Капитан полевой артиллерии - Карпущенко Сергей Васильевич (книги онлайн полные версии .txt) 📗
– Значит, так, – бойко начал он, когда командиры взводов стояли рядом – молодые люди, два подпоручика и прапорщик, – поверхность здесь ровная и грунт плотный, и это замечательно.
– Да, верно, – подтвердил Лихунов, – ну а протяжение по фронту и в глубину достаточное?
– Еще как достаточное! Кроме того, отсутствие препятствия, затрудняющего сообщение и связь вдоль линий орудий, имеются удобные подступы и выезды, есть маскировочный материал – пшеничные снопы, – препятствующий наблюдению со стороны противника, и, наконец, весьма большой вертикальный и горизонтальный обстрел отсюда возможен.
Лихунов слушал подчиненного с удовольствием – радовался верному глазу своего ближайшего помощника, которому поначалу верил мало, его сообразительности, но награждать его способности Лихунову не хотелось. «Все это он обязан был мне сказать», – подумал капитан и суховато заметил:
– Ну что ж, порядочно, но не совсем.
– Я что-то упустил? – тут же огорчился Кривицкий.
– Разумеется. Разве вы не видите, поручик, вон той колокольни, примерно в четырех верстах отсюда торчащей?
– Ну, вижу, – нахмурился Кривицкий.
– А раз видите, то должны понимать, что для противника это прекрасный наблюдательный пункт, и батарею нашу смогут взять на мушку очень скоро, и никакие ваши пшеничные снопы не помогут.
Кривицкий покраснел и молчал. Лихунову стало жаль поручика, и он тут же запретил себе говорить о том, что хотел сказать еще. Подъезжая к намеченному в штабе месту расположения батареи, он сразу разглядел, сколь невыгодно были устроены авангардные позиции и в сколь невыгодных условиях оказывался он со своими орудиями. Во-первых, он знал, что передовая имела длину до ста двадцати верст, знал Лихунов также и то, что, при наличии имеющихся на оборонительных рубежах войск, на каждый полк приходится по двенадцати верст по фронту, а на батарею полевых орудий – восемь. Как можно держать под прицелом такое пространство, Лихунов не представлял. Тяжесть этих условий усугублялась еще и тем, что подступы к крепости, как он успел заметить, были очень удобны для немцев. Помимо волнистой местности, с холмиками, балками, ложбинками, масса селений, рощ и лесов, подходивших, как он определил по карте, чуть ли не вплотную к окопам русских. Хорошее укрытие мог представлять для неприятеля и несжатый хлеб, которым так дорожил Кривицкий. Впереди, саженях в пятидесяти от того места, где остановилась колонна, проходила линия окопов, в которых готовились отражать атаки немцев пехотинцы. Сразу за окопами высокими холмами высились кучи земли – там, видно, стали рыть когда-то основательные блиндажи, но не закончили, а землю почему-то решили никуда не убирать, и она лежала сейчас там, близ окопов, и Лихунов хорошо понимал, что для немцев эти кучи будут хорошим ориентиром для пристрелки по окопам. И, конечно, больше всего тревожила высокая колокольня местечка Насельск, торчащая впереди так некстати. Но Лихунов ни в чем больше не упрекнул Кривицкого и только предложил офицерам:
– Господа, давайте позицию готовить. Кто знает, когда начнут германцы…
И началась работа, несуетная, негромкая, но и без промедлений, без лишних разговоров, как будто неловкое, резкое движение могло быть замечено, а голоса услышаны; Лихунов сам, хотя и знал, что с этим мог справиться Кривицкий, обозначил места для каждого орудия, тщательно выбрал пути выезда, указал, где следует расположить передки и батарейный резерв, приказал телефонистам наладить связь с командиром дивизии, в подчинение которого попала батарея. Артиллеристы сразу принялись за рытье окопов для орудий, уводили лошадей. Они топтались на небольшом клочке земли, уже не думая о том, что мнут пшеницу, не вспоминая об оставленном в прошлом году несжатом хлебе, совсем позабыв в этот час о том, что многие из них еще год назад никогда бы не позволили себе так безжалостно топтать спелые колосья, своими ли, чужими ли были бы они. Теперь этими людьми руководило лишь одно желание: как можно лучше укрепиться на этом неубранном поле, чтобы не позволить людям, которых никогда не видели, имен которых никогда не знали, убить себя, чтобы постараться для этого убить как можно больше этих неизвестных им людей, еще не причинивших им ни малейшего вреда.
