Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Мессадье Жеральд (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Он уловил на ее устах совсем иное дыхание и откинул ее торс назад. Даная выгнулась, устремив груди в небо.
Заметив, что она девственница, он воспламенился.
У него была свободна только одна рука. Как бы там ни было, приноровиться можно. Ему удалось расстегнуть верх своих штанов.
Девушка извивалась, как змея, быть может, от страха, может, от желания. Его член зажало меж ними. Она схватила его рукой, видимо желая отвести.
Но в самом ли деле она хотела этого?
Когда Готлиб попробовал войти в нее, рот девушки приоткрылся.
Нет, она не отстраняла его член, понял он с удивлением, а лишь направляла.
После первого толчка у нее вырвался вскрик. Готлиб заглушил его своими губами. Свободная рука Данаи скользнула к нему под рубашку. Теперь и она ласкала его. Но при этом была в слезах.
Готлиб сделал вид, будто выходит из нее, вернулся… и так далее.
Даная задергала плененной рукой, чтобы избавиться от своей рубахи. Он позволил ей это, и она ухватилась за его плечо, чтобы опереться обо что-нибудь.
Прошло совсем немного времени, и сильнейшая судорога сотрясла все ее тело. Она закричала — прямо в рот своему насильнику. Однако он еще не достиг своего.
Он продолжал трудиться над ней и не хотел, чтобы это когда-нибудь кончилось.
Даная закричала во второй раз. Готлиб опять заткнул ей рот поцелуем. И наконец излил семя. Она прижалась к нему с силой, которой он в ней и не подозревал.
По лбу Готлиба струился пот.
Он вышел из нее, оглядел долгим взглядом, провел пальцами по ее губам. И вдруг вспомнил, к кому были обращены слова «хотите что-нибудь на память?» — к служанке, пытавшейся отравить его в Париже. Он застегнул штаны и ушел в свою комнату. Не обернувшись. Нет, он не должен оборачиваться.
Запер застекленную дверь на засов и рухнул на кровать.
Последней его мыслью было, что он вел себя как дикий зверь.
21. ОПАСНЫЙ ПРЫЖОК
Граф Банати, человек лет под пятьдесят, с любезным лицом, сидел за письменным столом спиной к окну, положив перед собой распечатанную записку от княгини Полиболос. Он смотрел на графа Готлиба фон Ренненкампфа так, что тому стало слегка не по себе.
Что же написала княгиня этому Банати?
— Какие у вас связи с Высокой Портой, граф? — спросил наконец Банати по-французски.
— Никаких.
— И тем не менее вы собираетесь ей служить.
— А разве не этого от меня ждут? — спросил Готлиб, чуя ловушку.
Банати промолчал и сощурился, играя ножом для разрезания бумаг. Молчание явно предвещало некое важное заявление.
— Неужели вас не удивило, что христианка, чья страна порабощена турками, побуждала вас способствовать усилению их могущества?
— Удивило, — ответил Готлиб, вспомнив вопрос, который сам задал по этому поводу княгине во время их последнего ужина в Констанце. — Я даже спрашивал ее об этом. Она ответила, что османы высоко ценят опыт греков.
Банати кивнул.
— Но верите ли вы, что греки столь же высоко ценят свою неволю?
— Объяснитесь, граф, — сказал Готлиб, все больше раздражаясь при мысли, что опять дал себя провести. — Вы хотите сказать, что в предложении княгини не было никакого смысла?
— Нет, был. Но не тот, какой вы думали. Греки — все греки — желают только одного: освобождения своей родины, понимаете? Но Европе и дела нет, что отчизной Гомера и Еврипида правят мусульмане. Франция и Англия боятся задеть Высокую Порту. Греция для них принадлежит прошлому. Единственная страна, которая желает освобождения Греции, правда не из любви к Праксителю и Сократу, но чтобы отогнать турок подальше от своих границ, — это Россия. Она бы хотела также предотвратить рост австрийского влияния в Греции, на тот случай если Вена ее опередит.
Готлиб открыл рот от изумления.
Он вспомнил долгий взгляд, которым удостоила его княгиня во время их последнего разговора. До него дошло: прикрываясь вербовкой агентов для Порты, фанарская чайка служила делу своей страны.
