Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

Я легко узнавал их не только по одежде, но и по потерянным взглядам, недоуменным выражениям лиц, неуверенным движениям. Я опустил руку в карман и сжал рукоять пистолета. Я слишком долго смотрел на подобные лица и не хотел, чтобы мое лицо снова стало таким же.

Удаляясь от берега, наш трамвай приблизился к встречному вагону, мчавшемуся вниз по склону. Я решил, что столкновение неизбежно. Однако два транспортных средства разминулись, они сильно раскачивались на узкой улице, едва не соприкасаясь. Громкий скрежет, скрип и звон колокольчиков чуть не оглушили меня. Наш трамвай резко свернул налево и почти тотчас же сделал поворот направо. Я был потрясен, сбит с толку, напуган, но все равно счастлив снова оказаться в городе — неважно, насколько странным он был. Повсюду я видел хлипкие деревянные здания в несколько этажей, зачастую некрашеные, их основания пострадали от многочисленных землетрясений. Мне казалось, что дома вот–вот обрушатся. Но время от времени из–за них появлялся великолепный исламский купол мечети, которая стояла, как скала, в течение многих столетий. В другом месте я разглядел мраморные башни и небольшой зеленый парк, повсюду внезапно возникали группы тополей, кипарисов и сосен. Мы преодолевали неровные, почерневшие участки, где здания были уничтожены огнем. Виднелись груды щебня, как будто после артиллерийского обстрела, новые здания, недостроенные, а потом, очевидно, брошенные. Кое–где уже раскалывались и рушились грандиозные современные фасады. Пера могла бы стать огромным павильоном захудалой кинокомпании. То, что представлялось значительным, требовало ремонта; то, что выглядело внушительно, оказывалось иллюзией; то, что казалось наиболее театральным, вероятно, составляло величайшую архитектурную ценность в городе. Этому новому гетто, куда настойчивые султаны сгоняли своих иностранных гостей после соглашения с генуэзскими торговцами в шестнадцатом столетии, позволяли существовать. Оно составляло яркий контраст с мусульманским городом на противоположном берегу Золотого Рога. Я то и дело видел Стамбул в промежутках между зданиями, когда трамвай сворачивал в разные стороны. С Перы открывался великолепный вид на древний Константинополь. Город напомнил мне изящного дремлющего калифа, окруженного чувственной роскошью, не замечающего шума, бедности и вони, от которых его отделяет только небольшое пространство воды и несколько узких мостов.

Трамвай выехал на улицу пошире, вдоль которой выстроились более пропорциональные, почти европейские каменные здания. Здесь находились ровные ряды деревьев, магазины, продающие товары лучшего качества, и все же соседние переулки были переполнены, оттуда доносились вонь и крики. Проводник прокричал мне с другой стороны вагона, из–за дюжины засаленных фесок: «Выходите! Ваша остановка, господин!» Он жестом указал на стену, окружавшую небольшой парк. Я как раз увидел ее в окно. Я с трудом протолкался к выходу, раздвигая неподатливые тела, спустился по деревянным ступеням трамвая, проверил, все ли вещи целы, и, когда вагон поехал дальше, двинулся по плиточной мостовой, озираясь по сторонам. Я был на Гранд рю де Пера, на аллее посольств, отелей и легенд. Прочитанные в детстве детективы не подготовили меня к столкновению с реальностью. Я ожидал чего–то более похожего на Невский проспект или Николаевский бульвар, чего–то широкого, ровного, изолированного. Но я забыл об особенностях турок, которые поместили всех чужаков туда, где они могли бороться друг с другом, испытывая каждодневные неудобства. Я бродил взад–вперед по улице, уворачиваясь от велосипедов, всадников, собак, кого–то вроде рикш, и наконец завидел кованые железные балконы «Пера Паласа», который считался лучшим отелем в городе. (А также, как мне вскоре пришлось узнать, был печально знаменитым прибежищем кемалистов и иностранных агентов.)

