Набег - Витаков Алексей (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Солнце скатилось за верхушку плакучей березы, про которую говорил Рогату Тимофей Кобелев. Со дна потемневшего, густого, синего неба всплыла одинокая звезда. Поднялся ветер. Он дул от татарского стана и нес в себе запахи перегоревшей, жирной пищи, конский пот, смрад давно немытых степных тел и обрывки каркающей речи. Человеческий труд того дня был не напрасен: Усмань снова вернулось в свое русло. Потоки серебряной воды потекли в том направлении, которое было задано силами природы и Творцом. Потекли, унося далеко кровь, лоскуты рваной одежды и куски отстрелянной, отрубленной плоти. Чистая вода вернула свежесть воздуху и птичьи голоса.
Савва гладил золотистые волосы Рославы, глубоко глядя в набухшее вечернее небо, словно спрашивал у высших сил дозволения. Э-эх!.. Подхватил на руки девушки и шагнул в темный прямоугольник дверного проема. Посреди комнаты стоял крепкий дубовый стол. Монах аккуратно опустил на него свою ношу. Неожиданно Рослава дернулась, села и оттолкнула от себя мужчину:
– Погодь, Саввушка!
– Ты чего, милая!
– Отвернись. Не могу я так…
Монах мотнул головой и, пряча в густой бороде легкую улыбку, отвернулся.
– Вот теперь… – Рослава лежала на черных досках стола белая, словно свеча. Золотые волосы рассыпались, подобно разливу реки, свесились за край стола волнистым водопадом. Два диковинных холма, ровные и нежные берега бедер и бархатная долина гладкого живота.
Савва глядел завороженный, с остановившимся дыханием и напрочь потерявший себя. Единственный вопрос, который крутился у него на окраине сознания: неужели это все мне?!
– Тебе!.. – словно услыхав его, сказала Рослава.
Монах наклонился и глубоко вдохнул тонкий и чуть терпковатый аромат девичьего тела. Провел кончиками пальцев от ложбины между грудями до ровной ямочки пупка. Потом дальше туда, где белели сахарные бедра. Поцеловал колено и вдруг увидел перед собой луговину с яркими ромашками. Поцеловал ямочку на животе – и перед глазами возникла тихая река с глубокими заводями, где почти нет течения и только сизый ковер тумана. Неожиданно жаркое пламя бросилось в плечи, в голову, подступило к горлу. Савва сдирал одежду так, словно она прилипла к коже, от того и трещала по всем швам. Какое-то время он не мог надышаться и насмотреться, не зная, с чего начать. И вдруг решился. Просунул руки под упругие изгибы женский коленей, чуть приподнял и погрузил бородатое лицо в горячее, влажное лоно. И пил. Пил. Утоляя жажду проснувшейся плоти.
Как только последний луч солнца погас захудалой свечкой по-над Усманью и знобливая волна ночной прохлады прокатилась от берега к берегу, Рогат скомандовал, чтобы строились, держа коней под узцы.
Кобелев дал Рогату десять человек, сам он был одиннадцатым. Казаки разобрали завал в том месте, где когда-то скрипели ворота. Проход сделали узким, чтобы мог пройти верховой, не более. Как только небольшой отряд покинул стены крепости, оставшиеся внутри защитники снова завалили его бревнами.
Семнадцать лет назад тогда еще молодой казак Рогат хаживал на Степь в сотне Гуляя Башкирцева. Мог саблей коню снести на полном скаку голову. Вся сотня была как один, матерые, хоть и молодые и шибко обиженные татарами. При крещении было у Рогата имя Василий – да кто об этом помнит. Родителей порешили крымцы, когда малому исполнилось едва шесть лет. Отца, данковского кузнеца, сразили степные стрелы прямо у наковальни. Он и толком оглядеться-то не успел. Мать иссекли плетьми и за косы таскали по всей деревне. Маленький Вася уцелел чудом, его просто не заметили среди прибившихся к хлеву телят. Свистели стрелы, горели дома, кричали и стонали люди, жалобно мычало стадо коров. Годовалый теленок, пораженный стрелой в глаз, рухнул и придавил, полностью накрыв собой, еще одного круглого сироту. Так и выжил будущий казак Рогат. А почему так прозвали еще в раннем детстве? Да потому, что малый драться со сверстниками предпочитал не кулаками, а со всего маху бить головой. Набычиться, бывало, по обидке и плевать ему, кто перед ним. Разбежится, коли взрослый на пути, то в живот – головой, а сверстник – так получай по носу или по зубам. И так он наловчился, что многим стали мерещиться рога на лбу у малого. Он еще и добежать порой не успевает, а человек уже, того, лежит на земле и кости на лице щупает – не сломано ли где. Жил Рогат до семнадцати лет у вдовы Полосухи. Домашней работы чурался, потому в доме у них всегда вкривь да вкось было. Но если нужно в ночное коней пасти, то тут он первым завсегда просился. Вот там-то, в степи, и представлял он своих врагов и сек ковыли поначалу деревянной сабелькой, а потом уже и настоящей, боевой. У него такая появилась раньше других сверстников. В сарае у тетки Полосухи нашел. Видать, припрятывала до поры баба, но разве от такого далеко упрячешь, коли железо ратное продолжение плоти, а ярость – второе сердце.