Банати позвонил в колокольчик, и в дверях появился лакей.
— Принесите нам, пожалуйста, вина и каких-нибудь бисквитов, — попросил Банати. Потом опять повернулся к своему гостю. — Хочу надеяться, что не слишком вас разочаровал.
— Я ошеломлен. Ведь политические высказывания княгини были совершенно противоположны тому, что я услышал от вас, — ответил Готлиб, подумав, а не дурачит ли его и Банати.
Но тот возразил, словно забавляясь:
— Судите сами. — Он ткнул пальцем в письмо и прочитал вслух: — «Он из Ливонии, стало быть, привычнее к русским, чем кто-либо другой».
Пренебрегая вежливостью ради того, чтобы собственными глазами удостовериться в этих словах, Готлиб встал и склонился над бумагой. Потом медленно сел, потрясенный. Именно так княгиня и написала.
— Выходит, я должен поступить на службу к России, — пробормотал он.
— Я знавал и менее завидные судьбы, — заметил Банати.
Тем временем вернулся лакей, неся поднос с блюдом бисквитов, полным графином и бокалами.
Слуга налил Готлибу бледно-золотистого вина, потом наполнил бокал своего хозяина.
— И вы наверняка будете не единственный. — Банати поднял свой бокал с улыбкой и осушил его почти одним духом. — Княгиня имела в виду, что ливонцы граничат с русскими. Неужели же те будут к ним враждебны?
— Враждебнее всего относятся как раз к соседям, — ответил Готлиб, усмехнувшись. — Ливония сполна испытала тяготы зависимости от сильных стран. Но мы слишком маленькая страна, чтобы восстать.
Он неплохо выпутался: накануне, сразу по прибытии, наведался в книжную лавку, чтобы подкрепить свои знания о Ливонии и северных странах. И теперь вознаградил себя глотком вина.
— Это благоразумно, — заключил Банати.
— И что я теперь должен делать?
— То же самое, что делали бы для Высокой Порты.
Готлиб попытался определить по какому-нибудь признаку, кому служит сам этот человек: грекам или русским?
— И добавлю вот что, — продолжил Банати. — Вам придется встречаться с особами, чьи вкусы, конечно, не так изощренны, как у турок, но наверняка менее экзотичны. Я предлагаю вам освоиться с этим миром, и желательно, чтобы вы приобрели кое-какие из талантов, которые весьма ценят при дворах и в светских кругах, а именно: знание языков, истории и музыки. Вас ждут Эвтерпа, которой вполне можно доверить царство языков, Клио и Каллиопа.
Эта цветистая речь, да еще и сдобренная певучим акцентом, показывала, что и сам Банати обладал, по крайней мере, наружным лоском культурного человека. Готлиб пригубил вино: если бы оно не было холодным, то показалось бы резковатым, но его безыскусная терпкость, смягченная прохладой, приятно щекотала нёбо и располагала к разговорам. Вино философов и ораторов. Греческое вино.
— Стало быть, вы российский посланник? — спросил Готлиб.
— Ничуть, граф. Я венский советник его величества Виктора Амедея Второго, короля Сардинского.
— Сардиния — союзница России?
— Неофициально. Фактически она под протекторатом Австрии. Была бы сейчас под протекторатом Франции, если бы в начале века французы не проявили излишней подозрительности и не велели разоружить ее войска. Но на самом деле наша покровительница — всех нас, обитателей Средиземноморья, — это Россия, поскольку лишь она располагает необходимой силой, чтобы сдерживать турок. К тому же в моих жилах течет греческая кровь, которую я унаследовал от матери. Вы удовлетворены, граф? Я прошел испытание? — заключил Банати, коротко усмехнувшись.
— Простите меня, — поспешил оправдаться Готлиб. — Моим намерением было, конечно, не подвергнуть вас испытанию, но прояснить причины вашего предложения. Поймите мое удивление…
Сначала гречанка склоняла его к тому, чтобы он стал агентом Высокой Порты, но это оказалось лишь притворством, и вот теперь сардинец предлагает ему стать агентом России!
— Я понимаю его, граф, понимаю, — согласился Банати. — Вы еще не знакомы с политикой южан. Но княгиня дала мне понять, что у вас достаточно гибкий ум, чтобы разобраться в ее лабиринтах.
