Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (онлайн книга без TXT) 📗
Пахло кофе, хорошим табаком, ароматической эссенцией. Бенкендорф посмотрел на портрет хозяйки дома на стене: «Федор Петрович мне рассказывал, мадам Воронцову-Вельяминову месье Давид писал, этот художник знаменитый. Ее бюст во всех префектурах Франции стоял».
За окном свистел холодный ветер. Бенкендорф, приняв от Федора тонкого фарфора чашку с крепким чаем, заставил себя не думать о криках умирающих на льду Невы, об окровавленном снегу на Сенатской площади. Часы с фигурой музы Урании размеренно пробили девять вечера.
— Я прошу прощения за столь поздний визит, — наконец, решился сказать Бенкендорф, — однако дело не терпит отлагательств.
Они все молчали. Бенкендорф взглянул на маленькую, изящную, зеленоглазую женщину, что сидела напротив него.
— Бретонская Волчица, — вздохнул он. «Она чуть было на гильотине свои дни не закончила. И эти…, - он искоса посмотрел на Воронцовых-Вельяминовых. «Федор Петрович в бунте, пугачевском выжил, и Кремль спас. Таких людей не сломить, конечно. У этой мадам Кроу спина, будто из железа выкована».
— Как вы, наверное, знаете, — они молчали, и Бенкендорф, отчего-то покраснел, — сегодня в столице произошел бунт…, возмущение, вызванное заговором против его императорского величества.
— Хоть бы кто глазом моргнул, — зло подумал он, — сидят, словно этот сфинкс, в Египте. Чем быстрее я с этим покончу, тем лучше. Надо возвращаться во дворец, его величество хочет сам допрашивать этих мерзавцев.
— Ваш сын, полковник Воронцов-Вельяминов, который сейчас находится в отпуске, — Бенкендорф допил чай, — по сведениям, нами полученным, был среди руководства тайного общества. Поэтому, по приказу его императорского величества, я вынужден изъять у вас, — он поклонился, — паспорта, и сообщить вам о запрете на выезд из столицы, до окончания следствия.
Никто даже не пошевелился. Питер, подвинул Бенкендорфу шкатулку, что стояла в центре стола: «Извольте».
— Они знали, — понял Бенкендорф. «Обыскивать кабинет Петра Федоровича бесполезно. Если там и были какие-то бумаги, они уже все сожгли, наверняка. Прав был император, меня сюда посылая. Как это он сказал: «Ты, Александр Христофорович, там ничего не найдешь. Эти люди умнее всей Тайной Канцелярии, вместе взятой».
Бенкендорф сложил паспорта в свою папку испанской кожи: «На квартире будет постоянно находиться жандармский пост. Нам необходимо обыскать кабинет его превосходительства полковника. Прошу прощения, — отчего-то добавил он.
Федор поднялся, — Бенкендорф тоже встал. Распахнув дверь, что вела в переднюю, мужчина повел рукой: «Третья комната направо по коридору, там не заперто».
Он так и стоял, оглядывая Бенкендорфа. Тот вдруг увидел разоренную, сожженную Москву, и обросшего рыжей бородой, хромающего мужика в крестьянском армяке. «Глаза у него сейчас такие же, вздохнул Бенкендорф, — будто лед. Император тоже так смотрит, бывает».
Бенкендорф остановился на пороге. Переложив папку в другую руку, он сбил пылинку с мундира: «Его величество желает поговорить наедине с ее превосходительством Евгенией Петровной Воронцовой-Вельяминовой. Вы не волнуйтесь, — он опять закашлялся, — у нас экипаж. Я лично отвезу Евгению Петровну во дворец и доставлю обратно».
Никто не произнес ни слова. Подняв голову, он натолкнулся на холодный, прозрачный взгляд мадам Кроу. Женщина сидела, выпрямив спину, выставив вперед острый подбородок.
— Я извещу свою дочь, — Марта поднялась. Пройдя мимо Бенкендорфа, — на него повеяло жасмином, — она скрылась в глубинах квартиры.
Бенкендорф вздохнул. Поклонившись так и не сдвинувшимся с места людям, закрыв за собой дверь гостиной, он велел жандармам: «Начинаем».
Николай стоял, в большой, пустынной гостиной, освещенной только несколькими свечами, прижавшись лбом к стеклу, глядя на Неву. Он вспомнил голос обер-полицмейстера Шульгина: «К утру, ваше величество, здесь ни одного трупа не останется, обещаю вам». Они с Бенкендорфом и свитой шли по мокрому от крови невскому льду. Солдаты баграми сбрасывали в проруби тела расстрелянных людей. Николай услышал стоны. Отвернувшись, он сухо сказал Шульгину: «Пусть подготовят справку о количестве погибших. И арестованных тоже».
