Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр (книги .txt) 📗

Проходя мимо, она с вызовом взглянула на г-жу де Контад, которая была самой красивой, или, точнее будет сказать, самой очаровательной дамой до появления г-жи Леклерк, и с удовлетворением отметила, что все, кто только что толпился возле кресла соперницы, бросили несчастную, чтобы собраться вокруг ее канапе.

Г-жа де Контад до крови кусала губы. Но в колчане мести, который есть у любой женщины, она тут же нашла одну из тех отравленных стрел, которые наносят смертельные раны. Она подозвала г-на де Ноайля.

— Шарль, — обратилась она к нему, — подайте же мне руку, я хочу посмотреть на это маленькое чудо красоты и портновского искусства, которое увлекло за собой всех мотыльков.

— Ах, — воскликнул молодой человек, — и вы дадите ей почувствовать, что среди мотыльков есть и пчелы. Жальте, жальте, графиня! — добавил он. — Все Бонапарты слишком недавно стали аристократами, и время от времени надо указывать им на то, что они тщетно втираются в ряды старой знати. Хорошенько рассмотрите эту выскочку, и, держу пари, вы найдете печать ее плебейского происхождения.

Молодой человек, смеясь, повел г-жу де Контад, ноздри которой раздувались, словно она шла по следу.

Они приблизились к группе поклонников, окруживших прекрасную г-жу Леклерк, и энергично проложили себе дорогу в первые ряды.

Г-жа Леклерк улыбнулась, увидев г-жу де Контад, решив, что даже ее соперница вынуждена воздать ей должное. Действительно, та начала свою речь, присоединив свой голос к хору восхищавшихся новым божеством.

Но вдруг, словно заметив нечто ужасное, она воскликнула:

— Ах, Боже мой, какое несчастье! Почему же это уродство портит один из шедевров природы! Воистину, в этом мире нет ничего совершенного! Боже мой, как это грустно!

Услышав это неожиданное восклицание, все повернулись сначала к г-же де Контад, затем к г-же Леклерк и снова к г-же де Контад. Все, очевидно, ожидали объяснений, но г-жа де Контад лишь продолжала сетовать на несовершенство нашего мира.

— Но что же вы увидели? — спросил в конце концов ее кавалер. — Что же такое вы видите?

— Что я вижу? А разве сами вы не видите огромные уши по обе стороны этой прелестной головки? Если бы у меня были такие, я бы обрезала их на три-четыре линии [49], это тем легче сделать, что ушная раковина без завитка.

Не успела г-жа де Контад закончить, как все повернулись к г-же Леклерк, но уже не для того, чтобы восхищаться ею, а для того, чтобы с любопытством рассмотреть ее уши, на которые до сих пор никто не обращал внимания.

Уши Полетт, как называли ее подруги, и в самом деле были необыкновенные — белые хрящи, похожие на раковину устрицы, которые, кроме того, как верно заметила г-жа де Контад, природа забыла снабдить завитком.

Г-жа Леклерк даже не пыталась ответить на это дерзкое замечание. Она вскрикнула и упала в обморок. Это сильное средство, к которому прибегают женщины, когда они не правы [50].

В это время стук подъехавшей кареты, топот лошадей и возглас «Первый консул!» отвлек внимание гостей от невероятной сцены, разыгравшейся у них на глазах.

Г-жа Леклерк вся в слезах скрылась в комнату, где переодевалась к балу, и в то время как первый консул входил в гостиную через одну дверь, г-жа де Контад, понимая, что одержала победу чересчур грубым способом, и не осмеливаясь пожинать ее плоды, выскользнула в другую.

XII

МЕНУЭТ КОРОЛЕВЫ

Г-жа де Пермон вышла навстречу первому консулу и присела перед ним в самом изящном реверансе. Бонапарт взял ее руку и необыкновенно галантно поцеловал.

— Что я слышу, мой дорогой друг, — сказал он, — вы не хотели начинать бал, пока я не приеду? А если бы я приехал только в час ночи, неужели эти прелестные дети ждали бы меня?

Он обвел взглядом салон и увидел, что несколько дам из Сен-Жерменского предместья не встали при его появлении. Он нахмурился, но не высказал неудовольствия.

