Шахматист - Лысяк Вальдемар (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

Она повторила по-итальянски то, что сказал их ночной гость, когда же девочка спросила, кто такие гномы, Бенджамен предложил рассказать сказку про них. Он сел рядом, рассказывал, а женщина переводила:

— Когда-то, давным-давно, злой колдун превратил в карликов рыцарей, которые возвращались через этот лес со Святой Земли. Вот эти карлики и есть гномы. Каждый из них наполовину дух и наполовину человек, один раз его можно увидеть, во всех остальных случаях его можно только услышать. Живут они в глубоких пещерах или под корнями деревьев. Живя в двух мирах, видимом и невидимом, они частенько вмешиваются в людские дела. Когда-то они делали одно только добро, помогали детям, девушкам, старикам и больным. Как только случалась свадьба, крестины или какой-нибудь праздник, гномов приглашали на пир. В случае несчастий, у них спрашивали совета. Бывало, что у них брали на время посуду и щедро платили за нее. Но постепенно люди стали забывать про карликов, перестали заботиться о них, а потом и совсем забыли. Тогда рассерженные гномы превратились в злых духов и стали все делать на зло людям. Они устраивали тысячи злых шуточек, воровали новорожденных из колыбелей, портили тесто пекарям, раскидывали снопы в полях… Ну и люди поклялись им мстить. Они не могли напасть на них открыто, поэтому устраивали засады на полях, в лесах, в горах и возле воды, и как только слышали их, начинали во все стороны размахивать розгами. Тот из невидимых гномов, кто получил удар розгой, как опозоренный, уже не мог оставаться гномом и, превратившись в полевую мышку, убегал под землю. Вскоре почти все гномы превратились в мышей, многих схватили и закрыли в специально приготовленной для такого дела клетке. Те, кто остался на свободе, желая освободить собратьев, предложили людям выкупить пленников — по золотому дукату за каждого. И тогда через речку перебросили деревянный мост и поставили на нем огромную бочку…

Бенджамен заметил, что женщина уже не переводит, а только глядит на него и слушает. Девочка спала. Но он не стал прерываться и продолжал тем же самым голосом, голосом его няньки, лица которой он уже и не помнил:

— …Всю ночь слышен был на мосту топот маленьких ножек и звон золота. Под утро все утихло, а бочка была заполнена по самые края. Люди стали делить золото между собой, и так при этом рассорились, что начали драться и убивать один другого. А когда перестали — бочки не было. Это гномы забрали весь выкуп. С тех пор они ходят с ним по лесу, и легенда говорит, что если кто отберет у них это золото, то…

Батхерст не закончил, поскольку, изменив конец сказки, не мог его толком придумать. Он поглядел на ребенка, на Джулию, и молча спрыгнул на землю.

Когда в понедельник утром (10 ноября 1806 года) они выступили в дорогу, их застал врасплох вид идущих по дорогам и полям французов. Пехота как-то передвигалась по трактам, кавалерия скакала через поля. Пехотинцы, скорее, походили на мародеров, чем на войско победителей; они были навьючены курами, утками, головками сыра, подвешенными к штыкам. Некоторые солдаты махали им руками, что-то кричали. Конные офицеры заглядывали в окошки повозок. Скаля зубы, они делали женщинам непристойные предложения. Один даже повернул и, ехал рядом с повозкой, в которой находилась Джулия с дочкой, Бенджамен, Хейтер, Робертсон и раненный Мануэль, время от времени предлагая:

— Hey, la belle! Viens chez nous! [164]

Бенджамен испытывал огромное желание забросить в его раскрытую пасть гранату, а Джулия, почувствовав это, шепнула:

— Не отвечайте, прошу вас. Просто не обращайте внимания.

В повозку к мужчинам она пересела, потому что Анна захотела услышать, чем закончилась сказка. Сейчас Джулия сидела и рассказывала про вояжи труппы, о том, что зимой они всегда стараются осесть в каком-нибудь крупном городе, чтобы сэкономить деньги, а летом кочуют в повозках, ночуя в деревенских сараях; о себе, про то, что сама она танцует под звуки скрипки и флейты, а ее коронный номер — это танец с завязанными глазами на столе, на котором разложены яйца, о своих товарищах. Мануэль с Хейтером значительно поглядывали один на другого, обмениваясь усмешками, которые Бенджамен чувствовал кожей спины.