Николай повертел в руках бумагу: «Генералов — 1, штаб-офицеров — 1, обер-офицеров разных полков — 17, нижних чинов лейб-гвардии — 282,во фраках и шинелях — 39, женского пола — 79, малолетних — 150, черни — 903.Итого — 1271 человек». Николай посмотрел на приписку карандашом: «Арестованных в Петропавловской крепости — 371 солдат Московского полка, 277 — Гренадерского и 62 матроса Морского экипажа». Он сжал зубы: «Мерзавцы…, Сейчас весь город обыскивают, их уже во дворце, как бы ни полсотни. Дворяне, аристократы, — Николай подышал, успокаиваясь, — валят все друг на друга. Уже с десяток человек мне сказало, что во главе всего стоял полковник Воронцов-Вельяминов. Жена его накануне бунта обходила заговорщиков, передавала последние распоряжения. Врут, конечно. Они готовы кого угодно оболгать, чтобы свою шкуру спасти».
Вернувшись с реки, он пришел к жене. Та рыдала, укрывшись в постели, у нее мелко тряслись руки. Александра Федоровна, подняв красивую голову, кусая губы, выдохнула: «Nicolas, там были женщины, дети…, Зачем…, - она скорчилась в клубочек, и прошептала: «Это предзнаменование, я знаю, теперь мы никогда, никогда не будем счастливы». Он, внезапно, разозлился. Поднявшись с кровати, заставив себя сдержаться, Николай хмуро сказал: «Это была моя обязанность, как императора, вот и все. Завтра к тебе придет врач. Как дети?»
Жена ничего не ответила, только забилась глубже под меховое одеяло. Николай, уже выйдя из ее комнат, вслушавшись в шум внизу, — во двор заезжали закрытые кареты, — постучал в двери крыла, где были покои матери.
Мария Федоровна стояла у окна, тоже, со свечой в руке. Николай вдохнул с детства знакомый запах — ванильный, сладкий. Подойдя к матери, уронив голову на ее плечо, — он был много выше, — Николай расплакался. Вдовствующая императрица гладила его по спине. Достав шелковый платок, вытерев ему слезы, мать шепнула: «Ты этого не помнишь, ты дитя был совсем. Когда твой отец умер…»
— Когда его убили, — вздохнул Николай. «Зачем притворяться, maman, мы знаем, что там было на самом деле».
— Когда твой отец умер, — упрямо повторила Мария Федоровна. Николай увидел жесткую складку в углу ее еще красивого, обрамленного морщинами рта. «Весна была. Март. Той ночью началась страшная гроза, с молниями. Я твою бабушку покойную во сне увидела. Она мне и сказала: «Это месть. Теперь все царствования на крови будут начинаться, пока она не выполнит предначертанное».
— А кто — она? — невольно спросил Николай.
— Не знаю, — вздохнула Мария Федоровна. «Был бы жив Alexandre…, - она не закончила. Николай, разъярившись, проговорил: «Он не жив, maman! Незачем мне напоминать о том, что вы его любили больше меня. Вы и Константина больше любите, я знаю!»
Он пробормотал что-то себе под нос и вышел. Мария Федоровна, посмотрев на темную Неву, перекрестилась: «Господи, убереги нас от всякой беды, прошу тебя. Вразуми сына моего, прости его, что пролил он кровь невинных людей».
Дверь заскрипела, и он услышал осторожный голос Бенкендорфа: «Ваше величество, ее превосходительство Евгения Петровна Воронцова-Вельяминова».
Она стояла на пороге гостиной — маленькая, хрупкая, в траурном шелке, на прямые плечи был наброшен соболий палантин. Прекрасное лицо было бледным, как там, на Сенатской площади, рыжие волосы, стянутые пышным узлом, украшены ободком из черных гагатов.
— Я просто хочу, чтобы меня любили, — горько подумал Николай. «Чтобы кто-то…, она…, меня выслушал. Просто выслушал».
— Ваше величество, — она сделала глубокий реверанс.
— Евгения Петровна, — Николай помолчал. «Евгения Петровна, вы помните, в Писании, про царя Саула? И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него. Евгения Петровна, — он почувствовал, что подсвечник в его руке, дрожит, — поиграйте мне, пожалуйста».
