Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Я был верным стражем границ покойного короля, почему же менее верным буду я для его сына. Доколе турингами повелевает Гизела, я жду от нее только добра. Ты говорил с королевой?
– Неприязненно язвили глаза королевы, когда она увидела меня в толпе. «Если когда-нибудь вздумаете поучить песням моих служанок, то избегай поездок в горы. У сороки, летящей над лесом, ястреб выщипывает перья. Некогда ты был многоречивым посланцем, побереги же свой язык». Тем самым она заставила меня поспешить сюда, и вот я здесь, побуждаемый беспокойством о тебе и княгине.
– Хотя тревога и напрасна, но все равно, благодарю за преданность. Какой-нибудь клеветник озлобил против тебя королеву. Но ее благосклонность я изведал в тяжкий час; доказана на деле дружба, и из одного источника кровь наша. Нами правят доблестные предки в чертогах богов, и двумя чадами живем мы на чужбине, по обоим склонам гор: я – муж, она – жена.
– Да только не твоя, – заметил Бертар.
Инго рассмеялся:
– Все же она женщина, и непристойно было бы нам, мужчинам, опасаться женских прихотей.
– А еще опаснее доверять их дружбе, – наставлял старик. – Пока медведица была мала, она лизала руку человека, которому потом вцепилась в затылок.
– Упрям же ты в своей недоверчивости, – добродушно возражал Инго. – Но я поступлю, как ты предлагаешь. Мы отправимся по селениям и пригласим старейшин на совет: послать ли посольство к королеве или благоразумно готовить оружие. Если напрасной окажется тревога, то мы сами посмеемся над ней. А ты, Фолькмар, погости у нас, доколе не узнаешь, что Гизела снова благосклонна к тебе – ты ведь знаешь, как приятно нам твое присутствие.
– Прости, повелитель, – важно ответил певец, – если я не приостановлюсь в пути: гнев этой женщины быстрее конского скока, скоротечнее соколиного лета. Она совсем забыла, что перед покойным королем восхваляла мое посольство. Если полагаешь, что безопасности от нее ты, то для себя я этого не жду.
– Кто осмелится сдержать прыть странствующего певца? Но если ты должен непременно уйти, то не откажи в просьбе: поскорее возвращайся под наши дубы.
– Я еще побываю там, где растут дубы, – сказал Фолькмар, склоняясь над рукой Инго. Они с Ирмгардой посмотрели вслед королю и Бертару, которые направились к коням.
– Много тайн известно тебе, – тихо сказала она, – но не можешь ты истолковать скорбящей жене всех мыслей, что проносятся в голове ее мужа.
– Мысли щебечут в голове, что ласточки на кровле дома: то улетают, то прилетают они, – утешал певец. – Но ты подобна домашнему очагу, который дает мир и веселит сердце – не думай о мимолетных тенях. Но и к тебе, повелительница, пришел я тайным гонцом. Когда уходил я из лесов, то княгиня Гундруна вошла со мной в загон, где держит она свою домашнюю птицу, и указав на самку аиста, сказала: «Птица улетела летом со двора, но к зиме возвратилась назад с птенцом своим; теперь мы кормим обоих. Та, которую ты знаешь, ушла отсюда, потому что ухватилась она за правильные перья лебедя перелетного – отнеси же ей другое знамение пути».
И певец протянул Ирмгарде знамение: перо из крыла аиста и перо молодой птицы, перевязанные нитью. Ирмгарда взяла привет матери, и ее слезы покатились на него.
– Адебара прилетела назад во двор, потому что хитрая птица растерзала хозяина ее гнезда. Но сердце повелевает мне противиться лютым соколам, устремившим крылья на моего повелителя. Пойдем, Фолькмар, я покажу тебе моего бедного птенца, который с радостным криком сжимает свои ручонки, когда отец склоняет к нему лицо.
По полудни в замке все стихло. Певец ушел, Инго с товарищами отправился в долины, а Ирмгарда стояла у родника, который неподалеку от дома выбивался из скалы. Ратники высекли из камня красивое корыто, в котором скапливалась вода источника. Тепло светило солнце, и весело плескалась прохладная вода, струясь из корыта на землю; со скалы вниз опускались, наподобие кровли, ветви ясеня, вокруг родника стояли ивы, скрывая его от постороннего глаза своим серым лиственным пологом.
