Камень духов - Кердан Александр Борисович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Мичмана усадили на стул в центре зала. Сначала дамы по очереди танцевали перед ним, демонстрируя «пленнику» свою страсть и желание спасти его. В конце этого сольного танца каждая из них останавливалась перед ним, как бы спрашивая, согласен ли он довериться ей и связать с нею свою судьбу. Бутенев под громкие аплодисменты гостей каждой из соперниц говорил: «Si». Получив согласие легкомысленного кавалера, дамы устроили вокруг него общий танец, изображая спор из-за того, кто во имя своего освобождения пообещал жениться сразу на обеих. Кульминацией представления стал момент сражения между соперницами. Выглядело это довольно забавно: пышнотелая дама Бутенева грудью теснила худосочную Марию Хосефу, а та старательно увертывалась от нападающей и корчила ей ужасные гримасы. Но наибольший восторг зрителей вызвал сам мичман, который во время этой «баталии» восседал на стуле, закинув нога на ногу и покачивая ею. Все происходящее вызвало смех и выкрики одобрения у окружающих. Кто-то обращал их к русскому, кто-то давал советы дамам.
– ?Bueno, hombre!
– ?Mas derecho, muchacha! – то там, то тут раздавались темпераментные голоса. Финал у действа был не таким веселым, как бы подчеркивая, что испанцы с любовью не шутят. Соперницы, убедившись, что ни одна из них не может одолеть другую, схватились за «оружие». Импровизированные сабли, которыми служили ножны от палашей, скрещивались с таким страшным стуком, что, будь они настоящими, обеим дамам не поздоровилось бы. Битва сопровождалась пением куплетов, смысл которых сводился к одному: если мужчина не достанется мне, пусть он не достается и моей сопернице. В конце концов обе женщины, размахивая своим «оружием», набросились на перепугавшегося не на шутку Бутенева и со словами:
«закололи» его под бурные овации гостей.
Образ пламени, выбрасываемого через глаза, эти «окна души», лучше, чем кому бы то ни было, оказался бы понятен Марии Меркадо и Завалишину, прислушивайся они к пению. Но они сейчас были далеко от праздника и окружающих их людей. Впрочем, вскоре им пришлось вернуться из мира своих грез в мир реальный. К ним подошли сразу несколько гостей и в один голос стали просить сеньориту Марию спеть что-нибудь для всех присутствующих. Та попыталась отказаться, но просители были настойчивы.
– Хорошо, хорошо, сеньоры, я спою для вас, только дайте мне минуту подготовиться… Сеньор Деметрио, не могли бы вы принести мне лимонаду?
Когда Дмитрий вернулся со стаканом, Мария шепнула:
– Мне надо что-то важное сказать вам, сеньор… Но не здесь… Давайте встретимся в саду, в конце аллеи…
Лейтенант склонил голову. А сеньорита Меркадо, отставив лимонад, к которому так и не прикоснулась, направилась к музыкантам.
– Тише! Тише! Сеньорита Мария будет петь!
После нескольких призывов дона Луиса гости притихли, устремив взгляды на кузину капитана.
Она дала знак музыкантам и запела грустную песню о девушке, которая хочет пойти на свидание к любимому, но мать не позволяет ей.
Дмитрий, к которому подошли Бутенев и Нахимов, снова был вынужден переводить им:
повторил он вслед за певицей.
– Красиво поет! – не удержался от похвалы Нахимов.
– Совегшенно вегно, мой дгуг! – впервые за сегодняшний вечер согласился с ним Бутенев. Да и что тут было спорить? Сеньорита и впрямь пела превосходно.
Потому, как только она закончила пение, Бутенев, присоединяя свой голос к другим, заорал во всю мощь легких:
– Бгаво! Бгаво! – и вместе с другими гостями, в основном мужчинами, бросился к певице выражать свои восторги.
Дмитрий, воспользовавшись моментом, незаметно вышел в сад и на минуту будто ослеп, оказавшись в густой темноте. Ночь выдалась безлунной и тихой. Привыкая к тьме, лейтенант несколько мгновений постоял на месте, закинув голову. Но так и не разглядел ни одной звезды. Вспомнив свой первый приезд в президию, он все же сумел отыскать нужную ему аллею. Дойдя до того места, где деревья вплотную примыкали к крепостной стене, лейтенант остановился и стал ждать, время от времени покашливая, чтобы дать знак сеньорите Марии. Так, терзаясь ожиданием, он простоял довольно долго. Марии Меркадо не было.
