Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
Не менее странными показались ей отношения между самими пакеха. Частные земельные владения казались ей глупостью: у маори даже ребенок понимает, что всем вместе обрабатывать землю гораздо легче. Но еще поразительней было узнать, что пакеха, сообща работающие в больших хижинах, не пользовались ни красивой одеждой, ни ценной утварью, которую изготовляли своими руками. Они не могли ни поделить эти вещи между собой, ни обменять их на пищу: все забирали себе вожди. Сначала она подумала, что он говорит о военнопленных. Но Генри пояснил, что вел речь не о рабах, а о свободных пакеха. Он стал объяснять ей, что такое деньги, но Парирау, задумавшись, невнимательно слушала его. И вдруг сказала с одобрением:
— Хенаре! Как хорошо, что твой отец убежал оттуда. Там очень плохо, да? Ты ведь никогда не покинешь Аотеароа?
Генри закусил губу. Кажется, Парирау составила об Англии не очень лестное мнение. Он этого вовсе не хотел. Но разве она так уж и не права?
— Парирау, я люблю свою родину, — твердо сказал он. — Хотя и мне не нравится, как там живут люди. Я никогда не вернусь…
— О, Хенаре!.. — прошептала девушка, прижимаясь к нему горячим телом. — Ты хочешь остаться с маори, да?
Генри прошиб пот. Но он нашел в себе силы ответить:
— Не знаю. Мне многое не нравится и у вас, Парирау. Маори слишком легко убивают друг друга. Это нехорошо. Ты думаешь не так, я знаю…
Она не дала договорить.
— Да-да, Хенаре! — жарко зашептала она ему в ухо. — Нгати убивают своих врагов, да-да! Это хорошо, Хенаре, хорошо! Кто же иначе нас будет бояться? Придут нгапухи, чтобы разграбить нашу деревню. Придут ваикато, чтобы сделать нас рабами. Все соседи будут презирать трусливых нгати. Все: и терарава, и аупори, и нгати-таматера, и нгати-ватуа… Неужели ты хочешь этого? Нет-нет, такого не будет никогда!
Жаркая убежденность, звучавшая в голосе девушки, не могла не произвести впечатления на Генри. Парирау поняла его мысль превратно, значит, надо найти слова убедительнее, точнее.
— Зачем вы нападаете друг на друга? Чтобы отомстить? Но потом отомстят вам, так будет без конца. Разве не вкуснее кумара, выращенная своими руками, чем та, которую вы отняли у соседей?
— При женщине и земле воин пропадает, — будто про себя пробормотала Парирау.
— Глупая пословица! — живо возразил Генри. — Человек рождается на свет не затем, чтобы кто-то ему отрезал голову. Убийца высушит ее и будет всюду хвастаться. А для человека исчезло все — и дети, и солнце, и птицы… Вот ты сама — разве ты хочешь умереть? Представь, что завтра тебя схватят ваикато.
— О, Хенаре… — испуганно выдохнула девушка.
— Не хочешь. Никто из вас не хочет. А когда убиваете других, вы говорите: это хорошо! Надо, чтобы вы поняли, как это плохо — убивать. Пусть не будет войн… Никогда! Каждый будет есть только те плоды, которые он вырастил. И носить одежду, которую ему сплела его мать… или жена. Я открою маори великую правду…
— О, Хенаре!..
Она гладит его по лицу, и он снова сбивается с мысли, трудно дышит и забывает слова.
Они разговаривают так до полуночи, а утром, просыпаясь в своей хижине, Парирау вспоминает юношу, ушедшего убивать ваикато, и со стыдом сознает, что мысли о судьбе Тауранги все меньше тревожат ее. На протяжении длинного дня — выкапывая ли папоротниковые корни, теребя ли раковиной лен или запекая кумару — она еще не раз произнесет про себя имя своего жениха. «Неужели произойдет такое, — в смятении подумала как-то Парирау, — что они оба посватают меня в жены?» Она представила, как Хенаре и Тауранги хмуро тянут ее за руки в разные стороны, и этот древний ритуал предсвадебного соперничества показался ей настолько обидным, что на глазах навернулись слезы. Хенаре и Тауранги, они оба дороги ей… Кто бы ни перетянул, она будет жалеть о другом.
