Храм Фортуны - Ходжер Эндрю (читать полную версию книги .TXT) 📗
Отряд скакал прямо в деревню.
Когда крестьянин предупредил римлян о нападении германцев и повсюду начали загораться сигнальные костры, командир одного из главных постов центурион Авл Стоний сразу оценил ситуацию. Основные силы подтянутся от Могонциака не ранее, чем через час. Богам известно, что может случиться к тому времени. Не исключено, что варвары ограничатся одной деревней и успеют уйти за реку. А этого допустить нельзя.
Стоний приказал своим вестовым немедленно собрать к нему ближайшие конные разъезды и людей с других постов. Вскоре он располагал уже сотней всадников-галлов и центурией легионеров. По его приказу каждый конник взял к себе на седло одного пехотинца и отряд поскакал к деревне.
Центурион, конечно, понимал, что сил у него маловато, но надеялся, по крайней мере, задержать разбойников, преградить им дорогу и отрезать пут отхода. А там, глядишь, подоспеют когорты из лагеря и в порошок сотрут обнаглевших бандитов.
Вот этот отряд и увидел Каллон. Египтянин понял, что дело повернулось не совсем так, как рассчитывал его хозяин — слишком рано появились римляне. Что ж, теперь уже ничего не изменишь. Надо уносить ноги. Каллон мысленно поручил Сигафрида заботе его германских богов, а сам бросился бежать по дороге, готовый в любой момент нырнуть в кусты, если вдруг покажется еще кто-то.
Варвары, опьяненные кровью и добычей, не заметили подхода врагов. На окраине деревни Авл Стоний приказал всем спешиться. Галлы, укрывшись за своими лошадьми, начали стягивать с плечей большие тугие луки, а римляне мгновенно выстроились в боевую колонну.
Первый удар легионеров был страшен — словно грозный носорог, отгородившись щитами и ощетинившись остриями пиллумов, центурия врезались в беспорядочную толпу германцев.
Те поначалу ничего не поняли — слишком стремительным было нападение. А потом взвыли от ярости и страха и бросились врассыпную. Напрасно надрывал глотку подоспевший Сигифрид, крича, что врагов лишь горстка, что сейчас они сомнут их, напрасно взывал он к мужеству своих воинов, напрасно заклинал великим богом Манном — германцы побежали, устилая улицы деревни своими трупами.
Центурия Авла Стония перла и перла вперед, а над головами легионеров протяжно пели галльские стрелы, насмерть разя обезумевших грабителей.
Жители деревни, воспрянув духом от неожиданно появившейся помощи, тоже взялись за оружие, и не один варвар свалился на землю от неожиданно обрушившегося на голову топора или острых вил, вонзившихся вдруг в спину.
И все же положение римлян и их союзников было крайне опасным. Германцы, опомнившись от первого испуга, увидели, что врагов действительно очень мало; эффект внезапности сыграл свою роль, но теперь решающее значение перешло к другим факторам. К тому же, сообразив, что пути к отступлению отрезаны, германцы — как всякий загнанный зверь — готовы были теперь сражаться до последнего.
И вот уже воющая толпа окружила центурию римлян, тыча в нее своими длинными фрамеями, швыряя горящие факелы, и тяжелыми мечами снося с древок острия пиллумов. А галлы теперь уже не могли помочь — все смешались в кучу, и невозможно было различить, где свой, где чужой. Тем более, что и на них устремились несколько сот германских воинов, и следовало подумать об обороне.
Узкие кривые улочки деревни очень мешали правильному выполнению маневров, и римлянам ничего не оставалось, как только стать спиной к спине и отражать все новые и новые удары, молясь Марсу, чтобы скорее подошла помощь.
А две когорты под командой легата Сулъпиция Руфа были уже совсем рядом. Вестовые сообщили ему, что центурий Стоний повел своих людей, чтобы задержать варваров, и Руф, понимая, что те попадут в хорошую переделку, резкими словами подгонял солдат, заставляя двигаться на пределе сил.
Когда на горизонте показалось зарево, которое отбрасывали горящие дома, Руф подозвал к себе двух трибунов и приказал обойти селение с двух сторон и потом атаковать. Сам он — с тремя центуриями — собирался ворваться в поселок с ходу, чтобы помочь людям Авла Стония.
