Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич (лучшие книги .TXT) 📗
Снова приступил, и штурвальчик тут же повернулся, почти без усилий. Клавдий Симеонович распахнул иллюминатор — медный круг качнулся влево, повис на мощной петле.
В лицо плеснула речная вода.
Клавдий Симеонович обмер. Потом обернулся: из-под правой нижней койки матово отсвечивал черной кожей бок чемодана-монстра. Ухватив, Сопов подтащил его к окну. Вскарабкался и глянул наружу.
— Вот те морген-фри!..
Река была почти вровень с иллюминатором. Слабый ветер разгонял невысокую волну. Времени оставалось с минуту, не больше.
В этот момент пароход дернулся. Где-то раздался долгий металлический скрежет. Электрический плафон погас окончательно, но в каюте оставалось достаточно света.
Кот в корзине заметался. Он с такой силой бился об ивовые прутья, что некоторые треснули. Сопов мельком подумал: сейчас проклятый котище вывернется из узилища. Это было б отрадно — генерал и без того не отличался большой подвижностью.
Но кот не выскочил. Образовавшейся щели оказалось недостаточно. Толстенная черно-белая морда никак не пролезала сквозь прутья. И тогда кот завыл.
Клавдий Симеонович рассвирепел.
— А ну, дайте сюда чертову тварь!..
Генерал покачал головой и спрятал корзину за спину.
Тогда Сопов проделал следующее: правой рукой ухватил Ртищева за воротник, левой — за брюки и одним махом пустил генерала головой вперед, нацелив в иллюминатор. Все было проделано быстро и точно, и Ртищев проскользнул бы наружу, как мыло в трубу. Однако ж помешала корзина, которую он из рук так и не выпустил.
Генерал заклинился.
Сопов с яростью выдрал корзину из его пальцев, больно оцарапавшись обломком прута. Выпихнул Ртищева за борт. Оглянулся в бешенстве — кот орал, как оглашенный. Словно резали его живьем. По каюте поплыл острый запах кошачьей мочи. Клавдий Симеонович глянул вниз — на правой брючине расползалось мокрое пятно.
— Ну ты скотина…
Не сомневаясь, что оставит дрянного кота в каюте, Сопов, тем не менее (нежданно для себя), подхватил корзину и швырнул в иллюминатор следом за генералом. Попал; плетенка скрылась из глаз. Клавдий Симеонович отправил за ней рыжий саквояж доктора, а потом подтянулся и сам нырнул в круглое окошко.
* * *
— Скажите, а вы думали о смерти?
От этого вопроса Сопов аж поперхнулся. Они брели по тайге уже второй час, и Клавдий Симеонович был совершенно измотан. Липкий пот заливал глаза. Одновременно хотелось есть, пить и спать. Где-то под сердцем ворочалась аспидская злоба — на все на свете. Он запутался во всей этой истории и совершенно перестал что-либо смыслить. Впрочем, теперь не до того. Выбраться бы живым.
— Чего ж о ней думать-то загодя, — сказал он. — Придет время, сама напомнит. А пока об ином лучше обеспокоиться.
— А я вот думаю часто. Знаете, что пугает?
«Вот прицепился!»
Клавдий Симеонович сплюнул в сердцах. Благо генерал, шагавший впереди, этого видеть не мог. А хоть бы и видел — что он ему?
— Не знаю.
— Я боюсь умереть смешно. Страшно, коль скажут: глядите-ка, тот самый генерал Ртищев! Гуляка, кавалер, бретер. Был, да весь вышел. Напружился в клозете, да и помер. Какой бесславный конец!
— Отчего ж непременно в клозете? — спросил Сопов, несколько ошарашенный причудливым зигзагом генеральской мысли.
— Это я так, для образчика. Да вы, похоже, не понимаете.
— Понимаю, — механически ответил Сопов.
Генерал удивлял все больше. Куда девалась одышка? В топком лесу, тянувшемся вдоль Сунгари, Ртищев переменился, как-то неуловимо весь подтянулся. С каждой минутой он будто сбрасывал месяц. Шаг стал упруже, плечи выпрямились. Он выглядел более уверенным и даже — более молодым.
— Мне хочется умереть в бою, — сказал генерал, останавливаясь. Он повернулся и посмотрел на Сопова.
Скажи генерал это еще два часа назад, Клавдий Симеонович непременно б расхохотался. Но сейчас Сопов молчал. Отчего-то было ему не до смеха.
— Вы думаете, я ничего не понимаю? — спросил генерал. — Полагаете, я вышел из ума?
— И в мыслях не держал, ваше превосходительство.