— Ну же, госпожа де Пермон, — сказал он, — начинайте же бал! Пусть молодежь веселится, танцы — ее любимое занятие. Говорят, что Лулу танцует как сама Шамеруа. Кто же мне это говорил? Евгений, не ты ли?

Евгений покраснел до ушей, он был любовником красавицы балерины.

Бонапарт продолжал:

— Я должен видеть это. Если позволите, госпожа де Пермон, мы с вами будем танцевать топасо [51], это единственный танец, который я знаю.

— Вы шутите? — спросила г-жа де Пермон. — Вот уже тридцать лет, как я не танцую.

— Не может быть, вы смеетесь надо мной, — отвечал Бонапарт, — сегодня вы скорее похожи на сестру своей дочери.

Тут он заметил г-на Талейрана:

— А, это вы, мне нужно с вами поговорить, — и вместе с министром иностранных дел прошел в маленькую гостиную, где только что так жестоко пострадала г-жа Леклерк.

Вскоре музыканты заиграли, кавалеры бросились к дамам, и бал начался.

М-ль Богарне танцевала с Дюроком, они оказались напротив Клер и графа де Сент-Эрмин. Все, что подруга рассказывала ей об этом молодом человеке, вызывало ее живой интерес к графу.

В reelle, которую в наше время называют контрдансом, было четыре фигуры, последнюю знаменитый танцовщик того времени г-н де Трени заменил фигурой собственного сочинения.

Эта фигура и в наши дни носит его имя.

Г-н де Сент-Эрмин в танцах был так же талантлив, как и в других областях. Он был учеником Вестриса-младшего, отец которого считался богом хореографии, и его учитель мог им гордиться.

Лишь те, кому удалось застать в начале века прекрасных танцовщиков Консульства, могут представить себе то значение, которое молодой человек того времени придавал совершенствованию своих умений в этой области. Я помню, что ребенком в 1812 или 1813 году видел господ де Монбретон, которые были на том самом балу у г-жи де Пермон, представление о котором мы пытаемся дать нашему читателю. Им было тогда лет сорок [52]. На празднике в Вилле-Котре был дан большой бал, собравший весь цвет аристократии, новой аристократии, которая в наших гостиных гораздо многочисленнее, чем потомственная, и которую те, о ком я рассказываю, ценили не меньше. Господа де Монбретон приехали из своего замка в Кореи, господа Лэгль — из Компьеня, одни за три лье, другие за семь. Угадайте как? В кабриолетах. Да, да! Но в кабриолетах ехали их слуги, а сами они держали поводья, и, стоя на запятках в тонких бальных туфлях всю дорогу, повторяли сложнейшие бальные па. Они подъехали к дверям бального зала… смахнули пыль с туфель и в следующую минуту уже танцевали контрданс.

Итак, м-ль Богарне с радостью, а Клер с гордостью отмечали, что граф де Сент-Эрмин, которого никогда прежде не видели танцующим, превосходил лучших танцоров, присутствовавших на этом балу.

Но если на этот счет любопытная девушка могла теперь быть совершенно спокойна, то был еще один вопрос, который продолжал мучить ее.

Рассказал ли молодой человек Клер о том, что так долго печалило его, раскрыл ли причину столь продолжительного молчания и посетившей его радости?

Она подбежала к подруге и, отведя ее к окну, спросила:

— Скажи мне скорей, о чем он с тобой говорил?

— Об одной очень важной вещи, имеющей отношение к тому, что я тебе рассказывала.

— Ты можешь мне об этом сказать?

— Конечно. Он сказал, что хочет доверить мне одну семейную тайну.

— Тебе?

От жгучего любопытства м-ль Богарне перешла с подругой на «ты»·. Клер понизила голос.

— Мне одной. И просил от его имени, — ведь она наш родственник, — получить у матушки разрешение поговорить со мной наедине один час, под наблюдением матери, но так, чтобы она не могла слышать нас. Он сказал, что речь идет о его счастье.

— А мать тебе разрешит?

— Надеюсь, ведь она так любит меня. Я обещала сегодня вечером поговорить с ней и дать ответ до окончания бала.