Последний год - Зуев-Ордынец Михаил Ефимович (книги без сокращений TXT) 📗

ВСЛЕД ЗА ГОСТЯМИ ПОЯВЛЯЮТСЯ ХОЗЯЕВА

Андрей положил ребенка между двумя тюками пушнины и начал считать черные точки, сползавшие с холма. И с каждой новой движущейся точкой тревога его возрастала. Он насчитал не меньше полсотни. Передние между тем настолько приблизились, что можно было разглядеть людей, бежавших на лыжах мелкой частой рысью. Они именно бежали, а не скользили по снегу, ибо на ногах их были не русские лыжи, а местные «лапки» — овальные деревянные обручи, заплетенные ремнями. «Лапки» хороши для ходьбы по глубокому рыхлому снегу, но у русских от них распухают лодыжки, и зверовщики отказались от «лапок». Вслед за передовыми, утаптывающими снег, показались упряжки, не нарты, а тобогганы, без полозьев, целиком из березовой коры, с передком, загнутым вверх и назад. Собаки были запряжены не цугом, по-сибирски, как ездили русские, а веером, с выдвинутым вперед вожаком. Ходят на «лапках» и ездят на тобогганах с веерной упряжкой только индейцы да эскимосы Нортонова залива. Но до Нортонова залива и в неделю не доберешься, значит — индейцы.

— Вслед за незваными гостями появляются хозяева, — пробормотал зверовщик. — А что это за племя? Поморцы или дальновские? [7] С поморцами можно столковаться и по-мирному разойтись. Угощу их прошкой [8] — и друзья! А вот дальновских, немирных — кто их знает! По-всякому про них говорят, но чаще худо говорят.

Индейцы, подходя к русскому, переменили рысь на медленный важный шаг. Теперь можно было разглядеть их лица, раскрашенные графитом с блестками слюды, свирепые и мрачные Но Андрея тревожило другое: в одежде индейцев не было ничего выменянного на русских одиночках и редутах. В косах их не было бисерных нитей, они были перевиты простыми ремнями, на меховых штанах и куртках не видно колокольчиков, металлических пуговиц и медных обрезков, на руках нет медных колец, а в ноздрях не продеты цукли [9] или бронзовые сережки. Не было на индейцах и ходких в обмене с племенами байковых одеял, обычно красных с черной каймой, и суконных плащей, которые ценились тем дороже, чем крупнее было на них фабричное московское или владимирское клеймо. На индейцах были плащи из лосиной кожи, а на одном, с особенно свирепым лицом и угрюмыми глазами, плащ был сшит из шкур густоволосых и пушистых лесных матерых волков. Только в оружии краснокожих Андрей увидел знакомые по обменным товарам одиночек якутские ножи в медной оправе и якутские же с медной насечкой копья; были и насаженные на длинное древко тунгусские пальмы, широкие односторонние лезвия, — ими можно и колоть, и рубить, и ветви обсекать в лесной чаще. А каменные или сделанные из лосиного рога томагавки свои индейцы заменили так называемыми енисейскими топорами, тяжелыми десятифунтовыми колунами. Только ружей у индейцев было мало, Андрей насчитал всего три старинные кремневые фузеи. Наметанный его глаз по всем этим приметам определил, что племя отказывается почему-то от торговли с русскими или ведет с ними обмен только переторжкой, через посредничество других племен. Удивил его и строгий умный выбор русских товаров — никаких побрякушек, украшений, только то, что нужно для жизни, для охоты и защиты от врагов. Что же это за странное племя?

— Стой! — крикнул русский, подняв ружье прикладом кверху. Для всех аляскинских племен это было знаком мира.

Индейцы остановились. Один из них, развязав путцы, ремни на «лапках», подошел к русскому, тоже подняв прикладом вверх свою кремневку. Красную лисью его шапку украшало орлиное, белое с черным кончиком перо. Русский знал значение орлиного пера: это почетный знак тойона [10]. Но и без орлиного пера в нем можно было узнать вождя. Орлиный нос, гордые брови, крупный львиный лоб и глаза, большие, горячие и умные, придавали его лицу, словно высеченному из красного порфира, выражение независимое и властное. Он заговорил первый, медленно и гортанно, голосом, похожим на клекот большой хищной птицы.

