Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен (версия книг .TXT) 📗
Фаусто зло посмотрел на него, и даже привстал, как будто собрался ответить на оскорбление, но, если он и хотел отомстить, его опередила донья Флавия, которая в этот момент вдруг вспомнила, что ничего обо мне не знает.
— Что привело тебя на этот корабль, моя дорогая? Ты слишком юна для путешествия в одиночестве. Есть у тебя родители или родня? И с тобой нет сопровождающего? А сеньор Фаусто не ошибался, называя тебя сеньоритой? Ты не замужем?
— Да... нет... то есть, да, я замужем. — Если моё лицо раскраснелось так, как я чувствовала, то должно быть, осветило пол корабля, как огонь в жарочном шкафу.
— И твой муж отпустил тебя одну в столь дальнее путешествие по морю? — возмутилась в ответ донья Флавия. — Что бы не...
Но в этот момент снова раздался звук горна, и по палубе пробежали два босоногих мальчика, как будто бы только и ждали сигнала. Они так поспешно бросились собирать со стола деревянные миски и блюда, что кое-кто из пассажиров едва успел поднять ложку, как миски, из которых они ели, были убраны со стола.
Кок, до сих пор не обращавший на нас внимания, прошагал к столу, вытирая жирные руки о собственные штаны.
— Вон отсюда, и пошевеливайтесь. Парни должны накрывать стол для капитана. Двигайте задницами. Мальчики, хоть и тощие, но не призраки, и сквозь вас проходить не могут.
— Безобразие, — донья Флавия задохнулась от возмущения, пытаясь выдернуть свою миску из рук мальчишки, который в равной степени был полон решимости удержать её. — Мы ещё не закончили есть!
— Значит, в следующий раз будете знать, что надо есть побыстрее, — равнодушно ответил кок. — А для болтовни у вас в этой поездке ещё много времени остаётся. Вам ведь больше и делать-то нечего? Так что, стоит запомнить — есть у вас час для еды, а всё остальное время — для разговоров. Это вы быстро усвоите.
Один из мальчишек захихикал, и кок шлёпнул его по спине ладонью, отчего тот ослабил хватку блюда, которое старался выдернуть у доньи Флавии. Блюдо скользнуло вперёд, и остатки пудинга, её третья порция, с влажным шлепком приземлились ей на шею.
Все на мгновение замерли, растерянно наблюдая, как кашица начинает стекать вниз, в обширное декольте.
Потом донья Флавия издала душераздирающий вопль. Мальчишка бросился бежать, а кок протянул руку, как будто пытался собрать жижу прежде, чем она исчезнет в глубине платья.
Это только ещё больше напугало бедную женщину. Она вцепилась в платье, словно боясь, что его сорвут, и с криком бросилась в пассажирскую каюту с такой скоростью, как только позволяла её толстая туша, под взрывы хохота тех моряков, которые стали свидетелями её несчастья.
Кок вытер рукавом вспотевшее лицо.
— Сеньор, ваша жена... — он старался сдержаться. — Будьте уверены, я выдеру мальчишку, пока у него спина не почернеет, как бочка с дёгтем. Но не думаю, что от этого будет хоть какая-то польза. Капитан купил этого юного Хинрика у его отца в Исландии, когда мальчишке было семь. Это было почти пять лет назад, но он такой неуклюжий, будто только вчера поднялся на борт. И, похоже, сколько его не бей, не вобьёшь ни капли разума. Думаю, отец продал его не потому, что нуждался в деньгах, а просто чтобы избавиться от бесполезного болвана.
— Я не хочу, чтобы мальчика били, — сказал купец. — В данном случае, это не только его вина. Но, полагаю, было бы правильно оставить сейчас мою дорогую жену одну, хотя бы ненадолго... чтобы она могла сменить платье, понимаете. — Он беспокойно оглянулся в сторону пассажирской каюты, явно желая как можно дольше туда не возвращаться.
Я его за это не винила, мне тоже не хотелось туда идти, по крайней мере, пока донья Флавия не заснёт.
Фаусто и Маркос занялись выяснением, не торгует ли кто-нибудь на борту вином получше, а купец и Витор присоединились к маленькой группе моряков, которые обедали, сидя на бухтах канатов, и слушали, как молодой парень поёт о женщинах, остающихся в каждом порту.
Я стояла на корме, в тёмном уголке, глядя, как в чёрной воде плывут огни корабельных фонарей. Пламя рассыпалось тысячей крошечных отражений, как будто за кораблём резвилась стайка сияющих жёлтых рыбок. На тёмных волнах бурлила белая пена, мою одежду раздувал тёплый ветер. У берега на волнах качались маленькие рыбацкие лодки, временами на фоне света лодочных фонарей мелькали фигуры раздетых до пояса рыбаков, вытаскивающих сети. Вдали, на линии берега виднелись точки жёлтых и красных огней, напоминающих драгоценные камни на чёрном бархатном платье. А над всем этим, высоко в небе висел огромный купол белых звёзд, и глядя на них, я ненадолго ощутила блаженное одиночество.
Но всплеск хриплого смеха матросов живо напомнил мне, что я далеко не одна. Меня окружали чужие люди, любой мог узнать, кто я на самом деле, и донести капитану, что на борту еретичка. Я же видела, как эти моряки молились за свой корабль. Должно быть, плыть вместе с еретиками в их глазах хуже, чем прятать на корабле куклу вуду. Мне нужно придумать себе правдоподобную историю для защиты.
Донья Флавия отвлеклась ненадолго, и кок напомнил мне, что на корабле мы проведём ещё много недель, а что нам делать ещё, кроме как разговаривать? Я не смогу вечно от неё прятаться.
Огромный квадратный парус с неожиданным громким хлопком раздулся, внезапно наполнившись ветром, и корабль, подхваченный высокой волной, рванулся вперед, как испуганная лошадь. Я задрожала от холода.
Неожиданно меня окутало что-то тяжёлое. Витор, подойдя сзади, сбросил с плеч свой короткий плащ и укрыл меня.
— Надеюсь, когда мы пойдём дальше к северу, у вас найдётся одежда потеплее, иначе замёрзнете.
Сказать по правде, я об этом и не подумала. Я взяла дома из шкафа несколько платьев из тех, что носила в прохладные зимние дни на холмах Синтры. Неужто там будет ещё холоднее? Смогу ли я купить там тёплую одежду? Я прикусила губу, вспоминая, как много заплачено за эту поездку, а ведь ещё придётся искать корабль, чтобы вернуться домой. На всё остальное нельзя слишком много тратить.
Витор склонил голову набок.
— Пытаетесь избегать донью Флавию?
— Нет, конечно же, нет, — чересчур торопливо ответила я и улыбнулась, увидев, как он преувеличенно поднял брови. — А вы тоже от неё прячетесь? Боитесь, что она снова станет вас поучать о том, как глупо провоцировать морских чудищ?
Он засмеялся. Дыхание было сладким, но не от вина.
— Не надо было мне о них говорить. Хотя я не думаю, что донье Флавии стоит опасаться морских чудовищ, при виде неё они все разбегутся от страха.
— Вы и вправду намерены поймать этих тварей?
— Ловить, пожалуй, не стоит. Если я принесу на борт рыбу, хоть даже и рыбу-епископа, кок тут же поджарит её в своей печи.
— Тогда зачем вы едете в Исландию?
Улыбка внезапно исчезла.
— Разве человек обязан иметь только одну причину, чтобы отправиться в путешествие? Я мог бы спросить вас о том же, сеньора, или может быть, всё-таки сеньорита?
— Я замужем, — отрезала я с притворным возмущением. — Мой муж в Исландии. Он обещал, что пошлёт за мной, когда устроится, и вот я еду к нему. — Я радовалась, что сейчас темно и он не может видеть моё лицо.
— Португалец поселился в Исландии. Это просто невозможно — католик в протестантской стране.
— Он датчанин. Я... мы встретились, когда он приезжал торговать. И полюбили друг друга.
— Значит, вы замужем за протестантом. Поэтому и путешествуете в одиночестве? Семья отреклась от вас?
Я кивнула. Это хоть походило на правду. Мы с матерью расстались совсем плохо. Она собиралась остановиться у своей сестры, и я знала, что там её примут. Но когда я сказала ей, куда направляюсь, она разорвала лиф своего платья и предложила мне вырвать и съесть её сердце.
Почему бы и нет, — твердила она, ведь я уже и так разорвала ей сердце. Ведь когда единственное дитя, тем более дочь, покидает мать в такое трудное время — это преступление, худшее, чем убийство.
Теперь, на этой раскачивающейся палубе, передо мной опять всплывало её бледное страдальческое лицо, полные слёз, но не смягчившиеся глаза и резкий, как крики чаек голос, твердящий мне, что мы не марраны. Да как я могла даже помыслить такое? Всё это ложь, наглая ложь. Как я могла быть такой жестокой, так издеваться над матерью, разве она мало страдает от потери мужа? Мать говорила так, словно ангел смерти уже отобрал у неё отца, и она вдова.
