у Эзо подавали такие замечательные напитки, но я не стал бы возражать кузену и нарушать мир даже в том случае, если бы он заявил, что Царь был евреем! Я сказал Шуре, что пью бурбон по той же самой причине. Я описал кое-какие из приключений, которые пережил после отъезда из Одессы на «Рио-Крузе», похождения в Константинополе, встречу с Эсме, странствия по Италии и Франции, мои инженерные достижения в Париже и Лос-Анджелесе, карьеру в кино, о которой Шура уже слышал от капитана Квелча. Я не видел никакого смысла в том, чтобы пересказывать неприятные эпизоды своей биографии.

На Шуру мой успех произвел чрезвычайное впечатление, но его собственные похождения были куда печальнее. Несмотря на то что у него осталась лишь одна рука, избежать призыва не удалось, и только повоевав в нескольких армиях, он смог выбраться в Варну, а оттуда в Софию, где, по его словам, ненадолго влюбился. Затем Шура переселился в Фиуме, но выходки дАннунцио [293] превратили город в непригодную для жилья трущобу, и потому он проделал долгий путь до Марселя, где присоединился к нашему старому знакомому, сыну дантиста Ставицкому, теперь французскому гражданину.

— У нас как бы прежняя одесская сеть, — сказал Шура. — Ставицкий даже нашел работу для Бориса и Малышки Грани. Она сейчас в Танжере, покупает и продает…

— А Борис ведет счета?

— Точно! Конечно, Марсель не Одесса, хотя кое-что общее есть. Мне теперь нужна жара. Не уверен, что мог бы снова поселиться на Украине.

Я даже не задумывался об этом. Я уже привык к Калифорнии и к тому, что хорошая погода пробуждает в людях лучшие качества — в точности как в Одессе, особенно если ее сравнить с остальной частью Империи. Верный себе, Шура несколько раз пошутил насчет моего костюма-тройки. Он сказал, что его собственный костюм — самый последний писк парижской моды. Американцы были совсем не элегантны! Я напомнил, что всегда считал его вкус немного показным. Меня же воспитали в старых традициях. Я не стал говорить ему, что наша ветвь семьи неизменно отличалась несколько большим интеллектом, чем его собственная, — в конце концов, они были только мелкими лавочниками. Вместо этого я сказал Шуре, что найду себе хорошего английского портного, как только мы пришвартуемся в Александрии. Я хотел знать, чем он намеревался заняться в Триполи. Шура сказал, что изучал тамошние нефтяные месторождения. «Фирма» собиралась устроить нечто вроде филиала. И я сразу понял, при чем тут Коля. Волшебник, который легко ориентировался в тайнах высоких финансов, князь Н. Ф. Петров стал выдающимся игроком на фондовой бирже. Его приглашали, чтобы определить ценность месторождений и отыскать лучший способ ведения дел. Это не его вина, что наша «Роза Киева» сгнила в своем сарае, став жертвой Большого левантинского бизнеса, который добивался разорения нашей «Трансатлантической аэронавигационной компании» и подготавливал наше крушение. Я никогда не узнаю всей правды о той печальной истории. Конечно, Коля не виноват, что бремя ответственности за наше поражение пало на меня, что меня заклеймили как мошенника и заставили бежать. Он, в конце концов, добровольно решился остаться и боролся за нас как герой. Я мог только благодарить Бога, что силы, выступившие против нас, в итоге не ополчились на него. Без сомнения, оказалось очень большой удачей, что отец его жены тоже был одним из директоров нашей компании и, стараясь избежать семейного скандала, отправил Колю в своеобразное изгнание, но я все-таки с удивлением услышал о том, что мой друг внезапно сменил род занятий. Возможно, в конце концов, ему просто наскучила рутина парижского светского общества. Подобно мне, князь Николай был по натуре авантюристом, жаждущим риска, неутомимо стремящимся к новым подвигам. Эти последние известия намекали на то, что я могу повстречаться с ним снова — скорее, чем смел надеяться. Наши пути должны были пересечься. Я начал подумывать о возвращении в Европу. С американским паспортом и верительными грамотами Тома Питерса, киноактера, у меня, казалось, не могло возникнуть никаких затруднений. В конце концов, экран подтверждал мою новую, американскую личность! Но мне еще некоторое время не стоило появляться во Франции. Как было бы замечательно, подумал я, снова увидеть Рим. У меня там жили хорошие друзья. События 1922 года [294] стали началом великого социального эксперимента, только теперь достигшего полного расцвета. Муссолини привел Италию к замечательной стабильности.

Когда закончатся съемки нашего египетского фильма, сообщил я Шуре, вероятно, мы с Эсме устроим медовый месяц в Европе. Мои друзья да Баццанно, Лаура Фискетти и Аннибале Сантуччи, конечно, по-прежнему жили в своем мире, поедая поджаренные артишоки и споря о будущем разных стран. Мне хотелось бы снова повидать их. И еще люди говорили, что Берлин теперь намного интереснее, чем Париж. Мы поедем в Лондон, где меня все еще дожидались деньги. О них я упоминал с улыбкой. Те деньги казались мне целым состоянием, прежде чем я научился сам зарабатывать на жизнь. Но они послужат хорошим предлогом, чтобы отыскать мистера Грина и мистера Паррота.

— Я слышал, эти старые жулики неплохо распорядились деньгами моего папаши, — радостно ответил Шура. Мы вышли на палубу, чтобы полюбоваться закатом над далеким городом. — Я сомневаюсь, что ты получишь свои деньги, мой милый Симка. И мы никогда не узнаем, сколько же им досталось. Папашу пристрелили очень быстро. Красные, я полагаю. В общем, погромщики назвались по-другому и отправились искать «спекулянтов»! Результаты были почти такими же. Казаки не меняют привычек. Женщин-спекулянток чаще всего насиловали, а мужчин убивали, как и детей. И все это в Слободке. Ванда вроде бы спаслась.

Я сохранил теплые воспоминания о его сестре.

— Надеюсь, что так. — Не стоило говорить ему, что Ванда, вероятно, мертва.

К тому времени, когда Эсме присоединилась к нам, а капитан Квелч, миссис Корнелиус и все остальные собрались к обеду, мы с Шурой слишком много выпили. Я очень смутно помню остаток вечера, разве что теплоту и нежность наших ностальгических переживаний — в этой эйфории я пребывал, при помощи кокаина Шуры и моего бурбона, до тех пор, пока лодка не увезла его в Триполи. Мы отправились в Александрию прежде, чем я сумел убедиться, что могу прочитать неразборчивые буквы — адрес отеля, постоянного обиталища Шуры в Танжере.