А Лихунов тем временем уже подыскивал место для устройства наблюдательного пункта. Впереди, саженях в двухстах, горбатилась высотка, показавшаяся Лихунову вполне пригодной для наблюдения. С Кривицким и двумя телефонистами-сигналистами, тянувшими провод, он побывал на высотке, оказавшейся на самом деле превосходным местом для устройства командирского наблюдательного пункта: большой кругозор, расположена недалеко от батареи, дает возможность хорошо замаскироваться наблюдателям. Лихунов и Кривицкий огляделись. Впереди черной змейкой вилась линия окопов, рядом с которыми копошились люди, настилавшие, как понял Лихунов, козырьки. «Вот уж вояки, – с раздражением подумал он, – позицию еще подготовить не успели!» С большим недолетом изредка стреляли немецкие пушки, пристреливаясь, как видно, по окопам. Сухая, не смоченная недавним дождиком земля, взметывалась на пять саженей вверх черным фонтаном, и лишь через несколько секунд слышался низкий, приглушенный звук разрыва бризантной гранаты. И повсюду вокруг – желтое волнистое поле, подчерненное кое-где небольшими рощицами, украшенное зеркальцами небольших озер и красными крышами фольварков.
– Ну и как вам нравится высотка? – спросил Лихунов у своего помощника.
– Прекрасное место! – искренне похвалил выбор командира юноша. – Будете обозревать пространство земное, как Саваоф с горы Синай.
Лихунову отчего-то понравилась шутка поручика, и он спросил теперь уже совершенно дружелюбно:
– Ну, а откуда, думаете, двинут германцы, господин старший офицер?
Кривицкий серьезно оглядел лежащее перед ним пространство, попросил у Лихунова карту и лишь потом сказал:
– Вблизи местечка этого с колокольней, что вам так не понравилась, Насельска, железная дорога проходит. Полагаю, Константин Николаевич, от Насельска и двинут.
– Почему же вы так полагаете? – спросил Лихунов, хотя и сам был уверен, что наступление германцы предпримут именно от Насельска.
– Да как же! – искренне удивился непонятливости командира поручик. – Ведь без больших калибров немцы крепость штурмовать не решатся, а подвезти шестнадцатидюймовки только железной дорогой можно. А где она ближе всего к нашим авангардным позициям подходит? У Насельска, как показывает карта.
Лихунов, удовлетворенный и уже совершенно успокоенный на счет своего заместителя, добро улыбнулся.
– И почему вы не в Генеральном штабе, поручик?
Кривицкий взглянул на командира осторожно, боясь увидеть на его лице иронию, но Лихунов глядел на поручика серьезно, и молодой человек догадался, что это – похвала. Зарделся от удовольствия, заморгал длинными девичьими ресницами и, смятенный, неожиданно спросил:
– Господин капитан… удержим крепость?
Лихунов понял, как важен сейчас для юноши его ответ, поэтому ответил с серьезным воодушевлением, глядя прямо ему в глаза:
– Крепость не сдадим! Ее никак нельзя сдавать даже в том случае, если мы окажемся в совершенной изоляции. У командующего сейчас просто недостаточно сил, и армия отводится затем, чтобы не быть разгромленной. Это не отступление, а маневр, и довольно искусный, полагаю. Новогеоргиевск же германцам отдавать никак нельзя! Пока не предпримут наступление, чтобы снова овладеть всем Варшавским крепостным районом, мы останемся здесь и будем держать натиск германских полков на восток. Мы будем щитом отечества, мы, способные обороняться долго, очень долго! Сами понимаете, что огромная неприятельская крепость, оставленная в тылу, боеспособная, сильнейшая в Европе крепость, – это не победа, а скорей поражение. Нет, Новогеоргиевск сдавать никак нельзя! Это страшным преступлением перед отечеством будет!
Лихунов видел, как был взволнован поручик, и он почему-то думал, что молодой человек может даже броситься к нему сейчас с объятием или, по крайней мере, горячо пожмет его руку, но Кривицкий лишь очень тихо сказал побледневшими губами:
