Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен (читать полную версию книги TXT) 📗
— Итак, мастер Рафаэль, повторяю — выбор за тобой. Кого мне повесить — любовника или мать?
Никто из собравшихся во дворе слуг не двигался, только ветер трепал их одежду, как тряпки на каменных статуях.
Лицо Атена позеленело, казалось, его вот-вот стошнит. Глаза были открыты, губы отчаянно шевелились — он бормотал что-то, похожее на молитву. Сесили скрючилась на земле, охватив голову руками и раскачиваясь взад-вперёд.
Джоан теребила свои юбки и яростно бормотала, взывая к милосердию. Но при этом так всхлипывала, что было невозможно разобрать, кого она умоляет спасти её драгоценного сына — Рафа, Осборна или самого Всевышнего.
Глаза всех слуг обратились к Рафу, но он поднял взгляд вверх, не в силах ни на кого смотреть. В тускло-голубом небе над болотами, как столб дыма, кружила стая скворцов. Раф знал, что сделал бы Джерард на его месте — немедленно сознался бы. Он никогда не позволил бы кому-то умереть за него. Но с другой стороны — в жилах Джерарда текла благородная кровь, он никогда не оказался бы на виселице. Раф не мог лишиться жизни от рук Осборна, умереть осмеянным и лишённым чести.
Он прожил всю жизнь в унижениях, пока его не нашёл Джерард, и не желал умирать с позором, после всего, через что довелось пройти. А кто тогда заступится за леди Анну и Элену? Он не мог бросить их беззащитными на милость Осборна. Ради них он должен остаться в живых.
Если бы этот бесхребетный болван Атен встал перед матерью на защиту Элены, как ему следовало — никто из них не оказался бы в таком положении. Элена была бы в безопасности, и всё оставалось бы в порядке. Этот мерзавец соблазнил её, сделал ребёнка, а защитить мать собственного сына от виселицы у него оказалась кишка тонка. Атен не стал спасать Элену, но, чёрт возьми, должен был! Элена обожала его, а он стоял бы рядом с этой ведьмой, своей мамашей, и смотрел, как вешают женщину, которую клялся любить. Такой ублюдок заслуживает смерти.
Раф резко обернулся к Осборну.
— Атен! Вешайте его.
— Нет, только не моего сына! — закричала Джоан. — Вы не можете. Возьмите её. Возьмите Сесили. Это её дочь — убийца. Она виновна, она мать Элены, это она плохо воспитала дочь. Не моего мальчика! Не моё невинное дитя! — Она бросилась к сыну, пытаясь защитить.
Осборн смотрел на них с довольным лицом.
— Мудрый выбор, мастер Рафаэль, мы тебя ещё приучим к узде.
Он обернулся к людям, державшим Атена.
— Вздёрните его немедленно, и чтобы безо всяких фокусов и попыток спасти.
Атена потащили к толстому железному крюку, прикреплённому над дугообразным сводом подвала под Большим залом. С крюка уже свисала крепкая верёвка с петлёй на конце. Атен скулил и упирался. Джоан со страдальческим воем кинулась под ноги Осборна, цепляясь за него, моля и причитая. Осборн поглядел на неё, как на бродячую собаку, вздумавшую мочиться ему на ноги, и пинком отбросил в сторону.
— Ты ведь радовалась вчера, глядя как собираются повесить чужого ребёнка, так что это справедливо, разве нет? Возможно, теперь ты и остальные деревенские поймёте, что разумнее улаживать свои мелкие склоки между собой и не тратить понапрасну время достойных людей.
Под петлёй поставили скамью, но Атен повалился на землю, его тошнило от страха. Его попытались заставить взобраться на скамью, но он не мог или не хотел встать. Наконец, двое стражей подняли его силой и удерживали с обеих сторон, не давая упасть, а третий приладил на шею петлю и крепко затянул верёвку. Лицо Атена исказил ужас. Казалось, он что-то бормочет, но никто не мог понять, мольба это или молитва. Все взгляды обратились к Осборну.
— Чего вы ждёте? — рявкнул он. — Я сказал, повесить его немедленно!
Двое, удерживавшие Атена, спрыгнули вниз, а третий выбил из под него скамью. Атен забился в агонии, он судорожно извивался, глаза закатились, лицо сделалось багровым.
— Помогите ему! — вопила Джоан. — Помогите моему мальчику! Она рвалась, пытаясь дотянуться до него, но двое слуг крепко её держали.
— Оставьте его, — приказал Осборн. — Пусть попляшет. Для остальных это будет хороший урок. И чтобы до ночи никто к нему не прикасался.
Раф бросил на Осборна яростный взгляд, подбежал к висящему Атену, сжал железной хваткой его ноги и резко дернул вниз. Судороги прекратились, голова в петле свесилась набок, глаза остекленели. Молчание нарушали только рыдания Джоан.
Раф, не глядя ни на кого, медленно прошёл через толпу притихших слуг. Когда он поравнялся с Осборном, тот ухватил его за руку и дёрнул так, что они оказались лицом к лицу.
— Ты дорого за это заплатишь, — зарычал Осборн. — А если когда-нибудь выяснится, что это ты приложил руку к исчезновению девчонки, богом клянусь, я заставлю тебя пожалеть, что сегодня повесили его, а не тебя.
Выражение лица Рафа не изменилось. Он молча вырвался из хватки Осборна и пошёл дальше, к воротам. За спиной он слышал крик Осборна:
— И не думай, что эта смерть избавит девчонку от наказания. Я не успокоюсь, пока её не притащат сюда привязанной к конском хвосту. Я найду её, мастер Рафаэль, найду рано или поздно, не сомневайся.
Десятый день после новолуния, июнь 1211 года
Смертные используют это растение как приворотный талисман и чтобы увеличить плодовитость. Самую большую силу он имеет, если собрать в канун Иванова дня, пока еще лежит роса. Если девица соберет его попостившись, он принесет ей мужа, не пройдет и года, а если она положит зверобой под подушку, то ей приснится суженый.
Говорят также, что если бесплодная жена желает зачать, она должна раздеться донага и собрать цветы зверобоя в канун Иванова дня, тогда еще до следующего лета она будет на сносях.
Но остерегайтесь наступать на зверобой, ибо из-под земли встанет лошадь и унесет вас. Она будет вставать на дыбы и брыкаться, но пронесет вас через колючие изгороди и сточные канавы, и пока вы не набьете синяков и шишек, вы не сможете с нее слезть. Вам придется скакать на ней до пения петухов, тогда лошадь-призрак исчезнет и вам придется брести домой много миль.
Травник Мандрагоры
Матушка Марго
Держа Элену с обеих сторон под руки, лодочники торопливо тащили её по тёмной улице. До Норвича они добрались до темноты, но пришвартовались в укромном месте, на болотах у реки Уэнсум, недалеко от города. Лодочники предложили Элене хлеб, лук и полоски сушёного угря, но она не чувствовала голода, хотя не ела уже больше суток, её мутило даже от пары кусочков грубого хлеба. Грудь, переполнившаяся молоком, горела так, что Элена едва могла выносить прикосновение ткани платья.
Как только стемнело, лодочники взялись за вёсла, направили лодку к окраине города и остановились возле прогнивших деревянных мостков, покосившихся и утопающих в липкой грязи.
Теперь они торопливо пробирались через лабиринт задворков и улочек, избегая главных улиц, где плясало яркое пламя оплывающих факелов, укреплённых на стенах домов. Узкие переулки укрывала темнота, лишь между ставен или из-под дверей пробивались узкие, как кинжал, полоски жёлтого света. Большинство жителей Гастмира обитало в крошечных однокомнатных домишках, отделённых от соседей широким тофтом, где росли овощи, фрукты и травы, а куры, гуси и свиньи бродили на свободе. Элене и не снилось, что где-то может быть столько улиц, так много домов, тесно прижатых друг к другу.
Наконец, провожатые остановились перед большим деревянным домом. Элена предположила, что, сделав круг, они опять оказались где-то у реки — она ощущала на лице дуновение сырого прохладного ветра, хотя и не видела воду.
Такой большой дом мог бы принадлежать какому-нибудь торговцу, но располагался на улице, которую человек с деньгами никогда не выбрал бы для жены и детей. Мостовую по щиколотку усыпали кости, овощные очистки и мусор, выброшенный из ближайших трактиров и таверн. Из домов гремела музыка колёсных лир [21] и дудок, сквозь оконные переплёты доносились непристойные звуки и хриплый смех.
