Твердыня тысячи копий - Ричес Энтони (электронная книга .txt) 📗
Палач вздернул бровь, разглядывая связанного декуриона.
– Такое впечатление, что он крайне не хочет, чтобы о его плачевной судьбе узнали соратники. Еще мне представляется, что он великий гордец и вопли боли ударят по его спеси, докажут, что конец жизни он встретил как тряпка. Вряд ли ножи сумеют развязать ему язык, зато если пригрозить позором… Мой повелитель, надо пообещать нечто предельно унизительное, вот тогда он заговорит. Уверен.
Друст долго смотрел на палача, после чего неохотно кивнул, дескать, понятно, и всем корпусом повернулся к нагому пленнику. Оглядев его с ног до головы, дав оценку уже причиненным повреждениям, он промолвил:
– Воды. Он мне нужен в полном сознании.
Какой-то ратник шагнул вперед и окатил римлянина из кожаного ведра. Ледяной душ заставил легионера широко распахнуть глаза, выбил из спасительного забытья. Друст подошел ближе, так что мог теперь пнуть пленника в залитый кровью живот.
– Латинянин, мой мастер по уговорам заявляет, будто его ножи против тебя бессильны. Говорит, ты слишком горд, чтобы унизиться до страха или крика боли. И знаешь, я ему верю. Да ты взгляни на себя – нет, серьезно, посмотри, во что он тебя превратил.
Декурион в полном молчании не сводил с воеводы жесткого как кремень взгляда, где горели вызов и презрение. Друст потряс головой, пародируя огорчение, и бросил взгляд на многосотенную толпу, что собралась поглазеть, как будут унижать римлянина.
– О нет, ты ведь и рта не раскроешь, чего бы я ни приказал с тобой проделать. Положим, измочалят тебя, и что? За всю ту отвагу, которую показали мои люди, выкрадывая тебя у часовых из-под носа, они получат лишь изуродованный труп. Твои соратники примутся воздавать тебе почести за геройскую смерть, глядишь, там и алтарь возведут с твоим именем, чтобы ему поклонялись новые тысячи латинян, черпали из него спесь и свежие силы. Да что алтарь! В твою честь и новый форт могут назвать…
Он ухмыльнулся.
– И самое интересное, я даже не думал об этом, когда отдавал команду притащить какого-нибудь латинянина на забаву. Хотелось лишь послушать чьи-то вопли, вдохнуть страх в сердца твоих дружков, уготовить тебе бесславный конец. В общем, так: думаю, настало время попробовать нечто новенькое. Ты – мужчина гордый, и любое признание слабости для тебя хуже смерти. И вот я спросил себя, а как ты отнесешься к перспективе быть опозоренным в глазах своих товарищей, а? Опозоренным настолько, что их блевать потянет при одной только мысли, в кого ты превратился?
У Кира прищурились глаза, и Друст тепло ему улыбнулся, завидев, как вдруг ожило лицо римлянина, заиграло чувствами, которые ему так хотелось вызвать в пленнике.
– Понимаешь, в каждом войске найдутся те, кто не может вынести отсутствие женщин, кто ради плотских удовольствий готов обратить свой взор на товарищей. Конечно, это не про тебя. Ты, должно быть, вообще сочиняешь про них шуточки, придумываешь глумливые прозвища, хотя и сам знаешь, что эти вещи происходят куда чаще, нежели ты готов признать в разговоре с кем-нибудь из гражданских. И вот мне интересно, а что возьмутся думать твои соратники, что они сделают, если вдруг привязать тебя к стене форта, и пусть мои люди по очереди тебя пялят на глазах твоей же когорты? У меня в дружине тысячи воинов. Уверен, что среди них найдутся желающие позабавиться с римским офицером, после чего я разрешу взяться за ножи. Наверняка с десяток-другой захотят лишить тебя мужского достоинства, раздерут его на такие мелкие ошметки, что собирать их придется, ползая на карачках. И я гарантирую, что никто и никогда не возводит алтари тем, кто окончил свою жизнь в плену с развороченным задом.
Глаза Кира пылали, лицо перекосило омерзение.
– Что, латинянин, нечем крыть? А ведь еще можно вырвать зубки и отдать в работу с обоих концов. Вот это будет картина! Твои товарищи оценят. Годами будут друг дружке пересказывать, мол, имейте в виду, ежели угодишь к вениконам в лапы, они тебя вмиг в два дупла оприходуют. А, нравится?