— Я Красное Облако, из рода Великого Ворона, — взмахнул он полой лосиного плаща, на котором была нарисована голова ворона с багряными глазами. — Я охотник и воин. Кто ты, касяк? [11] Ты торгован? Ты слышишь мой язык?

Он говорил на смеси русского, эскимосского и атапасского наречий, как говорили во всей Аляске при встрече русских с племенами.

— Я хорошо слышу твой язык, Красное Облако. Я не торгован. Я, как и ты, охотник. Племена называют меня Добрая Гагара.

Так индейцы побережья перевели его фамилию — Гагарин. Под этой кличкой он был известен среди всех туземцев, на землях которых охотился. По лицу Красного Облака прошла тень, не то он вспомнил что-то, не то что-то заподозрил. Андрей это заметил и крепче сжал ствол штуцера. Он знал коварную повадку индейцев неожиданно и быстро ударом копья или топора выбивать из рук касяков страшное для них ружье.

— Ты тойон, Красное Облако, — сказал почтительно Андрей, посмотрев на орлиное перо индейца. — Я рад, что глаза мои видят великого охотника и воина.

Губы индейца дрогнули в презрительной улыбке.

— Тойон — слуга касяков и их верная собака. Я анкау — выбранный народом! Моим глазам неприятна белая, как дохлый лосось, кожа касяков и их пушистые бороды. У лисы тоже пушистый хвост. Я сказал, ты слышал. Но на тебя, Добрая Гагара, мои глаза смотрят с радостью. Мы знаем твое имя. Хорошее имя, правильное имя. Ты добрый, ты не обижал кочевые племена, не отнимал у индейцев пушнину, не обманывал их, опоив ерошкой [12], ядовитой, как отвар чилибухи. Ты будешь гостем нашего народа.

Андрей вздохнул с облегчением и опустил поднятое ружье, не чувствуя себя больше котенком в своре свирепых псов. Если индеец назвал тебя гостем, можешь быть спокойным за свою жизнь и пожитки. А в больших, блестящих, прекрасных, как у женщины, глазах Красного Облака появилась усмешка, теперь мягкая и лукавая. Индеец все заметил, все понял и втайне смеялся над касяком, «потерявшим сердце».

— Спасибо, анкау! — наклонил голову зверовщик. — Гостем какого народа я буду?

— Касяки не знают наш народ. Мы живем далеко от вас, мы не ходим на ваши одиночки, мы не любим, когда касяки приходят к нам. Ттынех — имя нашего народа.

Русский снова почувствовал тревогу.

Ттынайцы! [13] Тогда надо держать ухо востро, хоть вождь и говорит ласковые слова. У ттынайцев плохая слава. К русским они относятся настороженно, а подчас и враждебно. Миссионерам лучше не заезжать к ним, не любят они что-то попов и могут снять со священнослужителя пышный скальп. А от служащих Компании, пытавшихся завести с ними расторжки, они убегают, как от чумных, или встречают их стрелами и пулями. В Ново-Архангельске, в канцелярии Главного управителя, да и на редутах тоже считают, что все нападения на транспорты Компании и набеги на одиночки — дело рук ттынайских племен. Называют ттынайцев еще и «бешеными» за ритуальные и воинские пляски, такие неистовые, что во время их исполнения русские зрители ставят пистолеты на второй взвод.

«Виду робкого, во всяком случае, я им не покажу, — подумал Андрей. — Плохо только, что револьверы в торбу сунул. Ну, ничего, у меня и в штуцере еще четыре патрона… »

— Ты не те слова оказал, анкау. Касяки знают ттынехов, — как можно приветливее сказал Андрей. — Двадцать и еще три зимы назад у вас был касяк. Он жил у ттынехов и дружил с ними. Ттынехи прозвали его Белый Горностай! [14]

— Белый Горностай! — оживился Красное Облако, а индейцы, услышав это имя, зашептались. — Наши отцы рассказывали о Белом Горностае у вечерних костров. У него было смелое и доброе сердце. Он приходил к ттынехам с добрым словом и добрым делом. Он научил наших людей лечить болезни, делать запасы на голодные годы, плести ременные сети на лосося и сажать картошку. — На лице Красного Облака снова появилась тонкая насмешливая улыбка. — О доброе сердце Белого Горностая! Зачем охотнику и воину картошка? Наша еда не растет, а бегает и летает.