Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (онлайн книга без TXT) 📗
Дверь передней мягко, почти неслышно закрылась. Питер, взяв свечу, накинув халат, подошел к окну. Жена и дочь шли по заваленной снегом мостовой к Невскому проспекту. Он отчего-то перекрестил их, и, вздохнув, начал одеваться.
— За один день? — слабым голосом спросила Тео. Она сидела, комкая в руках шаль, и вдруг, покачала темноволосой головой: «Теодор…, Как же это так? Петя хороший мальчик, он не мог, я не верю, не верю…, женщина расплакалась. Федор, вздохнув, ласково поднял ее из кресла: «Пойдем, любовь моя. Я тебе капель дам, полежишь еще, а потом и мальчики проснутся. Поиграем с ними, почитаем, раз на улицу выходить не след».
Он вернулся, и, закурив сигару, долго молчал. «Ей тяжело, конечно, — наконец, проговорил Федор, глядя куда-то вдаль. «Сам знаешь, Петя у нас на старости лет родился, как и Юджиния у вас. И вот теперь…, - Федор не закончил. Питер, вернувшись к столу, нарочито бодро заметил: «Они постоят на этой вашей Сенатской площади и разойдутся, поверь мне. Никто стрелять не будет. Может быть, пару камней бросят. Это молодежь, они и не знают, что такое революция»
— Зато мы очень хорошо знаем, — угрюмо сказал Федор. «Твоя жена видела, как ее мужу голову отрубили, мы с тобой в Вандее сражались, Тео терпела эту мерзость, Робеспьера этого. Не могу поверить, что мой сын…, - он, тихо, выругался. Питер, примирительным тоном, заметил: «Они не хотели ничего дурного, Теодор. Тем более Петя. Ничего не случится. Отправят их в Сибирь, так они через год уже оттуда выедут, обещаю. И вас мы заберем, придумаем как. Будете все спокойно в Лондоне жить».
Теодор ничего не ответил. Питер, насторожившись, спросил: «Что?».
— Как бы это все виселицей не закончилось, вот что, — он поднялся, взяв трость. Питер, невольно, подумал: «Здоровый он человек, все-таки. Семьдесят пять лет, а до сих пор, — как это он показывал, — кочергу в узел завязывает».
— Опять бежать, — Федор прошелся по столовой, бормоча что-то себе под нос. «Думал я, спокойно с Тео жизнь доживем, внуков будем воспитывать».
— И будете, — уверенно ответил Питер, — просто не здесь. Когда все успокоится, когда император издаст указ о прощении заговорщиков, Петя с Юджинией сюда вернутся.
— Вряд ли это случится, — мрачно заметил Федор, — при жизни нашей. Как тебе удалось за один день все закончить?
Питер поднял бровь: «Я человек осторожный, у меня всегда что-то про запас придумано. Сам знаешь, я в опасных местах торгую. Бомбей еще ладно, там английская земля, а в Кантоне приходится зависеть от милости китайского императора. Совсем, как у вас, — он, невесело, улыбнулся.
— Вчера продал остатки на складах по дешевке, незачем рисковать и ждать хорошей цены. Работников рассчитал с тройным окладом, помещение сдал, вместе с обстановкой, а векселя и эмблема «Клюге и Кроу», — Питер посмотрел на часы, — сейчас едут в Гельсингфорс, вместе с торговым обозом. Оттуда их в Стокгольм переправят, а там, — он махнул рукой, — мои партнеры, они обо всем позаботятся. Вот и все, — он развел руками. «Кроме векселей, наличности у меня столько, что хватит подкупить весь гарнизон Петропавловской крепости, буде это понадобится».
Федор внезапно положил ему руку на плечо и улыбнулся: «Помнишь, меня Джон покойный к тебе в гости привел, в Лондоне? Я тогда и с Мартой познакомился. Господи, почти пять десятков лет с тех пор прошло».
— Я тоже, — нежно сказал Питер, — тогда ее в первый раз увидел. Она Баха нам играла. Мне кажется, Джон в нее уже влюбился к тому времени. Впрочем, — он смешливо подмигнул Федору, — я тоже. А вот ты нет.
— Нет, — согласился Федор. «Я ее тогда соблазнить хотел, а она мне пистолет к виску приставила. А потом, — он махнул рукой, — Тео встретил».
— Узнаю свою жену, — Питер разлил по чашкам горячий кофе. «Господи, я еще помню, как Констанцу крестил, а внучке ее уже двенадцать лет. Иди, — он подтолкнул Федора, — иди, принеси жене своей кофе, побудь с ней. Мне все равно, — Питер усмехнулся, — еще деньги посчитать надо.