«А вскоре подойдет Домиций, — подумал легат. — И вот тут-то мы им покажем».
Но Домиций не спешил подходить. Он повел свой отряд какой-то окольной дорогой, объяснив Риновисту, что хочет лишить варваров возможности уйти с добычей и собирается перекрыть вероятный путь отступления. Галл только пожал плечами. Начальству виднее, хотя, конечно, довольно странный получится маневр...
Агенобарба беспокоила судьба Каллона. Собственно, на Каллона ему было наплевать, но если тот попадет в руки римлян, то тогда они оба пропали. Германик не пощадит изменника — отдаст его под трибунал, и тогда уж ни богатство, ни знатность рода не помогут. А Ливия далеко, и просто не успеет вмешаться. Довольно скверное положение. Но — надо выкручиваться.
Галльские тяжеловооруженные пехотинцы послушно маршировали дорогой, которой повел их Гней Домиций.
Когда две когорты римлян — словно две железные черепахи — вошли в деревню, сметая всех на своем пути, солдаты Авла Стония, которых оставалось уже совсем немного и которые из последних сил сдерживали яростный напор варваров — издали торжествующий крик, заставивший германцев сжаться от ужаса.
Заметив, что враги окружают их, воины Сигифрида, как зайцы, заметались из стороны в сторону, думая теперь даже не о добыче, а только как бы унести ноги. Они бросились было в пространство между двумя колоннами легионеров, но тут их лоб в лоб встретили центурии под командой Сульпиция Руфа. И началось побоище.
Взлетали мечи, разили копья, с хриплыми выдохами валились на землю все новые тела варваров, римляне работали спокойно, слаженно, методично, как на учениях. А галлы, которых германцы — заметив опасность — сразу оставили в покое, вновь взялись за свои луки. И уже не торопясь, тщательно выбирали цель и выпускали стрелу за стрелой в беснующуюся, орущую, воющую, обезумевшую толпу варваров.
Сигифрид понял, что это конец. Все, что он мог сделать — это увести остатки своих людей обратно за Рейн. О каком-то достойном сопротивлении римлянам не могло быть и речи. Вождь хриплым, срывающимся голосом прокричал приказ об отходе, мечом указав в то место, где следовало прорвать окружение. С отчаянием обреченных германцы ударили на шеренги, которыми командовал трибун Марк Гортензий, грудью расталкивая пиллумы и лицами встречая лезвия мечей.
Сульпиций Руф видел, что победа близка. Беспокоило его только одно: куда подевался Домиций Агенобарб? Неужели он заблудился в темноте или, того хуже, наткнулся на еще какую-нибудь банду германцев?
А может, он уже здесь и просто перекрыл дороги вокруг деревни, чтобы никто из разбойников не ушел? Хорошо, если так. Но особенно размышлять Руфу было некогда — бой продолжался.
А Домиций Агенобарб все вел и вел своих людей какой-то заброшенной дорогой. Он знал, что всегда сможет оправдаться — мол, галлы, сволочи, сбили его с толку и потащили куда-то вбок. Откуда ему знать, где эта проклятая деревня? Он же здесь совсем недавно и еще не успел изучить местность.
Пехотинцы размеренно маршировали, постукивая сандалиями. К Домицию, который сидел на крепкой гнедой лошади, подъехал Риновист.
— Командир, — сказал он хмуро, — куда мы идем? Я же знаю здешние места. Эта дорога выведет нас совсем не туда...
— А ты знаешь, что такое воинская дисциплина? — с вызовом спросил Домиций. — Или еще не забыл свои варварские привычки? Приказы командира не обсуждаются — такой закон в римской армии. И если ты служишь Империи, будь добр соблюдать его.
По молодому лицу Риновиста промелькнула тень.
— Да, я служу Империи, — ответил он. — Я служу ей потому, что она обещала защищать мою семью и моих соплеменников. Но сейчас вот вижу, что ты почему-то не спешишь прийти на помощь своим, которые бьются с германцами.
— Что? — взорвался Агенобарб. — Ты смеешь в чем-то подозревать меня, патриция, сына консула?