Кир выхаркал кровяной сгусток в грязь у ног, не сводя взгляда с воеводы.
– Скажи, веникон, ты свое слово держишь?
Друст вздернул бровь на хриплые слова, сбитый с толку неожиданной реакцией.
– Держу ли я слово? Да тебе что за прок, коли все равно подыхать?
Кир негромко процедил сквозь зубовный скрежет, заставив варварского вожака податься ближе:
– В том-то и дело, царь вениконов, что у меня есть сведения, за которые я хочу лишь быструю и почетную смерть. Я знаю, где есть нечто важное. То, что ты недавно потерял. То, что еще можно вернуть, если знать, где искать. Если, конечно, тебе на это достанет отваги. А то, я смотрю, ты так и собираешься драпать на север…
У Друста расширились глаза, он пригнулся и зашептал римлянину на ухо:
– Говори прямо, что это? А вздумаешь в прятки играть, я научу тебя визжать перед смертью.
Кир оскалился сквозь боль, радуясь, что зацепил внимание вениконского воеводы.
– Ты ведь и вправду кое-что утратил, Друст, кое-что важное. Один из наших наткнулся на твой золотой ошейник после битвы за становище. Тот, кому ты поручил приглядывать за вещицей, был мертв: дротик баллисты торчал у него из спины, вот солдатик и забрал сокровище себе. Захотел продать его одному из моих знакомых, тот пришел позаимствовать денег, так что я знаю, куда идет тот солдат прямо в эту минуту. И в его барахле спрятана твоя золотая гривна. – Декурион вновь отхаркался кровью Друсту под ноги. – Если поклянешься собственной честью, что заплатишь мне быстрой и не позорной смертью, я расскажу, кто этот солдат и куда марширует. А чтобы помочь тебе решиться, вот небольшая подсказка. Его когорта продвигается на север, к месту неподалеку отсюда, так что при желании ты можешь вступить с ними в битву чуть ли не послезавтра. Мне нужно лишь твое обещание. И тогда я скажу…
Придя в себя, Арминий обнаружил, что лежит под ясным синим небом, рядом на земле сидит Шрамолицый, а оба их стреноженных коня мирно щиплют траву неподалеку. Германец сел и, невольно охнув, опасливо приложил руку к изрядной шишке на голове, после чего осмотрелся по сторонам, щурясь от боли. Кругом расстилалась знакомая по прошлым битвам картина: сотни сельговов, валяющихся там, где их застала смерть.
– Что за… Вроде сидел себе на коняге, держался что есть мочи, и вот на тебе…
Шрамолицый фыркнул.
– Ага! Только потом эта коняга растянулась на скользком месте да и приложила тебе копытом в маковку. Кабы не дюжина волосатиков, от которых пришлось отбиваться, я бы, наверное, штаны обмочил со смеху.
Великан кивнул, вновь трогая шишку, словно проверяя подлинность рассказа.
– Выходит, мне сильно свезло, что не порезали, пока я валялся без памяти?
– Еще как свезло! Если б не один полоумный юнец, который и думать забыл про седло, отгоняя от тебя синемордую сволочь…
Арминий вновь откинулся на спину и закрыл глаза.
– Мог бы и сам догадаться… Ну как он, проявил себя?
– Пошел руку бинтовать, заодно собрался проведать князя Мартоса, раз уж тот исхитрился не попасть под копья наших же любителей потрястись в седле. Короче, отмахивал от тебя всех подряд, пока кривоногие не прожевали все сопли и не соизволили пожаловать во спасение: твое, его собственное, да еще того здоровяка, которого мы вчера не дорезали. По ходу дела словил царапину и пару вмятин, но не похоже, чтобы это его отрезвило.
Арминий наконец решился встать на ноги; от боли у него заострились скулы.
– Тогда пойду и его разыщу. Заодно погляжу, кто это там так разорался…
Марка он застал сидящим в очереди легкораненых, терпеливо поджидавших, когда ими займется взмыленный медик-капсарий. Не обращая внимания на чужие возмущенные взгляды, германец грузно присел рядом на дерн.
– Шрамолицый подсказал, где тебя искать. Никак решил обзавестись новым знаком отличия?
Марк отогнул край тряпицы на левом предплечье, показывая рваную рану чуть ли не от запястья до локтя под уродливой коркой полусвернувшейся крови.