— Оставьте. Держали.
Ртищев несколько минут молча смотрел на него, потом развернулся и вновь зашагал. Какое-то время шли молча.
Берег постепенно превращался в болото. Сперва старались держаться возле реки, но мало-помалу приходилось отступать все дальше в глубь леса, обходя трясину с желтой стоячей водой. Пахло гнилью. Бледные цветы на тонких бессильных стеблях источали жирный, дурманящий аромат. Непуганые бекасы подпускали вплотную, лениво вспархивая почти из-под ног. Гнус висел плотным, осязаемым облаком. Раздувая бока и закрыв глаза, орали желтые, отвратного вида лягушки. Густой подлесок казался непроходимым.
Сопов свирепо обмахивался веткой. В ушах стоял тонкий непрерывный писк — то ли от сонмища комаров, то ли от прилива крови.
К концу третьего часа Клавдий Симеонович едва держался на ногах. Глядя в спину генерала Ртищева, ритмически шагавшего впереди, он не прекращал изумляться. Это тот самый старичок, коего чуть не на руках они вынесли из поганого «Метрополя»? Невозможно поверить. Откуда у него силы берутся?
Мучаясь этой загадкой, а пуще того от усталости и комариных укусов, он все более сомневался в правильности принятого решения. Сперва, когда они выбрались на берег, намерение двинуться обратно вдоль Сунгари с тем, чтобы выйти, наконец, к обитаемым местам, казалось единственно правильным. Второй вариант — пуститься напрямик сквозь тайгу, нацеливаясь к железнодорожной колее, — явился бы образцом безрассудства. Теперь же Клавдий Симеонович полагал, что разумнее всего было б оставаться на месте. И ждать.
Сколько еще им идти? Версту? Десять или, может, все пятьдесят?
А их превосходительство меж тем шагает, как заведенный. И еще тащит корзину с котом. Кот орать перестал, присмирел. Да и как не присмиреть? Хоть и бессловесная тварь, а понимает — вон она, мертвая болотная жижа, рядом.
Впрочем, Сопов пока тоже не разлучился с докторским саквояжем. Однако на то был резон практического свойства.
Ему требовалась небольшая передышка — и тогда саквояж можно будет с легким сердцем выбросить ко всем чертям.
Клавдий Симеонович на ходу вытянул из кармана серебряные часы-луковку. Пятый час. Вскоре станет темнеть. Неужели придется ночевать в лесу? От этой мысли сердце в груди подпрыгнуло и зачастило. Похоже, придется. А все она, неверная болотная землица! Не знаешь, куда ногу поставить. Если б по твердой почве, так уж давно бы добрались. А хоть бы и нет — в бору человеку на сердце радостней, и даже ночевка не так пугает. А здесь…
Закаты в этих краях долгие, однако ж, если придется ночевать в лесу, нужно найти место сухое. Дабы костер устроить, иначе — пропадешь ни за зря. Сожрут проклятые кровососы.
Ну, Бог не выдаст, свинья не съест.
Так-то оно так, но надобно и самому приложить руки к собственному спасению.
«Приложить или наложить?» — подумалось вдруг некстати.
Последнюю мысль Клавдий Симеонович, похоже, произнес вслух, потому что генерал Ртищев обернулся на ходу и спросил:
— О чем это вы?
Сопов не ответил. Каждый шаг давался ему все труднее. Теперь он хорошо понимал, сколь верно выражение, излюбленное господами романистами: «Ноги несчастного путника словно налились свинцом». Именно что налились, и положительно нет никаких сил их выдирать из трясины.
О, сытая жизнь в Харбине! Без малого год прошел, и за это время расплылся Клавдий Симеонович, потерял подвижность, за которую так почитал его в свое время сам фон Коттен! [6]А уж тот знал, что к чему…
Расчувствовавшись, Сопов отвлекся, за что немедленно был наказан: шагнул мимо кочки, оступился — и тут же завалился в гнилое болотце.
Ртищев, услышав, остановился. Он смотрел, как ворочался в жидкой грязи Клавдий Симеонович, но не сделал и шагу.
Сопов насилу выбрался; поднялся на ноги, стирая с лица желто-коричневую слякоть. Сунул руку в карман — так и есть, все в грязи. Вытащил часы, щелкнул крышечкой и чуть не заплакал: и под стеклышком собралась грязная водица! Погибли именные часики, подарок самого директора департамента. И ведь часовщику не отдашь — хоть и нет на серебряной луковке дарственной надписи, а все равно риск. Попадется ушлый человек — может сообразить, кто таков был тот директор, и кому, соответственно, мог он дарить именные часы.