На душе у лейтенанта сделалось неспокойно, и он пошел обратно, ожидая встретить сеньориту. Однако никто на аллее не попался ему навстречу. Только однажды показалось, что за спиной раздался шорох. Дмитрий остановился, прислушался, но, кроме звуков музыки и голосов, доносившихся из бальной залы, ничего не услышал. «Показалось…» Он снова направился в конец сада, размышляя, что если где-то и разминулся с сеньоритой, то она все равно дождется его в условленном месте. Но и это предположение не сбылось. Не зная, что и думать, Завалишин решил вернуться в дом, где веселье было в самом разгаре. Гости в который раз танцевали фанданго. Только теперь Дмитрию показалось, что музыка звучит тревожно.
Марию Меркадо не могли найти ни в доме, ни в саду. Куда подевалась юная сеньорита, никто не мог сказать. Дон Луис и Герера, сопровождаемые рейтарами с факелами в руках, обшарили все уголки президии, но не только самой Марии, а даже ее следов отыскать не смогли. Допросили часовых, слуг. Безрезультатно. Отправляться в прерию прямо сейчас, ночью, было бессмысленно. Решили дождаться рассвета, чтобы тогда уже наверняка продолжить поиски пропавшей.
Простившись с Герерой, который рвал и метал, обвиняя всех и вся в пропаже невесты, и с русскими, которым отвели для ночлега комнату, дон Луис Аргуэлло отправился в кабинет отца. Он был очень встревожен пропажей кузины, к которой питал нежные чувства старшего брата. Правда, к братским чувствам примешивалось еще одно: сеньорита Мария очень напоминала Луису его покойную жену – Рафаэллу Сал, дочь Гермендимо Сала, который командовал гарнизоном Сан-Франциско еще во время визита сюда мореплавателя Ванкувера. Рафаэллу, как и троих братьев Луиса, унесла эпидемия холеры, случившаяся несколько лет назад. Покойница очень была дружна с матерью Марии Меркадо, помогала ей нянчить Марию, когда та еще была ребенком. У самой Рафаэллы детей быть не могло, поэтому она весь запас нереализованной материнской любви отдавала дочери подруги. Prima, когда выросла, стала вылитая Рафаэлла в те годы, когда дон Луис еще только ухаживал за ней: кареглазая и стройная. И характер у Марии-Марипосы напоминал Луису его любимую: такой же веселый нрав, такая же непосредственность в словах и поступках…
Да что там говорить, после того, как сестра дона Луиса – Мария де ла Консепсьон Марцелла, так и не дождавшаяся возвращения своего жениха сеньора Николаса, сделалась затворницей и приняла обет безбрачия, именно Мария Меркадо своей красотой и радостным смехом оживляла старую президию Сан-Франциско, немало повидавшую на своем веку…
С президией у дона Луиса связано многое – по сути, вся его жизнь и жизнь его семьи. Сорок лет назад здесь в один из июньских дней он появился на свет. Здесь же родились и двенадцать его братьев и сестер. Его отец, его дядя по материнской линии в разные годы были комендантами президии. В Сан-Франциско в 1799 году дон Луис кадетом поступил на службу. Здесь же стал лейтенантом, а потом и капитаном. Несколько раз он исполнял обязанности коменданта президии. В 1806 году, когда отца неожиданно перевели в президию Санта Барбара, и с 1814-го по 1816-й, когда старший Аргуэлло временно исполнял обязанности губернатора Верхней Калифорнии, до прибытия на этот пост дона Пабло Винсенте де Солы.
Будучи хорошим офицером, дон Луис не любил оставаться исполняющим обязанности коменданта. В его ведении обычно была крепостная артиллерия. Свои пушки он обожал, и они, несмотря на то, что были на вооружении еще во времена Кортеса, находились в исправности и готовности к бою. Комендант же по должности обязан быть не только солдатом, но и политиком. Так любил повторять старый Жозе – его отец, которого Луис почитал не только как родителя, но и как начальника. Впрочем, отец тоже по возможности всегда сторонился политики, предпочитая нехитрую солдатскую службу. Незадолго до своего отъезда в Монтерей он сказал сыну, что будет хлопотать перед президентом хунты, чтобы вместо него де Сола своим преемником назначил дона Луиса.