— Мирель — человек честный, — рассказывала Джулия, — но хитрец, он страшно ревнует свою жену, Сандру. Ссорятся они ужасно, а иногда даже дерутся, и она ему навешивает оплеух, сколько только пожелает. Сам он выступает как силач, ломает железные штуки и рвет цепи, только все эти железяки поддельные, на самом деле, даже не знаю, может ли он разорвать шнурок. В трагедиях он всегда играет королей или судей. Вон та блондинка — это Диана, прима-наив и женщина-змея или женщина-каучук. Сандра ее ревнует, но совсем напрасно, потому что Мирель… Диана специально ее дразнит. Люция, вон та, маленькая, с кудряшками, это вольтижерка. Старая Элеонора показывает искусственные огни, а в театре играет роли сводниц или тетушек, а матушка Роза готовит, лечит всех нас и гримирует для представлений. Тот мальчишка, с которым играется Хуан, это сын Люции и Пинио. Наш Пинио — клоун, арлекин и несчастный любовник, когда играем трагедии.

— «Гамлета» играете? — перебил ее вопросом Батхерст.

— Чего? — удивилась женщина. — Что это такое?

— Шекспир… ладно. Продолжай.

— …Ну, еще есть Рикардо и Томмазо. Это братья, они ходят по канату, скачут и жонглируют тарелками, а в театре играют рыцарей и пиратов. Симон, вон тот, в очках и фраке, играет учителей, философов и врачей, а еще показывает фокусы. Признается мне в любви. Теперь, когда погиб Чако, ему придется играть и священников.

— А ты кого играешь? — спросил Бенджамен.

Джулия усмехнулась и сделала сценический поклон.

— Фатальных женщин, мсье, женщин в черном, тех самых, что приносят несчастье. Но когда предсказываю будущее за деньги, говорю только о счастье. Ворожу по картам, по руке, по кофейной гуще и даже по глазам. Еще умею раскладывать пасьянсы, и в них я пиковая дама, а рядом со мной всегда появляется крестовый валет, ха-ха-ха!

— Откуда ты?

— Из Сардинии, а точнее, с островка Сан-Антиоко, это рядом с Сардинией. Но сама я француженка, потому что ею была моя мать. Она вышла замуж за итальянца, рыбака из Сан-Антиоко, и стала жить с ним в деревушке Каласетта. Отец погиб в море, когда я была еще маленькой, а мать так и осталась в Каласетте. Дома мы всегда разговаривали по-французски, я и мой брат Антонио. Боже, как бы мне хотелось туда вернуться!

Дальнейшее продвижение сделалось весьма затруднительным. Им часто приходилось останавливаться или съезжать с дороги, чтобы пропустить воинскую колонну и обозные повозки. Темп упал до трех миль за сутки. 10 ноября, в полдень, они увидели церковную колокольню какого-то городка.

— Что это, добрый человек? — спросил Батхерст у проезжавшего крестьянина.

— Якобкирхе [165], — прокричал тот в ответ.

— Я про город спрашиваю!

— Перлеберг. Hier fangt die preussische Grenze an! [166]

Прошу читателей запомнить это название. В первой и в начале второй половины XIX века этот городок был своеобразной Меккой детективов и историков, пытавшихся раскрыть тайну Бенджамена Батхерста. В Перлеберг мы еще возвратимся в самом конце этой книги.

В течение шести последующих дней, с 11 по 16 ноября, через Клечке, Киритц и Фербеллин наши герои добрались до предместий Берлина. К городу они приблизились утром, со стороны предместья Шпандау, после чего «проскочили» от «Инвалиден Хауз» до «Франкфуртер Тор» [167] вдоль арки Шпандауэр Фиртель-Кёнигштадт и «бросили якорь» (выражение Тома «Веревки») неподалеку от ворот, за Нойе Вельт. Батхерст, взяв с собой Сия, попрощался с труппой еще перед Домом Инвалидов и помчался в город через Ораниенбургер Тор [168]. Его паспорт вызвал удивление, а когда он объяснил, что желает взять разрешение на выступления театра, с которым путешествует, солдаты начали смеяться и бить браво. Никаких сложностей с въездом у них не было. Через мост Вайдендам и еще один небольшой мостик над Шпрее они попали на Шлёссплатц, где Бенджамен остановился на мгновение, разглядывая массивное здание дворца. Интересно, автомат уже вывезли или еще нет? А Наполеон? Может, он тоже уже выехал?