В спальне было полутемно и пахло розами. Федор поставил поднос на мозаичный столик у кровати. Присев, он забрал у жены икону, — Тео лежала, прижавшись к ней щекой.
— Все будет хорошо, — он почувствовал на губах теплые, соленые слезы.
— Все будет хорошо, — повторил Федор, целуя темные, влажные глаза, длинные, дрожащие ресницы. Он устроился рядом и попросил: «Обними меня». Жена положила голову ему на плечо. Он, гладя тяжелые, распущенные волосы, рассказывал ей, как они, всей семьей, устроятся в Лондоне, как будут навещать Джоанну, как поедут в Америку — увидеть семью. «Брата младшего твоего, — шептал Федор, — племянников…, Их у тебя четверо ведь, любовь моя. Может, еще доживем до того времени, как женятся они, взрослые же мальчики. Тише, тише, не плачь, я тут, я рядом».
Тео внезапно приподнялась, сдерживая слезы: «Теодор…, Но ведь его величество просил Николая позаботиться о нашей семье…, Я на колени встану, — внезапно, страстно, сказала Тео, — на колени, буду молить его, пусть Петю пощадят, он ведь единственный сын, единственный. И я никуда отсюда не уеду, слышишь! — грозно сказала Тео. Федор увидел ее, — ту, высокую, величественную, — там, на сцене Comedie Francais, — жизнь назад.
— Никто не уедет, — ласково сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. «Пока не станет понятно, что с Петей, что с Джоанной, никто никуда не уедет. Спи, милая, пожалуйста».
Она задремала, вздрагивая, в его объятьях. Федор и сам заснул, — тяжелым, коротким, измученным сном. Он видел черноволосую, с дымными, серыми глазами, девушку, что стояла посреди заснеженного поля. Мела поземка, длинные косы развевались по ветру, она внезапно вытянула руку, и Федор заметил огненный, пылающий шар, что оторвался от кончиков ее пальцев и поплыл куда-то вдаль.
— Ты можешь, — тихо попросил он, — можешь, Хана. И мать твоя может. Так сделайте что-нибудь, пожалуйста.
Молнии, — огромные, белые, — протянулись между небом и землей. Девушка тихо сказала: «У нас своя дорога, у вас своя. Они должны были пересечься, и тогда бы все изменилось. Но Господь рассудил иначе. Мы еще встретимся, не скоро. Тогда свершится предначертанное. И потом…, - она закрыла глаза и помотала головой: «Нет, не вижу. А сейчас, — Хана вздохнула, — мы сделаем все, что в наших силах».
Девушка исчезла. Федор оказался посреди золотого блеска окладов икон, у алтаря, рядом с крестильной купелью. Ребенок заплакал. Федор взглянул на старика, что стоял рядом. Он был высокий, с тронутыми сединой, белокурыми волосами, голубоглазый, в нищенской одежде. Федор подумал: «Я его знаю. Только не могу понять, откуда. Это крестины Степы, во дворце. Что здесь делает нищий?»
Старик улыбнулся. Притронувшись к его руке, он мягко сказал: «Я позабочусь. О них позабочусь. Это я во всем виноват. Надо было, чтобы меня убили, тогда бы все вернулось на круги своя». Он вздохнул: «А я струсил. Ушел. Теперь из-за меня другого человека убьют».
Вокруг них закружился снег. Федор, вдохнув резкий, морозный воздух, увидел в отдалении маленький, бедный погост, и два деревянных креста. Старик уходил куда-то вдаль и вскоре пропал в метели.
Федор открыл глаза. Натянув меховое одеяло на плечи Тео, он долго лежал, вслушиваясь в тишину за окном, глядя на едва брезжащий, слабый, северный рассвет над Невой.
Юджиния спустилась по мраморной лестнице особняка Лавалей на Галерной улице. Уже в передней, надевая шубку, она твердо сказала своей спутнице, — низенькой, пухленькой, с уложенными вокруг головы каштановыми косами: «Ты меня поняла, Катишь. Хоть на пороге ложись, но чтобы его сиятельство Сергей Петрович сегодня из дому никуда не вышел».
Княгиня Трубецкая оглянулась, — дом еще спал. Она, шепотом, ответила: «К нему Рылеев приходил вчера, Эжени. Рылеев и Оболенский. Он же диктатор восстания, он не может…»
Юджиния взяла ее за руку. Княгиня Трубецкая, вздрогнула: «Какие у нее пальцы железные. Она пианистка, конечно».
— Если хочешь, чтобы твой муж не на виселице болтался, — лазоревые глаза засверкали, — а жил, Катишь, — ты его сегодня никуда не отпустишь, — Юджиния вздохнула. Она услышала тихий голос Трубецкой: «Он был против того, чтобы выходить на площадь с такими малыми силами, Эжени. Он сказал, что это западня».