Ирмгарда подняла своего сына над священным источником.
– Милостивая владычица бегучей воды, – молила она. – Будь благосклонна к моему ребенку; да будет крепок он и благообразен телом, подобно моему повелителю!
Она окунула мальчика, нетерпеливо кричавшего и бившего своими ножками, вытерла его маленькое тело сухим полотенцем, тепло одела его, положила на мох и ласково заговорила с ним – до тех пор, пока не перестал он кричать и снова не улыбнулся матери. Ирмгарда встала и сняла с себя верхнее платье; оставшись неподпоясанной, в нижней одежде, она прополоскала подол замоченного платья и разложила его там, где лучи солнца падали на муравчатую тропу.
– Некогда прислуживали мне женщины, и редко касались руки мои корыта и очага; но теперь я живу дикаркой с одной только Фридой, и огрубели руки мои, боюсь, что это неприятно моему повелителю. Но если б руки эти сохранили нежность, то лишился бы он многих удобств. Без моей помощи как ему жить на пустынных границах?
Она посмотрела на свое отражение, дрожавшее на возмущенной воде, и распустила волосы. Длинные пряди кудрей упали и погрузились концами в воду, но Ирмгарда, устремив на родник пристальный взгляд, тихо промолвила:
– Такой некогда я понравилась ему, хотелось бы знать, думает ли Инго, как прежде, когда он целовал меня на утренней заре? Или тайная скорбь о гневе отцовском, о горе матери изменили меня? Я таю мои вздохи от короля и только наедине заламываю руки. Но его гордый дух возмущается покойным одиночеством, вдаль стремится он к славным подвигам, и высоко возносятся помыслы того, кто всю жизнь уготовлял поле битвы для своих орлов. А теперь ради меня он укрывается под деревянной кровлей.
И погруженная в тяжкое раздумье, она склонила голову. Закричал сторож на башне, застучал покатившийся камень, но Ирмгарда не обратила на это внимания.
Вдруг возле нее фыркнул конь, и низкий женский голос вскричал:
– Чего скорчилась эта женщина у колодца и так жадно глядит на свое лицо, что замутились у нее глаза и отказал ей слух?!
Ирмгарда вскочила. Перед ней сидела на коне статная женщина; с ее золотистых волос ниспадало покрывало, на ее плечи и хребет коня был наброшен пурпуровый плащ, золотом сверкал убор коня, и его копыта уже попирали полотняную одежду расстеленную Ирмгардой. Позади незнакомки она увидела бледное лицо Зинтрама, и тотчас горячая краска бросилась в лицо Ирмгарды – она узнала женщину, перед которой стояла теперь без пояса, с обнаженными ногами. В глазах ее запылал гнев, как, впрочем, и в глазах королевы. Женщины враждебно смотрели друг на друга, затем Ирмгарда скрыла свою грудь под завесой волос, присела на мох, чтобы убрать под себя обнаженные ноги и, взяв ребенка на колени, прижала его к себе.
– Онемела что ли женщина, присевшая на землю?! – закричала королева своему спутнику.
– Это сама Ирмгарда, – ответил растерянный Зинтрам. – Ирмгарда, тебя зовет королева.
Но неподвижно сидевшая Ирмгарда повелительно воскликнула:
– Отврати лицо свое, Зинтрам! Непристойно тебе смотреть на меня, когда конь твоей королевы топчет мою одежду!
– Не в отчем ли дворе, из которого сбежала ты наложницей чужого человека, научилась ты тому, что прилично женщине?
– Хоть ты и королева, но злословишь несправедливо! – снова вскричала Ирмгарда. – Я честно живу с мужем моим. Можешь ли, завистница, похвалиться такой честью?
Королева грозно подняла руку, как вдруг наверху раздались голоса.
– Сюда, Инго! – закричала Ирмгарда. – Помоги жене твоей!
По крутой дороге спустился Инго. С изумлением увидел он свою жену на земле, а на коне гневную королеву. Пройдя мимо жены, он покорно склонил голову и колено перед Гизелой.
– Благо великой повелительнице турингов! – почтительно сказал он. – Приветствую твою благородную голову, благосклонностью своей одари дом преданного родственника твоего.
Лицо королевы изменилось, когда она увидела витязя столь ласковым и уважительным, и она приветливо ответила:
