Копье милосердия - Гладкий Виталий Дмитриевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
День пролетел незаметно. Заботы у Глеба наличествовали чисто холостяцкие: отвез белье в стирку, отправил в химчистку ковры, потому что от пыли они стали тяжелее вдвое, съездил на Колхозный рынок и прикупил свежих овощей, фруктов и свиную вырезку.
Рынок называли Колхозным по инерции. Уже и колхозов давно нет, и фермеры числились лишь в отчетах чиновников, и только частники по-прежнему продолжали кормить горожан со своих мизерных земельных наделов. Но больше всего было приезжих азербайджанцев. Они оккупировали все самые «денежные» места на рынке и правили бал, как у себя в Баку. Глеб невесело улыбался — такое впечатление, что пора переименовывать «Колхозный» в «Каза-базар». Ему приходилось бывать в столице Азербайджана, и он знал, что так называется центральный бакинский рынок.
Весь следующий день Глеб занимался реставрацией находок. Это было многотрудное, но увлекательное занятие. Когда темная невзрачная железка на глазах превращалась в изящное произведение ювелирного искусства, сияющее на темной поверхности лабораторного стола, словно звезда на небосклоне, Глеб испытывал ни с чем не сравнимое чувство. Наверное, так мать любуется своим новорожденным дитем, как он отреставрированным раритетом.
Об отце он вспомнил только вечером. Глеб поискал его записку, но не нашел, что очень удивило Тихомирова-младшего — обычно отец сообщал, где будет находиться. Наверное, по запарке забыл нацарапать пару слов, решил Глеб. Он набрал номер мобильного телефона Николая Даниловича с надеждой услышать его голос, но в ответ раздалось: «Абонент недоступен». Чертыхнувшись, Глеб спустился в гараж и определил, что отец уехал не на своей новой машине, а на его видавшем виды «бычке» — УАЗ-469-багги, верном «Росинанте» для дальних поездок в «поле». Глеб усовершенствовал «уазик», и теперь не боялся никаких дорожных коллизий, потому что машина стала как мини-БМП. Только «броня» потоньше.
«И куда это батя рванул? — встревоженно думал Глеб. — Ох, не нравится мне все это… Похоже, отца совратил на «подвиги» пан доктор. Что они задумали?». Увы, ответ на этот вопрос никто не мог ему дать. Помыкавшись в тревоге часа два, он выпил рюмку коньяка, сварил себе кофе и уселся за компьютер.
На этот раз Тихомиров-младший решил не читать «желтую» прессу и новости, от которых при регулярном посещении новостных сайтов можно стать душевнобольным, а покопаться в архивах, доступных сети Интернет. У него уже вызревал план выхода в «поле» на следующий год, но для этого нужна солидная подготовка. Глеб причислял себя к редкому среди «черных» археологов кабинетному типу кладоискателей. Он не любил по-дурному, на авось, ковыряться в земле, а всегда бил точно в цель благодаря архивному поиску.
Удивительно, но ни коньяк, ни кофе не способствовали, как обычно, большой работоспособности. Скорее наоборот, вскоре Глеба начало неудержимо клонить ко сну. Широко зевнув и сказав: «А ну его!..», он отключил компьютер и, едва добравшись до постели, уснул еще до того, как голова коснулась подушки.
Пробуждение его оказалось сродни потрясению, которое человек испытывает, когда попадает в эпицентр сильного землетрясения. От ужаса у него волосы встали дыбом и по всему телу пошел озноб, словно в спальне стало зимно. Впрочем, так оно и было — Глеб ощутил, как по комнате начал гулять гнилой холодный воздух, будто в подземелье. А уж по части подземных приключений редко кто из коллег по ремеслу мог сравниться с Тихомировым-младшим, поэтому он хорошо знал, чем пахнут замшелые, осклизлые тоннели и лабиринты.
Посреди спальни стояла женщина дивной красоты. Она смотрелась во всех подробностях. Полная луна, заглянувшая в окно, высветила и ее неестественно бледное лицо, и туфельки, усыпанные драгоценными камнями, и одежду, которая напоминала платье польских паненок шестнадцатого века, как совершенно машинально, по устоявшейся профессиональной привычке, определил Глеб.
Главной деталью одежды шляхтянки являлся рантух — большое белое покрывало, надетое на голову и драпировавшееся вокруг лица, шеи и плеч. Поверх рантуха она надела шапочку из меха соболя, а края покрывала украшало золотое шитье в виде цветочного орнамента.
Платье неизвестной из золотистой, «люстровой», материи явно восточного происхождения состояло из узкого закрытого лифа, заканчивавшегося мысом и отделкой на груди, конусообразной гладкой юбки и короткой пелерины. Платье декорировали золотым и серебряным кружевом и плетеным шнуром. Удивительно тонкий стан паненки был туго стянут шелковым поясом, а на груди в таинственном лунном свете переливалось всеми цветами радуги баснословно дорогое (даже на первый взгляд) бриллиантовое колье. На плечи она набросила легкую шубку из куньего меха, чему Глеб невольно подивился — на дворе стояла теплынь.
Но кто она, и как сумела пробраться в дом Тихомировых, похожий на крепость, при этом обойдя все суперсовременные охранные системы, которые Глеб обычно включал на ночь? Этот вопрос — он оказался единственной здравой мыслью в отупевшей голове — Тихомиров-младший и задал:
— К-кто вы?
Казалось, что его слабый голос не долетел до ее ушей. Женщина молчала и смотрела на Глеба своими огромными глазищами с какой-то странной надеждой, словно верила, что он прочитает ее мысли. Может, она немая? — тупо подумал Тихомиров-младший. Он сидел на кровати и был не в состоянии не то что встать, но даже двинуть рукой или ногой.
— Что вы здесь делаете? — наконец родил он непослушными губами еще один, совершенно глупый, вопрос.
Наверное, паненка все же услышала его, потому что ее глаза вдруг наполнились слезами. И только теперь Глеб наконец заметил, что она прозрачная! Он видел сквозь нее, что нарисовано на картине, висевшей на стене за ее спиной, во всех подробностях, но словно в тумане. Привидение! У них в доме появилось привидение! Ничего себе номер…
«Пойду в церковь… — подумал Глеб. — Приведу батюшку, пусть окропит тут все освященной водой. А может, я сплю?». Недолго думая, он ущипнул себя и тихо охнул; нет, все-таки привидение не во сне, а в натуре!
— Изыди… — сказал Глеб и отмахнулся от привидения рукой, будто разгоняя клубы сигаретного дыма; тело уже освободилось от столбняка и кровь по заледеневшим жилам начала убыстрять свой бег. — Брысь, Христа ради!
Привидение начало бледнеть, скукоживаться; на белом лице паненки появилось выражение огромного страдания. Когда женщина стала почти совсем прозрачной — и впрямь призрачной, она неожиданно очертила рукой круг в воздухе и исчезла с тихим хлопком: «Флоп-п!..».
Но Глебу от этого легче не стало. Он во все глаза уставился на изображение, появившееся в начертанном круге, словно это был экран телевизора. Там он увидел… отца и пана доктора! Они сидели в каком-то мрачном подземелье и что-то сосредоточенно жевали. По выражению отцовского лица Глеб понял, что «старики-разбойники» попали в какой-то очень неприятный переплет. Пока он приходил в себя от неожиданного видения, экран «телевизора» призрачной паненки погас.
Глеб на негнувшихся ногах подошел к выключателю и зажег верхний свет. Его трясло, как в лихорадке. Он схватил начатую бутылку с дорогим французским коньяком и тремя богатырскими глотками осушил ее до половины.
Отпустило. Он закурил, глубоко затянулся несколько раз и покачал головой — это же надо, такое привиделось… Женщина, конечно, сама прелесть, ему даже в эротических мужских снах такие не снились, но лучше бы она оказалась во плоти. М-да… Однако что за картину она показала? Глеб схватил телефон и позвонил отцу. И опять противный женский голос ответил на английском языке: «Абонент недоступен… гав, гав гав…». Что за чертовщина?!
Он встал и пошел на кухню, чтобы сварить кофе. Сна не было ни в одном глазу, поэтому терзать подушку не имело никакого смысла. Обычно Глеб, когда долго не мог уснуть, вымещал свое раздражение на ни в чем не повинной подушке: он и мял ее, и молотил кулаками, и едва зубами не грыз, чтобы придать ей удобную форму. И все равно ему казалось, что подушка над ним издевается, — то самовольно превращается в блин, то сбивается в комок и из-за неудобной позы у Глеба начинала болеть шея.