Я без особенных трудностей отыскал свой отель, и это наилучшим образом повлияло на мое расположение духа. Я почти радостно вошел в прохладный холл и направился прямо к стойке администратора. Это место казалось относительно мирным и довольно чистым по сравнению с грязными улицами. Неприятный шум почти не доносился сюда, и создавалось ощущение нерушимого спокойствия и безопасности — такова отличительная черта любого первоклассного отеля. Как и во многих других отелях того времени, в «Паласе» было очень много бархата, черного чугуна и золота. Швейцары в униформе — в сюртуках, фесках и белых перчатках — выстроились в ряд. Даже грек–управляющий, бледный и толстый, выглядел, как настоящий француз. Я назвал свою фамилию. Он сверился с журналом, а потом кивнул: «Очень рад, что вы смогли отыскать нас, мсье». Он передал мой ключ швейцару–армянину, и человек, похожий на какого–то янычара из стражи султана, направился к лифту с молчаливым достоинством. Мы легко поднялись на третий этаж. Швейцар несколько церемонно показал мне комнату, оценив мое одобрительное бормотание. Комната оказалась невелика. Она выходила на Гранд рю и была очень удобной, с отдельным умывальником и туалетом. Я дал швейцару на чай серебряный рубль. Турки принимали любое серебро, хотя я узнал, что французские наполеоны и британские соверены стали (возможно, со времен Лоуренса) основной валютой для серьезных сделок.

Я заказал горячей воды. Кровать с резной позолоченной спинкой, укрытая красным бархатным покрывалом, была роскошна. В номере я обнаружил кресло, небольшой письменный стол, кладовку для чемоданов и вместительный платяной шкаф. Небольшая гардеробная была обставлена хорошо, хотя и старомодно, там висело огромное зеркало в человеческий рост. Ожидая, пока принесут воду, я достал из несессера бритву, зеркальце и пакет с кокаином. Впервые за целый месяц я мог насладиться своим порошком в уютной и приятной обстановке. Красивый мальчик принес мне воду и чистые полотенца, и вскоре я почувствовал себя возрожденным. Я надел чистую рубашку, элегантный темно–коричневый костюм–тройку и привел в порядок волосы. Теперь я снова стал самим собой — полковник М. А. Пьят, бывший офицер 13‑го полка донских казаков, ученый и светский человек.

Я как раз распаковал вещи, когда в дверь постучали. Поправив галстук, я отворил. Это оказался всего лишь посыльный с запиской от миссис Корнелиус. «Добро пожаловать на берег, Иван. Жаль, что не могу показать тебе окрестности, но я знаю, что ты и сам прекрасно справишься. Увидимся через несколько дней. С любовью, Г. К.».

Я был разочарован. Несомненно, она навещай своего француза. Но я не унывав У меня теперь появилась возможность посмотреть город, прежде чем мы отправимся в Англию в «Восточном экспрессе» или на корабле. Я, конечно, надеялся пообедать с миссис Корнелиус, но утешился: вскоре я буду обедать с ней в Лондоне так часто, как только пожелаю. Вот что казалось по–настоящему важным — наконец–то я попал в настоящую, подлинную столицу. Не возникало явной угрозы вражеского вторжения — полиция пяти союзных государств охраняла мир и порядок. В Константинополе мне были доступны все мыслимые формы наслаждений. Я вспомнил старую поговорку: здесь мусульманин забывал о своих добродетелях, а европеец открывал новые грехи. Нет ничего более волнующего, чем вид города, который только что вернулся к жизни после войны. Мужчины и женщины сгорали от нетерпения — они хотели жить полной жизнью. Из одного только окна своей комнаты я мог разглядеть десятки ресторанов, небольших театров, кабаре. Еще не настало время ланча, а в кафе уже звучала музыка. Светлокожие молодые люди в мундирах бродили туда–сюда по Гранд рю, обнимая смеющихся турецких девочек, скинувших свои чадры. Все казались такими беззаботными! Я никогда не сумел бы вновь испытать тот восторг, который открылся мне в Одессе в годы юности, но Константинополь, по крайней мере, напоминал о давних радостях. Именно здесь я впервые обнаружил удивительную способность — во всех крупных городах я чувствовал себя как дома. Мне требовалось всего несколько часов, чтобы изучить главные улицы, несколько дней, чтобы обнаружить лучшие рестораны и бары. В космополитичных городах существует общий язык, а обычная речь зачастую не нужна. Людям нравится покупать и продавать, обмениваться идеями, отыскивать новые художественные впечатления и сексуальные приключения. Трудность торговли — сама по себе превосходный стимул. Это касается и беднейших граждан, и зажиточных. Только самым богатым, кажется, знакома скука, которая охватывает меня, например, в сельской местности, но таким людям везде скучно — им нечего купить и нечего продать, им ничто не угрожает, кроме самой скуки. С превеликой радостью я услышал на Гранд рю де Пера русскую речь. Здесь говорили на французском, английском, итальянском, даже на идише, греческом и немецком. Кровь бурлила в моих венах — я оказался в естественной среде обитания и почувствовал удовольствие, которым сопровождалось внезапное возрождение моего прежнего «я». Слишком долго я жил, во всем себя ограничивая. Теперь я снова выйду в элегантной одежде на настоящие роскошные улицы.