Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан
Я сказал, что не получил, и собирался добавить, что заслуг у меня достаточно, но император прервал меня в своей решительной манере.
– А вы, майор?
– Нет, сир.
– Тогда вам предоставляется шанс.
Император подвел нас к карте и кончиком сабли указал на Реймс.
– Буду откровенен с вами, господа, как с боевыми товарищами. Вы оба служите под моим началом со времен Маренго? – император улыбнулся, и его бледное лицо будто осветилось солнцем. – Сейчас в Реймсе, начиная с четырнадцатого марта, расположился наш штаб. Войска Блюхера {91} – к северу от города, а Шварценберга {92} – к югу, – император говорил, водя саблей по карте. – Дело в том, – сказал он, – что чем дальше продвинутся пруссаки, тем сильнее будет наш удар. Они собираются наступать на Париж. Отлично, пусть попытаются. Мой брат, король Испании, находится там со стотысячной армией. Я направляю вас к нему. Вы передадите ему письмо, по копии которого даю в руки каждого из вас. В письме говорится, что я вместе со своей армией приду ему на помощь через сорок восемь часов, которые понадобятся моим людям для отдыха. А затем – на Париж! Все ясно, господа?
Ах, как передать вам то чувство гордости, что охватило меня: великий человек доверил мне столь важное задание! Когда он вручил письмо, я выгнул грудь колесом, зазвенел шпорами и улыбнулся, давая понять, что счастлив выполнить любую задачу. Император тоже улыбнулся и на мгновение задержал руку у меня на плече. Я бы отдал все, что у меня было, лишь бы в тот момент меня могла видеть моя матушка.
– Я покажу вам, как добираться, – сказал император, поворачиваясь к карте. – Вы поскачете вместе до Базоша, затем разделитесь: один отправится в Париж через Ульши и Нейл, а другой – севернее, через Брен, Суассон и Сенли. Вы что-то хотите сказать, бригадир Жерар?
Я солдат до мозга костей, но могу быть красноречив не хуже любого штатского. Я начал было пространную речь о славе и об угрозе, которая нависла над Францией, но император прервал меня.
– А вы, майор Шарпантье?
– Если наш путь окажется опасен, вольны ли мы его изменить? – спросил майор.
– Солдаты не имеют права ничего менять. Их удел – подчиняться приказам. – Император кивком дал понять, что разговор окончен, и снова повернулся к Бертье. Не знаю, что он сказал, но услышал, как оба засмеялись.
Что ж, как понимаете, сборы не заняли у нас слишком много времени. Уже через полчаса мы скакали по главной улице Реймса. Часы на башне кафедрального собора только что пробили двенадцать. Я скакал верхом на низкорослой серой Виолетте, той самой, которую желал купить Себастиани после битвы под Дрезденом. Виолетта была самой резвой лошадью в легкой кавалерии. Ее лишь однажды сумел обогнать английский скакун, принадлежавший герцогу Ровиго. Что касается Шарпантье, то он ехал на лошади той породы, что любят кирасиры или гренадеры: спина у них – словно кровать, а ноги – как столбы. Шарпантье и сам был здоровяком, и они с лошадью представляли собой уникальную пару. В тупом самодовольстве Шарпантье бросал томные взгляды на девушек, которые собрались у окон, чтобы посмотреть на меня, крутил свои уродливые рыжие усы и закатывал глаза, словно женское внимание предназначалось ему.
Из города мы выехали в сторону французского лагеря, затем миновали поле битвы, все еще покрытое телами наших несчастных собратьев и русских. Но и наш лагерь представлял собой еще более грустное зрелище. Армия таяла на глазах. Старая гвардия, как всегда, держалась молодцом, но в новой гвардии было полно новобранцев. Артиллерия и тяжелая кавалерия не внушали опасений, но пехотинцы имели вид школьников. Кроме того, мы остались без резервов. Подумать только: на севере нас подстерегали восемьдесят тысяч пруссаков, а на юге – сто пятьдесят тысяч русских и австрийцев. Такая ситуация могла привести в уныние даже самого отчаянного храбреца.
Признаюсь, что я уронил слезу-другую, но утешился воспоминанием о том, что император, как всегда, с нами, что этим утром он держал свою руку на моем плече, а по возвращении обещал мне награду. Я так взбодрился, что даже запел и пришпоривал Виолетту, пока Шарпантье не стал упрашивать меня не мчаться с такой скоростью. Он не успевал за мной на своем огромном фыркающем, задыхающемся верблюде. Дорога была разбита, тяжелые орудия продавили в покрытии глубокие канавы. Действительно, Шарпантье был прав, сказав, что это не место для галопа.
Я никогда не испытывал приятельских чувств к Шарпантье, и сейчас, проехав двадцать миль, мы не перебросились и словом. Он ехал, нахмурив брови, с опущенной головой. Несколько раз я спросил, о чем он думает, надеясь рассеять его тоскливое настроение. Он отвечал, что думает о задании. Такой ответ удивил меня: я никогда не заблуждался относительно его умственных способностей, но все же не мог поверить, что кто-то столь серьезно задумается по поводу столь простой задачи. В конце концов мы добрались до Базоше, где ему предстояло поехать на юг, а мне – на север. Шарпантье обернулся в седле и как-то необычно посмотрел на меня.
– Что вы думаете об этом, бригадир? – спросил он.
– О чем?
– О нашей миссии.
– Довольно простое задание.
– Вы уверены? Почему тогда император раскрыл нам свои планы?
– Потому что он высокого мнения о наших способностях.
Мой напарник хохотнул в манере, которую я нашел весьма раздражающей.
– Могу я узнать, что вы собираетесь предпринять, когда обнаружите пруссаков на пути? – спросил он меня.
– Я выполню приказ.
– Но вас убьют.
– Вполне возможно.
Он снова засмеялся, да так оскорбительно, что я схватился за рукоять сабли. Но не успел я сказать все, что думаю о его тупости и нахальстве, как он развернул лошадь и что есть сил поскакал по дороге. Когда его высокая меховая шапка скрылась за гребнем холма, я поскакал своей дорогой, размышляя над словами Шарпантье. Порой я просовывал руку под мундир, чтобы услышать шорох бумаги на груди. Ах, эта дорогая бумага вскоре превратится в серебряную медаль, которую я давно надеялся получить! Всю дорогу от Брена до Сермуаза я думал о том, как встретит меня матушка, как увидит медаль.
Я остановился, чтобы дать Виолетте передохнуть и подкрепиться, на холме неподалеку от Суассона. Поляна была окружена старыми дубами. В ветвях гнездилось столько ворон, что их карканье заглушало голоса. От хозяина постоялого двора я узнал, что Мармон {93} отступил два дня назад, а пруссаки перешли Эн. Час спустя в тусклом свете я обнаружил их караулы справа на вершине холма. А ночью, когда темнота сгустилась, север горел от бивуачных костров.
Когда я услыхал, что Блюхер находится здесь уже два дня, то был немало удивлен: неужели император не знал о том, что местность, через которую он послал меня, оккупирована врагом. Тем не менее слова, которыми он ответил Шарпантье: «Солдаты не имеют права ничего менять. Их удел – подчиняться приказам», не выходили у меня из головы. Я должен следовать по пути, указанному мне императором, пока Виолетта в состоянии переставлять копыта. Путь от Сермуаза до Суассона лежал по холмам. Дорога шла то вверх, то вниз. По обе стороны стояли сосновые леса. Я не снимал руку с эфеса сабли и держал палец на спусковом крючке. Война в Испании научила меня ехать быстро по открытой местности и замедлять шаг там, где предстояло обогнуть поворот.
Так я добрался до деревенского домика, стоявшего справа от дороги, сразу за деревянным мостиком через Крис. Женщина, работающая в поле, крикнула мне, что в Суассоне находятся пруссаки. Небольшая партия улан была здесь около полудня, появление дивизии ожидалось к полуночи. Я не стал слушать дальше – вонзив шпоры в бока Виолетты, я галопом помчался в город.
Трое улан стояли в начале главной улицы. Лошадей они привязали, а сами болтали и курили трубки, каждая длиной с мою саблю. Я их хорошо рассмотрел, так как их освещал свет из открытой двери. Они, однако, успели заметить серый бок Виолетты, промелькнувший мимо них, и мой черный плащ. Еще через несколько секунд я врезался в толпу людей, сгрудившихся у открытых ворот. Одного из них Виолетта сбила с ног, и он свалился на землю, другого я чуть не зарубил – промахнулся. Раздались выстрелы карабинов, но я успел скрыться за углом, избежав пуль и даже не услышав их свиста. Мы с Виолеттой были достойны друг друга: она неслась со скоростью молнии, искры так и рассыпались во все стороны из-под ее копыт. Я приподнялся на стременах с саблей в руке. Кто-то кинулся мне под ноги, попытавшись остановить лошадь. Я ударил его саблей по руке, он громко вскрикнул. Двое гнались за мной. Одного из всадников я зарубил, а другого обогнал. Буквально через минуту я, уже оставив город позади себя, мчался по широкой, обсаженной с двух сторон осокорями дороге. Поначалу еще слышался стук копыт где-то за моей спиной, но постепенно он затихал и затихал, так что я уже не отличал его от стука своего сердца. Я решил передохнуть, остановился и прислушался, но ничего не услышал. Похоже, погоня прекратилась.