Хе коконга фаре э китеа, хе коконга э коре э китеа — можно осмотреть углы дома, но не углы сердца. Поистине, так. Сегодня соседка сказала Парирау, что вождь Раупаха наложил на Хенаре табу, и от отчаяния она долго не могла произнести ни слова. Соседка с сочувствием и любопытством смотрела на нее, не решаясь на расспросы, а потом заторопилась и ушла. Она наверняка решила обсудить с приятельницами странное поведение невесты Тауранги. А Парирау, которая все утро грустила о сыне Те Нгаро, вдруг поняла, что нет ей жизни без Хенаре.
Когда Хенаре, поговорив с ее отцом, остался под пальмой один, Парирау со страхом почувствовала, что сейчас наступит мгновение — и она не совладает с собой, выбежит из хижины и со слезами бросится к нему. Она знала, что не смеет прикасаться к Хенаре. Человек, который нарушает табу, умирает от мучительных болезней. Сколько бы ни сидел он в ледяной воде, ему не унять жара, как бы ни пытался он смыть в ручье красную сыпь — она будет расти. И зарывание по шею в землю, и даже вареная кровь из уха собаки не помогут ему. Нет такой силы, которая могла бы заставить маори нарушить табу — священную волю богов.
Боясь, что случится непоправимое, девушка отпрянула от двери и упала на пол, уткнув лицо в циновку. Зажав ею рот, она беззвучно заплакала. Слезы не принесли ей облегчения: предчувствие несчастья все сильнее сжимало грудь. Но вот что-то подсказало ей, что Хенаре ушел. Она бросилась к двери и, уже не скрываясь, отбросила полог.
Площадка под пальмой была пуста. Зато вдали, там, где улица вливается в зеленое пространство деревенской площади, Парирау увидела удаляющиеся фигуры четверых мужчин. Один из них, одетый для будней слишком нарядно, вышагивал впереди. По обрубку левой руки девушка узнала в нем Матакерепу — любимчика Раупахи. Двое других, одетые в лохмотья, держали Хенаре за локти. Это могли быть только рабы — на них, как на собак, не распространяются законы табу.
Они скрылись за углом, и Парирау побрела в хижину. Там она опустилась на циновку и не вставала с нее и тогда, когда солнце было на своем пути вверх, и тогда, когда оно было прямо, как столб, и тогда, когда оно стало склоняться.
За все это время старый Те Иети так и не заглянул в хижину. Лишь с наступлением поры огней Парирау услышала его шаги. Он еще не переступил порог, а девушка уже поняла, что вести неутешительные.
…Вот что произошло на марае, где провел сегодня полдня Те Иети.
Когда Генри Гривса вывели на площадь, перед домом собраний собралась уже добрая половина деревни. Это были женщины, дети, старики и мужчины, раненные в битве с Хеухеу. Появление пакеха-маори было встречено молчанием. Молча подошли и уселись с ружьями в руках на траву и несколько воинов в боевой раскраске. По приказу Раупахи они покинули свои посты на наблюдательных вышках, чтобы присутствовать на церемонии. Те Иети мысленно осудил легкомыслие вождя, который оставил на страже деревни не больше пяти-шести человек. В смутную пору войн это было рискованно. Те Нгаро столь опрометчиво не поступал.
Но сейчас распоряжался Раупаха. Он появился на площади последним в сопровождении трех пышно разряженных старейшин племени. По приказу Раупахи рабы отпустили локти Хенаре и отошли. Желтоволосый пакеха в одиночестве стоял посередине площади.
Выйдя из круга, Раупаха начал высокопарную речь. Вождь заявил, что табу, которое он наложил на школу и на тохунга Хенаре, вызвано было заботой о благополучии великого племени. Он сказал, что молодой пакеха — опасный лазутчик, засланный в деревню врагами, чтобы изнутри подточить могущество нгати…
— Ты знаешь, дочь, как умеет говорить Раупаха, — вздохнул Те Иети, вспомнив обвинительную тираду вождя. — Ох! У него горло, как у птицы туи. Я весь дрожал, будто не Хенаре, а меня обвинял Раупаха перед народом.
…Вождь вызвал из толпы пятерых подростков, которые учились у Хенаре, и стал задавать им вопросы:
— Скажите! Вы, будущие воины, скажите, не говорил ли вам пакеха, что гнусные рабы такие же люди, как ваши отцы и братья?
— Да, да… Он говорил нам, — хором ответили те.
Возгласы возмущения послышались из толпы. Раупаха поднял руку и продолжал:
