Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Не дали бы в обиду, — гудели угольщики все разом. — Не позволили б обижать дочку.
— Ну-ну! Хватит! — прикрикнул Кумырбек на своих углежогов. Они выстроились полукругом на поляне, черные, чернобородые, в черных саржевых казанских камзолах с пулеметными лентами, с английскими кургузыми магазинками за плечами. Все страшные, упорные, готовые чуть что кинуться в драку. Смотрели они на своего курбаши из-под мохнатых, кустистых бровей не слишком приветливо.
Кумырбек стоял раскорячившись, поближе к середине шеренги, черный, страховидный, и взгляды его джигитов все перекрещивались на его лице. Он держался спесиво, но все же поеживался под этими взглядами. Что-то в них не нравилось ему. Что-то углежоги больно тепло поглядывали на светлое видение, на эту девушку. Что-то жесткое, вроде угрозы, мелькало в их глазах, когда они переводили взоры с девушки на него — Кумырбека.
Во взглядах своих угольщиков Кумырбек читал: «Пусть тронет кто нашу пери!» И, словно подтверждая его догадку, Аюб Тилла вдруг заговорил:
— А ишан-то Зухур ужом уполз, с постели уполз в исподнем. Жаль, я его не пришиб. Посмел обижать доченьку. Давно бы следовало пришибить.
По-ребячьи он всхлипнул, и холодок прошел но спине Кумыр-бека. Такой гигант, здоровяк-воин и вдруг разнюнился. Курбаши воежился и от слез Аюба Тилла и от ропота, который раздался к толпе его вооруженных до зубов аскеров. Он вновь приказал Монике убрать книгу-талисман с глаз долой, а самой отправляться в хижину к тетушке Мавлюде, давно выглядывавшей в дверцу. А своим углежогам — угнать к перевалу коней попастись на лугу.
Кумырбек предпочитал сейчас не напоминать про то, что ишан чуянтепинский Зухур приходится ему родным дядей. Забыли углежоги-мужичье, ну и хорошо. Не нравилось Кумырбеку его воинство. Не те они бессловесные газии исламской армии, какими он помнил их по прошлым годам схваток и битв с красными в Гис-саре и Локае. Тогда один взгляд его укрощал непослушных. А теперь и ругань и угрозы не действуют. Вот вчера Аюб Тилла проявил непокорство и не поджег колхозный амбар в Чуян-тепа. Когда они скакали уже прочь и Кумырбек, оглядываясь, спрашивал: «Зарева не вижу. Почему не горит?», Аюб Тилла резко бросил: «Зачем гореть нашему?» С трудом тогда унял Кумырбек свое бешенство, не ударил Аюба, как сделал бы раньше. Что-то остановило его руку. Ему показалось, что скакавшие рядом в темноте заворчали. «Защелкали волки зубами, — подумал Кумырбек. — Черный лицом — черен душой!»
— Проваливайте! — закричал он на угольщиков.
Неохотно, переминаясь с ноги на ногу, они поплелись к лощине, где паслись кони. Аюб Тилла шел последним. В его напряженно развернутой спине, в вобранной в плечи голове чувствовались самовольство, протест. Потемнев от ярости, Кумырбек долго смотрел ему вслед, а затем живо, при всей своей неуклюжести, повернулся к Монике-ой. Ему не понравилось ее лицо, слишком оживленное и полное любопытства.
— Хорошо! Иди к себе, девушка, — приказал Кумырбек, — говорят тебе, иди. Не дразни людей...
Он прошел вслед за угольщиками и позвал:
— Аюб! Иди сюда. — Он дождался, когда угольщик нехотя вернулся. Сделав несколько шагов, Аюб остановился и, опустив голову, из-под кустистых бровей недоверчиво смотрел на курбаши. — Подойди!
— Ладно и так.
И снова Кумырбеку послышалось ворчание рассерженного зверя. Руки Аюба Тилла дергало, черные пальцы теребили кончик бельбага, который туго стягивал его стан. «Не стоило npвязываться», — подумал Кумырбек и примирительно сказал:
— Вечером сделаю той!
Аюб Тилла вопросительно посмотрел на курбаши.
— Прикажи зарезать барана. Хорошо! Сиддык пусть зарежет! Дастархан сделаем, пищу надо сготовить. Прикажи. Опять же плов.
— Риса нет.
— Пошли за рисом вниз в кишлак.
— За рис платить? Или так брать?
— Платить. За все платить. Сейчас иначе нельзя. Нельзя, чтобы про аскеров исламской армии подумали что. Кого пошлешь?
— Джаббара-Быка.
— Хорошо! Возьмет двух аскеров. Посмотрят: в кишлаке есть магазин советского кооператива,— проклятие их отцу! Хорошо! Джаббар возьмет московских конфет. Если есть рис, возьмут рис. Там платить не надо. Государственное, большевистское... Джаббар объявит в кишлаке: мусульмане, забирайте в кооперативе все, что есть. Все ваше, мусульманское! Забирайте! Кумырбек, датхо армии ислама его высокопревосходительства главнокомандующего Ибрагимбека, по повелению эмира Сеида Алимхана разрешил все брать бесплатно. А нам, аскерам Кумырбека, ничего, кроме риса и конфет московских, не надо. Чтобы ничего больше Джаббар-Бык не брал! Хорошо!
— Конфеты? Хм, конфет захотелось.
— Ей. — Кумырбек показал бородой в сторону лачуги.
— А-а! — оживился Аюб Тнлла. Лицо его смягчилось, даже что-то вроде улыбки покривило под усами губы.
— Ей. К свадьбе, — в свою очередь расплылся в улыбке Кумырбек.
— К какой свадьбе? — встревожился Аюб Тилла. Глаза его снова метнулись в кусты бровей.
— Хорошо! Сегодня той — угощение по поводу свадьбы! — засопел Кумырбек.— Беру девочку за себя, женой беру! Хорошо. Ехать ей одной не годится. Через горы, через Сангардак по диким местам поеду. Народ в горах Гиссара дикий, нехороший. Беда подстерегает. Испортят девку, а мы отвечай. Что скажем эмиру?
— Но почему свадьба? Вы сами говорили — Моника-ой шахской крови, а вы тянете руку к ней. Кто вы? Кто может выдать принцессу замуж? Один царь может. А вы? Незаконно! Неподобающе! — Аюб Тилла даже лоб потер изо всех сил ладонью, пытаясь прояснить мысли. Он бормотал что-то невнятное: — Душа свободного мужа презирает пользоваться вьючным животным насилия. Отвратительна вода мутного источника.
Кожа на лбу Кумырбека съежилась гармошкой. Конечно, курбаши пренебрегал темными словами Аюба Тилла. Одно он видел — его подчиненный, его слуга смеет перечить.
— Эмир далеко, эмир в своем дворне в Кала-и-Фатту. Девчонка здесь. Вокруг жеребцы стоялые. Кто сохранит ее невинность и честь? Я—датхо Кумырбек — сохраню. Женюсь на ней — и все тут. Хорошо!
Аюб Тилла топтался на месте и заговорил, лишь когда Кумырбек нетерпеливо повторил приказ:
— Или! Готовь свадебный той — угощение. Хорошо!
— Не согласны!
Стегая камчой по голенищам мягких своих сапог, Кумырбек надвигался на Аюба Тилла. Они почти уперлись грудью друг в друга. Все знали: Кумырбек в гневе опасен. Но Аюб Тилла не отступал. Он глыбой врос в землю. Угольщики смотрели издали и выжидали.
Рука Кумырбека, с зажатой в кулаке камчой, взвилась вверх.
С ревом Аюб Тилла вцепился в нее и остановил. С минуту они, кряхтя и рыча, боролись. Наконец Кумырбек отшвырнул Аюба Тилла и прохрипел:
— Ослушание! Хорошо! Но не ударил. Не посмел.
Тяжело дыша, Аюб Тилла выкрикивал:
— Я тебе не сын! Сына можешь бить! Я тебе не раб! Отец мой от тебя не получал и в яму не зарывал. Мне в наследство долгов не оставил! Себя по шее бей, если хочешь!
Глаза Аюба налились кровью. У Кумырбека кровь тоже, казалось, вот-вот засочится из глаз, так они выпучились и побагровели, но он отступил на шаг и через плечо крикнул:
— Эй, Юнус-кары, иди сюда.
— Иду, бегу, — откликнулся откуда-то из-за камней юноша и, весь дрожа, мелко семеня ногами, приплелся на полянку.
— Мы крупинка, что не идет в счет. Что вы нам, мой бек, изволите приказать?
— Фатиху умеешь читать? — все больше свирепея, спросил Кумырбек. — Фатиху прочитаешь на свадьбе, на моей свадьбе! Понял, книжный червь? Иди! Проваливай покуда!
Аюб Тилла так и не стронулся с места. Кумырбек искоса глянул на угольщика, и тогда тот твердо сказал:
— Свадьбе не бывать. Тою и угощению свадебному не бывать. Джаббар-Бык не поедет за рисом.
— Свадьбе не быть. Не нужно свадьбы, — робко протянул Юнус-кары в смертельном страхе. Его до смешного белое лицо, если сравнивать с черными лицами Кумырбека и Аюба Тилла вдруг порозовело. — И фатихе не бывать.