Семнадцать стукнуло, крикнул Полосухе: «Не поминайте лихом, тетка! Я к Гуляю Башкирцеву!» И ускакал прочь, только хвост поднятой пыли долго висел над дорогой. Но за хвост тот не ухватишь да обратно не воротишь. Казак и есть казак! До Башкирцева Рогат не дошел, прибился к сотне атамана Полубояра.
Но в первом же бою под ним убило лошадь. Даже толком и саблей не взмахнул, как вокруг шеи сжался аркан степняка. Долго волокли его по земле, вначале одежонка клочьями пошла, потом и от кожи ничего не осталось. Обнаженный, кровавый куль скрутили веревками и бросили поперек конского крупа. Так оказался Рогат на знаменитом Дубовом рынке, что недалеко от Тмутаракани.
На рынке в колодках жарился Рогат под неистовым южным солнцем. Ободранного и калечного покупать никто не хотел. И вот когда совсем продавцы опустили цену, а рынок готовился к закрытию, купил-таки его один толстый, пропахший топленым салом человек. Правда, человеком его с трудом назвать можно. Снова петля на шее, другой конец веревки на крюке скрипучей арбы. А сил идти почти нет. Каждый шаг для босых ног нестерпимой болью выходил. Споткнется, упадет Рогат, и тут же петля вокруг шеи стальным обручем стягивается. Плети. Плети. Нужно вставать. Правда, чтобы товар не издох, на голову натянули баранью шапку. Так и шел казак: голый, окровавленный, со связанными за спиной руками, зато в шапке. В какой-то момент отключилось сознание, только тело само по воле неведомых сил двигалось. Рогату показалось, что вели его на веревке несколько дней без остановки. На самом же деле всего-то ночь да еще полдня. Потом был двор, окруженный забором из камней и глины, насквозь пропахший птичьими выделениями, жирной едой, заношенными халатами и бабьими сварами. У самого порога на ковре сидел старик с седой муравьиной бородкой. Голова у него мелко тряслась, а рот будто что-то постоянно жевал. Рогата показали старику, тот тонко взвизгнул и махнул рукой. Казака положили на живот, задрали, согнутые в коленях ноги. Мелькнуло жало клинка – и резкая боль в стопах. Ему разрезали подошвы ног, в раны вставили куски веревки и зашили. Дали пару дней после этого отлежаться. Затем отправили пасти скот. Передвигаться теперь он мог только осторожно наступая на внешнюю часть стопы, да и то через нестерпимую муку. Медленно прошел год. Много повидал пленник. Как закатывали людей в войлок и оставляли на жаре на медленную и страшную смерть. Как обматывали голову куском верблюжьей шкуры и заставляли несколько дней так ходить, после чего человек становился безумцем. Как плетьми полосовали плоть и сыпали в раны соль.
Но был в Рогате какой-то неведомый стержень, который никак не гнулся. Страх не вытеснил достоинство, не сковал навеки, не сделал забитым рабом. Он научился приспосабливаться, кивать, когда это нужно, торопиться, если прикажут, не смотреть выше подбородка. И не сломался. Лишь поглубже ярость свою спрятал. И молил Бога о спасении. Господь услышал молитвы.
Однажды августовским утром полыхнуло по-над степью зарево белого огня. Гиканье. Топот тысяч копыт. С обнаженными клинками летела казачья лава, сметая все на своем пути. Вспыхнул огонь на крышах домов. Кровь, изрубленные татарские тела, истошно орущий скот. В какой-то момент Рогат поднял голову. Высоко. Выше обычного, словно кто-то за подбородок крепко схватил и сильно дернул вверх. На фоне голубого неба смуглое лицо с плещущими озерами таких же голубых глаз. Черная, ладная, ухоженная борода. Белозубый рот. На голове белая папаха.
